Попал (СИ) - Дейнеко Никита (читать книги бесплатно полные версии .txt, .fb2) 📗
Я показал дружку кулак и пошел в дом. А то ведь и впрямь этот проглот весь медок схавает.
Через день я, наконец, рассказал деду о том, что знаю из прошлой жизни, где лет через двадцать найдут золото и хотел бы это золотишко будущим летом добыть. Дед почесал бороду:
— Стараться хочешь, летна боль. Ну и где же то место?
— Отсюда верст двести, может чуть меньше. Есть там в верстах шестидесяти от Спасска речка небольшая, у нас она Аптазой называлась. Впадает в другую речку — Кичи. Куда эта впадает, точно не знаю, кажется в Пурлу.
— Пурла? Знаю, бывал на той речке, лет тридцать пять назад или поболе даже.
— Вот как! И что же ты там забыл?
— Старался. Летна боль! Золотишко искал.
— Ни фига себе! Неужели нашел? — не поверил я.
— А! — дед махнул рукой. — Нашел. Вон на кузню и хватило того золота. С мая по октябрь горбатились с Федькой Жабиным, света белого не видя. Федюня вон, получше распорядился своей долей. Вишь, как забогател. Того и гляди в купцы подастся.
— Ну если ты бывал в тех местах, значит не заблудимся, найдем! Так что, едем или нет? — И вспомнив незабвенного губернатора Калифорнии схохмил:
— Так каков будет ваш положительный ответ?
Дед снова поворошил свою роскошную бороду, ухмыльнулся и выдал:
— А и поедем! Летна боль! Свезет — разбогатеем, а не свезет так прокатимся.
— Вот это правильно! Теперь подготовиться надо и времени осталось не так уж и много. Кстати, насчет Жабина. Спроси его: хочет он свои капиталы в несколько раз увеличить года за три? Если захочет, то подскажу как, за долю малую, разумеется.
— Ишь ты! А чего же сам, летна боль, не хочешь капиталы умножить, коль знаешь как.
— И где у меня те капиталы? Пятнадцать рублей, да и их ты вон за божничку спрятал. А там чтоб дело начать как минимум тысячу надо. Может у тебя тысчонка — другая найдется?
— Эк хватил! Тыща рублёв. Таких денег пожалуй и у Жабина не сыщется. А что за дело то?
— Дело верное, но хлопотное, как раз по дружку твоему. Нужно весной и летом закупить как можно больше хлеба и к осени как то переправить в Тюмень. Неурожай и голод в Европейской части империи и на Урале в этом или в будущем году будет. В Тюмени за пуд будут давать от полутора до одного рубля семьдесят копеек. Как думаешь за сколько можно здесь пуд зерна купить?
— Ежели урожай хороший то копеек за двадцать можно будет сторговаться. Дак его еще нужно до Барнаула доставить, а там на баржу и до Тюмени. Накладно будет.
— До Бийска то в два раза ближе возить. А там здоровенную лодку купить иль самим сделать, загрузить на нее тысяч десять пудов, гребцов нанять человек двадцать. Все это будет стоить не более четырех тысяч. Если до Тюмени догребут там можно выручить тысяч тринадцать — семнадцать. Чистой прибыли девять — тринадцать тысяч. Как думаешь, откажется Жабин от таких денег. Тем более такая халява будет года три продолжаться. У Жабина же и свой хлеб есть. Все покупать меньше.
Дед задумался, почесал затылок и выдал:
— Вона как все посчитал да разложил. Не по людски это — на чужой беде наживаться, летна боль. Грех великий.
Я даже онемел от такого поворота. Вот, блин, моралист-самоучка! Хотя, по большому счету, он прав. Есть в этом нечто подловатое. А с другой стороны, что плохого в том, что в местах охваченных не шуточным голодом окажется дополнительно несколько тысяч пудов зерна, пусть и дорого. Сдается мне, что в реальной истории дороговизна хлеба, была обусловлена еще и хреновой логистикой. Не успевали купцы за навигацию вывезти больше хлеба. Поэтому если Жабин во время подключится, то возможно и цена зерна, чуть упадет. Все эти расклады, после некоторого молчания, я и выдал озадаченному деду, добавив:
— Ну а если наживаться на голоде ему претит, то пусть зерно дешевле продает, только это все зря, просто тогда на его хлебе кто-то другой наварится.
Дед хмуро глянул на меня. Ему явно не нравилась идея торговли хлебом во время голода. Но приведенные аргументы, хотя и не убедили, но несколько поколебали его уверенность в аморальности этого предприятия:
— Летна боль! Ишь как на изнанку все вывернул! Ладно скажу Федьке, а там пусть сам решает.
Я хотел было поговорить о нашем участии в спекуляции зерном, но посмотрев на деда, решил пока промолчать, а то ведь и схлопотать таволожкой по заднице не долго. Почему-то был уверен, что не посмотрит дед, на мою якобы взрослость, отходит прутом за милую душу.
Возьмусь-ка я лучше за подготовку к экспедиции за золотишком, и начну с экипировки, то есть с одежды и обуви. Ну не нравились мне местные сапоги с их узкими и длинными голенищами, и поддевки не нравились. Решил берцы себе пошить, ну и куртку со штанами похожими на те, в которых на рыбалку ходил в прошлой жизни.
Дед не мог сначала взять в толк, зачем нужно шить какие то непонятные «берцы», когда есть вполне нормальные сапоги. Но я его убедил, сказав, что берцы удобнее, а во вторых хочу научиться шить обувь. Второй аргумент оказался весомым. И вот мы с Архипкой учимся сапожному ремеслу. Дед быстро просек идею берцов, сказав, что это те же сапоги, только голенища пониже, да есть еще дополнительное приспособление для шнуровки, которые он назвал «ушами». Показал, как при помощи специального шила прошивать дратвой голенища и носок. Мы с Архипкой тягали эту проклятую дратву, до крови изрезав пальцы, отчего идея пошить берцы показалась мне уже не столь привлекательной. А под конец меня поразили деревянные колышки для подошвы. Понравилось их заготавливать и забивать в проделанные шилом отверстия.
Как бы там ни было, берцы мы с Архипкой, в конце концов сгондобили. Получилось конечно не совсем то, о чем мечталось, но надев их на ноги и затянув шнурки, сделанные из сыромятной кожи, почувствовал себя в них вполне сносно. Главное они фиксировали лодыжки, что не маловажно при ходьбе по камням.
Дед посмотрев на нас, почесав бороду и затылок, взял да и сшил себе такую же обувку и, надо сказать, вышло у него гораздо лучше, чем у нас. Под это дело подкинул ему идейку о металлической окантовке отверстий под шнуровку. Дед справился и с этой задачей. Взял медную пластинку проковал потоньше, отжег и, свернув в небольшие трубочки, расклепал их в отверстиях, проворчав, что это надо было делать на заготовках «ушей». Правда для этого ему пришлось изготовить немудрящий инструмент, ну и отлично — не последние берцы тачаем.
Полотно на штаны и куртку нашлось у тетки Степаниды. Грубоватое и крепкое, оно вполне подходило для моих целей. Единственный недостаток это цвет — светло серый. Ну не было у меня желания отсвечивать в лесу, хотелось чего то более камуфляжного. Помогла Баба Ходора, выдав изрядную охапку сушеных растений, и наказав, выварить полотно в отваре из этих трав. Применив рекомендованную технологию, получил нечто грязно-зеленое с разводами. Тетка Степанида заругалась, испортил мол ткань, но я, просушив и разгладив полотно, решил, что лучше и не надо. Теперь надо было найти того, кто возьмется пошить куртку со штанами. Сам я на такой подвиг был не способен, хватило и берцев. Тетка Степанида тоже отказалась, сказав, что такое шить не умеет, да и никто в селе не возьмется за пошив такой странной одёжки.
Снова пошел за советом к Бабе Ходоре. В хате знахарки, за столом сидела Катька Балашова и, прикусив кончик розового язычка, что то старательно корябала карандашом на листке бумаги. Я бодро поздоровался с хозяйкой и девчонкой, и хотел было спросить знахарку о наличии в селе портнихи, но та опередила меня сказав:
— Садись с нами чаевничать. Вон Катюша вкусных плюшек напекла, а у меня чуток медка есть. — И лукаво улыбнувшись добавила: — Знаю ведь, любишь плюшки то с медком.
Порозовевшая от похвалы девчонка, услышав последние слова, коротко хихикнула и стала помогать Бабе Ходоре накрывать на стол. Потом мы чинно сидели за самоваром и пили ароматный травяной настой, который удивительно сочетался с медовым вкусом. Плюшки, хоть не дотягивали до варвариной стряпни, были вполне съедобны. Катька, следуя деревенскому этикету, наливала горячий чай в блюдце и манерно отставив мизинец громко прихлебывала из него, время от времени бросая на меня торжествующие взгляды. Но, немного смешная и показушная манера, эдаким образом пить чай, в ее исполнении выглядела органично и даже изящно. Вот коза! И как это у нее получается. Баба Ходора с еле заметной усмешкой наблюдала за нами и наконец спросила:
