Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей (лучшие книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
— А на честь класса тебе наплевать! — сказала она. — Может, хоть в этом году тебя оставят на второй год! Учись вместе с малышами, Иванов. И болей себе, сколько захочешь!
Я покачал головой.
Сказал:
— Нет. Даже не уговаривай, Каховская. В четвёртом классе я на два года не останусь.
— Почему это? — спросила Зоя.
Она склонила на бок голову в точности, как это делала её мама. Вот только сходства с птицей я в ней не увидел — скорее, с кошкой.
— Предметы там не интересные, — сказал я. — Да и вообще: я решил измениться. Лежал себе в больнице, размышлял о своей жизни. А потом пришла ты. И я всё понял.
— Что ты понял? — спросила Каховская.
— Я понял, что дальше так жить нельзя. Читать по слогам — это стрёмно. Да и позорить свой класс плохой успеваемостью — тоже отстой. Всё. Пора мне измениться.
Я состряпал серьёзную мину.
— Со следующего учебного года стану отличником. Вот увидишь. Научусь бегло читать. И даже взвалю на себя общественную нагрузку… может быть.
Махнул кулаком.
— А знаешь, почему? — спросил я. — Чтобы ты, Каховская, могла мной гордиться.
Зоя скривила губы.
— Хватит уже дурачиться, Иванов! — сказала она.
Постучала пальцем по виску.
— После больницы ты стал совсем… того. Не знаю, что там тебе сделали. Раньше ты казался мне серьёзным. Немного пугливым. Но не клоуном. Теперь… ведёшь себя, как мой папа.
Девчонка снова уставилась в телевизор — показала, что разговор окончен.
Я подошёл к книжным полкам, принялся разглядывать корешки книг: «Как закалялась сталь», «Пионеры-герои», «Подвиги юных», «Сын полка», «Сто лет тому вперёд»…
Я невольно заморгал: попытался развеять наваждение. Знакомый корешок книги Булычёва смотрелся неуместно рядом с патриотичными названиями стоявших с ним по соседству изданий. Будто книга об Алисе Селезнёвой заблудилась, ошиблась полкой. Я даже взял её в руки — взглянул на обложку (та же, что и на книге, которую Надя приносила в больницу). Убедился, что не обознался.
— Ну и о чём же она? — поинтересовалась Каховская.
— Кто? — спросил я.
— Эти твои «Алые паруса». О чём книга? Или ты её тоже не читал?
Я вернул книгу об Алисе на прежнее место (поставил рядом с заскучавшим без неё «Сыном полка»).
— О любви. О мечтах. И о том, что мечты иногда сбываются.
«А ещё она доказывает, что «подход» можно найти к любой женщине — нужно лишь «хорошо прозондировать почву» и проявить фантазию», — добавил я мысленно.
— О любви? — переспросила Зоя. — И… что там за любовь?
Она привстала, протянула руку к телевизору, приглушила звук.
Велела:
— Рассказывай.
«Алые паруса» я читал несколько раз. И при каждом прочтении эта история виделась мне с новой стороны. Сейчас я выбрал ту, что приглянулась бы десятилетней девочке, уже шагнувшей на путь становления подростком. Слова и выражения подбирал интуитивно — опирался на свой немалый опыт в общении с женщинами. Делал акцент не на приключениях героев и не на неожиданных поворотах сюжета, а на мечтах и переживаниях Ассоль. Понял, что выбрал верный ориентир, двигался в правильном направлении. Потому что быстро завладел Зоиным вниманием. Следил за выражением лица Каховской. Наблюдал за тем, как ирония во взгляде девчонки сменилась интересом. Потом заметил блеснувшую в глазах Зои влагу (когда рассказывал о свалившихся на «несчастную» Ассоль испытаниях).
Я добрался в своём пересказе до первой встречи Артура Грэя с Ассоль. В красках расписал, как парнишка бродил по лесу, как нашёл там спящую девушку — оставил ей свой перстень. Какие автор повести привёл логические обоснования поступку Артура, я уже не помнил. Поэтому сделал упор на эмоциональной составляющей сцены в лесу; на том, что Грэй с детства любил «картины без надписи» (запомнилось мне это его чудачество). Заявил: Артур был поражён красотой Ассоль, он влюбился в девушку «с первого взгляда». Я не объяснил, почему в тот раз парень не поговорил с Ассоль — обошёл этот момент «стороной». Сообщил, что Грэй отправился в деревню, где проживала «запавшая ему в душу» девушка, и там услышал от местных жителей, что Ассоль сумасшедшая.
Зоя Каховская сжала кулаки, смотрела будто бы мне в лицо, но словно не видела его — насквозь пронзала взглядом мою голову. Понял, что мысленно она бродила сейчас вместе с Артуром Греем по деревеньке. Сжимала челюсти: намеревалась ринуться в атаку на болтливых и злобных обидчиков дочери рыбака. Я намеренно сгустил краски, добавил в голос трагичных ноток. Но двигался строго по сюжету, не вставлял в историю «отсебятину»: чтобы меня (потом, когда Зоя доберётся до оригинала) не уличили во лжи. Представил вдруг Зою Каховскую сидящей в кинотеатре во время просмотра «Титаника» или «Ромео и Джульетта» с Леонардо ДиКаприо в главной роли (вот где она бы вволю наплакалась). Невольно улыбнулся — разрушил трагизм повествования.
В комнату заглянула Елизавета Павловна, поманила меня рукой.
Я замолчал (оборвал рассказ на полуслове).
Зоя вздрогнула (будто вернулась из забытья) метнула в мать рассерженный взгляд.
— Миша, — сказала Елизавета Павловна. — Пора.
— Всё будет хорошо, — шепнула Каховская, когда мы вышли в прихожую.
От неё пахло духами и кофе (смесь из ароматов получилась неприятная, будто в капучино вместо взбитых сливок налили пену для ванны). Женщина на ходу поправила мне воротник, стряхнула с моего плеча пылинки (или разгладила морщинки на ткани?). Придирчиво осмотрела мой наряд, но не нашла, к чему ещё придраться. Несколько раз глубоко вздохнула: выравнивала участившееся дыхание. Мне показалось, что Каховская нервничала. Будто шла на допрос к строгому следователю; или провожала юного пионера на встречу с генсеком. Она улыбнулась — чтобы взбодрить меня.
— Я тебя надолго не отвлеку, Миша, — сказала она.
Теперь Елизавета Павловна говорила громко: явно рассчитывала, что услышу её слова не только я. Взяла меня за руку, потащила за собой, будто прицеп. Я едва ли не впервые после выхода из больницы почувствовал себя маленьким ребёнком. Но не высвободился из крепкой хватки женских пальцев. Только вздохнул: подумал, что красотки не скоро вот так же нетерпеливо будут вести меня к себе в спальню (пока я был способен им разве что любовные романы пересказывать). Вздохнул. Шаркал тапками по ковру, рассматривал серьгу с рубином, что блестела на потемневшей то ли от духоты, то ли от волнения мочке уха Каховской.
В кухню я вошёл следом за хозяйкой квартиры. Первым делом рассмотрел на мойке кофемолку и медную турку. Только потом увидел «клиентку» (когда выглянул из-за плеча Каховской). Гостья не выглядела юной (навскидку: дамочка вплотную подобралась к полувековому юбилею) и не показалась мне стройной (под центнер весом). Она сидела за столом — на том самом месте, где я недавно пил кофе. Будто нехотя помахивала перед собой журналом: пыталась высушить блестевшие на её лбу капли пота. Женщина равнодушно прошлась по моему лицу взглядом (не поздоровалась). Потом обратила свой взор на Елизавету Павловну.
— Вот, о чём я вам говорила, дорогая, — сказала Зоина мама.
Она подтолкнула меня в спину — ближе к столу.
— Взгляните на качество исполнения, — продолжила Каховская. — И это ручная работа!
Она заглянула мне через плечо, ткнула пальцем в мой сосок, прятавшийся под вышитым на кармане рубахи корабликом.
— Посмотрите, какие ровные стежки, — говорила Елизавета Павловна (едва ли не мне в ухо). — Ниточки лежат аккуратно. Одна к одной! Нет к чему и придраться. В магазине вы ничего подобного не найдёте.
Она снова меня толкнула — ближе к женщине. Я сделал короткий шаг, упёрся животом в стол (пуговица впилась в кожу — неприятное ощущение: защитой в виде «кубиков пресса» или «пивного брюха» я пока не обзавёлся). Гостья склонилась над столом (тот застонал под тяжестью её груди). Вытянула короткую шею, близоруко сощурила крохотные глазки. Уронила журнал («Работница», седьмой номер за тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый год). Я увидел на обложке светловолосую женщину в форме (лётчица?), прочёл: «Всегда быть на высоте» — девиз Инны Копец». Отметил, что фамилия у Инны с обложки… необычная.
