Отыгрыш (СИ) - Милешкин Андрей (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
И, перехватив недоверчивый взгляд командующего, закончил с нажимом:
— Потом спасибо скажешь!
Ему невдомёк было, что в этот момент Александр Васильевич думает совсем не об агитбригадчике. Точнее, о нем, но опосредованно.
Еще бывшая супруга в бытность свою невестой восторгалась способностью Годунова оригинально, как она выражалась, мыслить. Когда вместо кино или танцплощадки он вел ее в компанию непризнанных — как сейчас, так и, совершенно очевидно, в дальнейшем — талантов с кое-как настроенными гитарами и странными песнями. Потом, году на третьем-четвертом семейной жизни, стала говорить иное: дескать, был бы он, капитан-лейтенант Годунов, жутким занудой и скучным службистом, кабы не приключающиеся время от времени ребяческие выходки. Ну а под занавес раздражалась: "На тебя как будто бы накатывает — и несет!"
Вот и сейчас мысль накатила — и понесла.
— Послушайте-ка, товарищ Горохов, а у вас пластинки с классической музыкой есть?
— Что именно вас интересует, товарищ старший майор? — несколько церемонно поинтересовался тот. — У меня неплохая домашняя подборочка.
Александр Васильевич исподволь глянул на Игнатова — хороший человек секретарь, но въедливы-ы-ый! — и вместо ответа задал следующий вопрос:
— Дома — это далеко?
— На Карла Либкнехта.
Годунов поморщился: название-то знакомое, но наверняка ещё по детским воспоминаниям. Вот улица Розы Люксембург точно была и есть в так неожиданно окинутой реальности, а…
— По дороге завернем, — осторожно ответил он.
Как ни странно, это распоряжение вполне допустимо было воспринимать буквально: имя Либкнехта, оказывается, носила Васильевская, идущая параллельно Комсомольской, по которой двигала колонна. И надежда Годунова найти пластинку с чем-нибудь симфоническим и грозным оправдалась в такой степени, на какую он и рассчитывать не смел.
Но все это произошло получасом позднее. А перед тем ему предстояло ещё одно знакомство и опять-таки по инициативе неугомонного Игнатова.
Встречам с теми, кого он знал только по книгам, Годунов удивляться уже перестал. Меньше суток прошло, а вот перестал — и все тут. Ведь не удивлялся же он, в самом-то деле, когда пересекался по службе с бывшим сокурсником? Если люди ходят одними тропками, нет ничего странного, что когда-нибудь да и встретятся.
Хотя встреча с этим вот мадлеем, в отличие от знакомства с Гороховым, крепко впечатлила.
Начать с того, что он, Годунов, едва не попалился на "школе пожарников". Все ж таки, как ни крути, "опыт работы попаданцем — один день" — это чертовски мало. Когда Игнатов подвел к нему светлоглазого молодого мужчину лет тридцати и представил: "Товарищ Мартынов, оперативный работник и вообще надежный человек… ну и в школе пожарных поработал, знамо дело", — Александр Васильевич решил было, что ослышался. Хорошо хоть, переспрашивать не стал.
Потому что буквально в следующее мгновение сообразил: а ведь работают они, работают, описанные в книгах законы попаданства!
Некоторые — уж наверняка. Сам, помнится, посмеивался: ну никакой фантазии нет у современных писателей! Как ни возьмутся рассказывать, с чего это вдруг герой весь из себя информированный, да именно в тех вопросах, какие подсовывает ему жизнь после попаданства, так непременно выясняется, что одну-другую книжку буквально вчера на досуге читал.
Эх, верно народ подметил: хорошо смеется тот, кто смеется последним! Уходя в крайний раз в школу, Годунов оставил на кухонном столе книгу "дедушки русского спецназа" Ильи Старинова "Записки диверсанта", которую читал за завтраком. Остановился как раз на главе об этих самых "пожарных", которые на самом деле партизаны, — и вот те раз!
Вообще-то, командированный в Орёл старший майор такие вещи знать просто обязан, так что — более чем кстати.
И Александр Васильевич не преминул нахально продемонстрировать информированность:
— А товарищ Родольфо, случаем, не в Орле обретается?
Поймал на себе два недоуменных взгляда. Да, выходка, конечно, ребяческая — туману нагнать и показаться более сведущим, чем ты есть на самом деле. Однако ж не бессмысленная — впечатление-то произвел. Тем более — риск нулевой… в сравнении с прочими рисками. Как раз в этих числах Старинов должен быть отозван из Орла, но вдруг?.. Хотя это "вдруг" не ахти какое дружественное может оказаться: диверсант номер один напрямую Ставке подчиняется…
— В Орле сейчас Старинов, нет?
— Вчера уехал, — ответил партсекретарь. — Товарищ Мартынов вот, остался, да ещё трое сведущих товарищей. Одного я, уж не обессудь, с собой возьму, остальные — с тобой. А товарищ Мартынов при тебе навроде ординарца будет, не возражаешь? Вот и правильно, — Игнатов широко улыбнулся.
"Адъютант моего превосходительства", — Александр Васильевич едва заметно усмехнулся. Но озвучивать эту мысль не стал, дабы снова не спровоцировать партсекретаря.
— Потом ещё спасибо скажешь, что я тебе такого помощника, как Матвей Матвеич, сыскал, — заключил Игнатов.
И когда он назвал мамлея по имени-отчеству, до Годунова резко дошло: так это ж будущий писатель-документалист! Мало ли Мартыновых в средней полосе России? Но чтобы именно Матвей Матвеич… Нет, точно, волею судьбы и партсекретаря ему в спутники назначен лучший из исследователей истории орловского подполья, чьими книгами Санька Годунов зачитывался в юности. Писатели тогда представлялись ему великими мудрецами, чуть ли не небожителями.
А сейчас покачивается на сиденье "эмки" прямо перед ним самый настоящий (ладно, будущий) писатель да глазеет по сторонам так увлеченно, как будто бы видит что-то значительное и прекрасное в скучненьком, признаться по чести, осеннем пейзаже. А ведь он прав, есть во всем вот в этом своя притягательность. Он, пейзаж этот, существует как будто бы вне времени и вне пространства — лет сто назад был таким и через сотню будет таким же.
— Запоминаете, Матвей Матвеевич? Вот и правильно. Вдруг лет через… э-э-э… несколько захотите книжку обо всем об этом написать?
Мартынов обернулся:
— Не могу знать, товарищ старший майор. Не зарекаюсь. Я же ещё год назад корреспондентом ТАСС по Орловской области работал, да время-то неспокойное… — он неопределенно пожал плечами.
— А я почему-то уверен, что вы напишете книгу. И даже не одну. Так сказать, увековечите всех нас и день сегодняшний, — Годунов улыбнулся. И тоже принялся смотреть: а вдруг удастся высмотреть четкую примету времени?
Так ничего и не высмотрел; разве что опоры линии электропередач да телефонные столбы были деревянные.
…Да, все-таки пока не окажешься в ситуации, когда время — вопрос жизни и смерти, не оценишь в полной мере такое завоевание прогресса, как телефон. Первого секретаря Дмитровского райкома разбудили ночным звонком, и сейчас, надо надеяться, в городе большой аврал и боевая тревога — по местам стоять, к срочному погружению. Если судить по телефонному разговору, Федосюткин — мужик сообразительный и деятельный. Кажется, в той реальности он возглавил партизанский отряд. Наверняка Годунов не помнил, но, по логике, так и должно было случиться. И все-таки лишнего Александр Васильевич говорить не стал, ограничившись указаниями, с которыми нельзя было медлить. И не только потому, что привычка ничего важного по телефону не говорить была вбита на уровне рефлексов. По телефону ещё и реакции человеческие не проконтролируешь, не то, что с глазу на глаз. А то, что предстояло сделать, могло реакцию вызвать… гм… неоднозначную, вплоть до настойчивого желания связаться с вышестоящим партийным руководством. И тогда все могло закончиться, не начавшись.
Досадно все-таки, что приходится думать не только о деле, но и о том, чтобы не спалиться по глупости, чертовски досадно! А ведь много на чем засыпаться можно, начиная со словечка, коего тут ещё знать не знают, ведать не ведают… Кстати о словечках и о телефонах: первым делом, первым делом самолеты. То есть надо будет по приезде узнать, как движутся дела у Одина… тьфу ты, Одинцова, из какой потайной каморки сознания высунула нос эта школярская привычка привешивать прозвища? А что, одноглазый Один — он Один и есть, эдакий ариославянский типаж, куда там до него всяким выморочным "истинным арийцам" вроде Гитлера и Геббельса? И творить сверхчеловеческое этому Одину, хошь-не хошь, а придется.
