Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Не нравится Улебу император византийский — Константин. В глаза вроде смотрит, улыбается, а как глянешь искоса, все нос не довольно морщит. Толи от дум своих, толь от брезгливости, что посему видно к вновь прибывшим испытывает.
— Негоже то, сыну не законному на власть надежду иметь, — говорит, наконец, Багрянородный. — Боюсь, не одобрит Рим деяний таких, а коли ты веру в Бога единого примешь, законам церкви подчиняться придется.
— Не сыну жены четвертой о законах рода судить. — Улеб стенания императора обрывает. — Тебе подумать надобно, а нам с дороги продохнуть. Утром о делах говорить будем, ныне почтем за честь отобедать за твоим столом, да прилечь в палатах дворцовых.
Слова княжича хоть грубы, да почтения лишены, но суть их ясна. Улеб ясно понять дает, что происхождение Константина со всеми подробностями постыдными известно ему и коли придется, будет князь новгородский царю византийскому напоминать об этом в моменты самые не подходящие. В споры бесполезные не вступая, Константин слугам указ дает, гостей на ночлег расположить, да столы приготовить. Сам же, в зал тронный отправляется, где поглаживая золоченные спинки кресел царских думает, что коли бы матушка его — Зоя, не стала царю любовницей, тогда когда он уж трех жен, церковью благословленных, имел, а по раньше, глядишь супругой бы ему стала не только лишь на словах, но и в глазах всего мира цивилизованного. Тогда бы и он — Константин стал ребенком законным, а не признанным милостью отцовской. Хотя поклон царю старому, так как коли б не нарек Лев сына своего Багрянородным, что значит рожденный в зале багряном, где лишь императрицы рожали, то каждый варвар усомниться бы мог, достоин ли Константин трона этого с подлокотниками золоченными.
Но стоит ли грустить по событиям дней минувших, коли ныне перемены такие грядут. Сам княжич русский в дворец императорский пожаловал, помощи прося, а значит не о прошлом горьком думать надо, а о будущем, что светом в жизни его стать может.
За столом император все больше отмалчивается, изредка о пути и трудностях в дороге спрашивая. Посему видно, думает, как бы Улеба обмануть, свое взяв, лишнего не дать. Сам же княжич о том же мыслит. Как поддержкой заручится, да в зависимость не попасть. Так и расходятся с головами тяжелыми, да мыслями разными.
В покоях Улеба Слада дожидается, лицом побелевшая, дорогой утомленная. Лишь бы путь назад осилила, на сносях уж будет, когда в Новгород вернутся, да не разродилась бы раньше времени.
— Маетно мне. — Княжич признается. — Помыслы императора, как день ясный, издалека видать. Надежду имеет, что молод да глуп я, а, значит, обмануть труда не составит. Ты, Сладушка, походи, послушай, о чем кумушки местные сплетничают, да служки по углам треплются, глядишь толковое чего услышишь.
Кто как не жена опора мужская, ведь коли тылы крепки да надежны, то и в бой идти не так боязно. Старики говорят, что место женское на два шага позади мужа, да только молодцы не верно слова те толкуют. Не оттого жена за спиной стоит, что мужик важнее, а затем, что б когда падать любимый станет, подхватить его успеть. Слада истину эту хорошо разумела и, хоть от рожденья всегда глуповата была, мудрость бабью с молоком матери впитала. И покуда муж ее названный почивает сном беспокойным, Слада, бессонницей маясь, по дворцу царскому гулять отправиляется, нос любопытный в каждую дверь засовывая. Кто бы спросил, зачем делает она это, не смогла бы ответить женщина, но с упорством ослицы, морковь увидавшей, дело свое продолжает.
Поутру в покои Улеба, раньше солнца ясного, чернушка заглядывает, лет осемнадцати, с лицом оспинами покрытым. Низко голову склоняя, дабы глазами не встретиться, просит князя новгородского в сад выйти, где его Константин с духовником своим ожидает.
Святой отец — тяжеловесный да бородатый, на Улеба острастки навести пытается, да кишка тонка русский дух стращать. Больно глупо голова плюгавая, на фоне бороды густой и длинной глядится. О мыслях своих не почтенных княжич умалчивает, священнику кланяясь, раз уж прибыл веру принимать, негоже перед духовником ерепениться.
Константин утром этим словоохотлив, да улыбчив, сразу видать придумал, где просьбу Улеба обойти, выгоду получив, ничего на кон не поставить.
— Добре, гость почтенный, сладок ли сон был? Мягка ли перина? — Вроде заботу император проявляет, а все одно нет доверия ему.
— Мир дому твоему хлебосольному, сон был сладок, перина мягка. Прости невежество, да любопытство мое, о чем утром сим ранним поговорить желаешь? — Константин морщится, спешки Улеба не разделяя, но разговор о деле начинает:
— Отец Феофан знакомство с тобой свести желал, торопиться на заутреннюю успеть. — Священник головой кивает, слова императора подтверждая, да бороду окладистую поглаживает. Улеб к разговорам ранним после дороги давешней не расположен. Ему бы на завалинке бока по отлежать, да квасу хлебного чарку глотнуть, а не студеный воздух, что поутру от моря соленого тянется, в компании фетюков* вдыхать.
Коли есть в мире вещи такие, что слыша не слушать можно, то речь священника византийского к ним отнести надобно. Как ручеек, что по весне меж льдинок тающих пробиться силится, журчит переливами, так голос отца Феофана монотонностью баюкает. Занудна, да заунывна речь церковного служителя, для чтения псалмов предназначенная. Как только не силится Улеб суть излияний поймать, да впусте все. Вроде о деле святой отец речь ведет, да все словами диковинными, уху княжескому не привычными.
Так истину не уразумев, князь новгородский отцу Феофану персты лобызает, да с душою чистой прощается.
— Внемлешь ли словам моим, что по пути праведному к Богу единому ведут? — На прощанье священник спрашивает.
— Внемлю, отче. — Не то Улебу ответить охота, дабы камлания те прекратить, да только нельзя человеку святому, да посему видать блаженному, на пустом месте грубить. — Все сделаю, как сказано. И исповедь, и пост, и молитву. — На том слова диковинные, что в памяти княжича отложились, кончаются, потому за благо решено Улебом умолкнуть, вроде как почтенье к отцу Феофану выказывая.
Опосля беседы с церковником, Константин князя новгородского позавтракать на верандах приглашает, да дела уже земные обсудить.
— К Ольге, матери твоей названной, хоть почтение испытываю, а правоту твою не признать не могу. — Отправляя в рот виноград сушёный, император византийский разговор заводит. — Где это видано, что б ребенок старший со стола мачехи объедки собирал? Дам кораблей тебе, что по морю быстрей руговских ходят, да людей, которые править ими обучены. Злата дам полновесного, дабы воинов в наем купить мог. Из булгар бери, они ваш род не любят, за тебя, как за свою правду сражаться станут. А я пока голубей разошлю, там, глядишь, к войне твоей весь мир христианский присоединится, как только стрелу первую пустишь. — Константин обещаниями сыпет, о том, что пока исход восстания не ясен будет, войны византийские с места не двинуться, умалчивая. — Взамен прошу миссионеров моих привечать, да десятину с дохода земель киевских в казну Византии пять лет уплачивать, дабы покрыть расходы, что за войну твою понесем.
Условия те, что царь византийский князю новгородскому выдвинул, не плохи, конечно, но знает Улеб, что в деле любом, цена завсегда поначалу выше вдвое. До обеда торгуясь, кулаками по столу стуча, да черта всуе поминая, спорят мужи венценосные, для себя выгоды ища. Но за трапезой дневной, к согласию приходят. Оттого расстаются друг другом довольные, веря, что каждый свое с требовал.
В светелке Улеба Слада дожидается, на сундук дорожный присев, живот огромный гладит, тихонько песню колыбельную дитю не рожденному напевая. Казалось бы, как любить можно того, кого и в руках ни разу не держала, но знание, что кусочки душ ее и человека любимого в одном создание слились, сердце нежностью переполняет. Увидав супруга своего, покамест не законного, Слада суетливо встать пытается, что б как должно жене покорной, мужа стоя встретить, но сил не рассчитав, с ног отсиженных валиться, кряхтя, да руками опоры ища, назад падает. Княжич, женщину жестом останавливает, покуда та вновь подняться не решилась, да рядом присаживаясь, руку ей на плечо кладет.
