Гиблое место - Шхиян Сергей (серия книг .TXT) 📗
– Как раз она-то и есть барыня, – подколол я Лешего, – да не простая, а боярыня!
– Подержи Олю, – попросил я Ульяну и склонился над Морозовой. Она была в обмороке. Похоже, что дедовский прикол окончательно доконал бедную женщину. Я на ощупь нащупал ее грудь и несколько раз надавил с левой стороны грудной клетки, чтобы восстановить сердцебиение.
– Кто это был? – шепотом спросила Морозова, приходя в себя.
– Не бойся, это мой приятель, он нам поможет, – ответил я.
– Ага, помогу! – вмешался дед. – Ты мне вместо серебра дряни какой-то насовал, за которую и банки пива не купить, а я тебе помогать буду! Ишь, размечтался!
Действительно, такой случай был в наших взаимоотношениях. У меня не поднялась рука отдать сквалыге антикварные, старинные русские монеты, и я рассчитался с ним за переход границы времени российской мелочью.
– Успокойся, я тебе новую ефимку дам, – пообещал я.
– Пять.
– Две, и это последнее слово, – начал торговаться я, памятуя поразительную алчность старика.
– Тогда счастливо оставаться, – обиженно произнес Леший и неизвестно как (кругом было болото) громко затопал ногами, имитируя уход.
– Будь здоров и скатертью дорога, – в тон ему ответил я.
– Дедушка, миленький, не уходи! – вдруг плаксиво вмешалась в разговор Ульяна. – Дядя Алеша хороший, добрый, он даст тебе ефимок!
– Жулик он, твой дядя! – сердито оборвал ее Леший. – Четыре ефимки, иначе точно уйду!
Леший опять затопал на месте ногами.
– Грабь, живоглот! Три, и ни полушки больше!
Мне стало необыкновенно легко и весело. Присутствие старого скопидома гарантировало решение многих нерешаемых проблем, и торговался я с большим удовольствием, глупо улыбаясь в темноте.
– Видала внучка, каков вор! Ему двух денег к трем ефимкам добавить жалко! – апеллировал теперь к Ульянке Леший.
– Одну добавлю, и это мое последнее слово!
– Ладно, тать, грабь бедного старика! – наконец сошелся он в цене. – А теперь все идите за мной.
– Эй, дед, что значит пошли, мы же ничего не видим! – запротестовал я.
– По гнилушкам идите, они дорогу укажут, – распорядился старик и, по своей привычке, внезапно исчез.
Мы вновь одни остались в пустом, сыром лесу. Наталья Георгиевна, как поднялась, так и стояла, прижавшись ко мне. А я, видимо, по рассеянности, так и не убрал руку с ее груди. Однако действительно нужно было отсюда уходить.
– Ульянка, помоги Борису, – распорядился я. Потом одной рукой прижал к себе дочку, другой взял под руку маму и сделал первый шаг с нашего сухого «плато». Светящиеся призрачным светом гнилушки образовали что-то вроде тропинки. Идти было по-прежнему нелегко, но ноги скоро перестали тонуть в хлюпающей жиже, и продвигались мы довольно быстро.
Впрочем, идти далеко и не пришлось. Вскоре впереди мелькнул свет и мы вышли ко вполне приличному дому, стоявшему прямо между деревьев. Начинался ранний весенний рассвет, и дом уже можно было разглядеть вполне отчетливо. Был он высокий, рубленный и значительно больше обычной крестьянской избы. Стоял, как это делается на севере, на высокой подклети, и потому казался больше, чем был на самом Деле.
Светящаяся дорожка довела нас прямо до высокого крыльца.
Женщины были испуганы и заинтригованы. Мои не очень связные объяснения, откуда я знаю «лесного старичка», не удовлетворили. Хорошо хоть вера в чудо, да еще в это дремучее время, была у них сильнее страха.
– А он нам ничего не сделает? – всю дорогу приставала ко мне Ульяна. – Он хороший?
Даже молчаливый Бориска подал голос:
– Батюшка, а дедушка не черт?
– Никакой он не черт, и вообще ничего не бойтесь, все будет хорошо. Никто вас не обидит, – однотипно отвечал я, сам, не очень понимая, что, собственно, представляет собой таинственный дедушка. Одно я знал твердо, вреда от лешака моим спутникам никакого не будет.
– Долго ходите, – раздался сердитый голос с крыльца, на котором за секунду до того никого не было.
Кудлатый, комедийный дедок во всей своей рваной красе стоял над нами, выпятив вперед нечесаную, кудлатую бороденку.
– Мог бы и сам довести нас до дома, – нарочито недовольным голосом, пародируя хозяина, сказал я. – Не видишь, мы с детьми.
– А кто бы кашу вам сварил? – парировал упрек старик.
– Сами бы сварили.
Впечатление, произведенное колоритной одеждой старика, оказалось обратно пропорционально его затрапезности. Женщины и Бориска совсем оробели, глядя на залатанного, посконного старика, и мне пришлось чуть ли не силой вталкивать их на крыльцо.
Наконец мы вошли в просторную горницу, тепло натопленную, с настоянным запахом лесных трав. Дед в очередной раз удивил меня. Определить по интерьеру, кому и какому времени принадлежит его жилье, было совершенно невозможно. В таком доме можно было жить в любом времени. Какая-то утилитарная обстановка вне моды. Даже печь у Лешего была какая-то смешанная, не то русская, не то голландская.
На женщин все окружающее произвело сильное впечатление. Они ошарашено крутили головами, разглядывая диваны, шкафы и комоды, находящиеся в горнице. Понятно, что в их скудное время, когда даже очень богатые люди обходились самой минимальной обстановкой, дедовские «мебеля» казались предметами невиданной роскоши.
– Ну, что встали столбами, проходите, – довольный произведенным эффектом, велел старик.
– Ох, дедушка, как у тебя тут лепо! – с восхищением сказала Ульяна. – А потолок-то высок, как в царских палатах.
Действительно, потолок в горнице был необычно высокий, метра два с половиной.
– Сколько ж дров нужно такие хоромы натопить! – опять вырвалось у Ульяны.
– Садитесь, отдыхайте, – милостиво разрешил Леший. – А ты, малый, давай три ефимки и две деньги, только не обмани, новыми! Знаю я, как ты подрезаешь деньги!
Открывать при старике свою богатую мошну я не стал, помня его завидущие глаза и, поковырявшись за пазухой, вытянул на свет божий четыре серебряных талера. Дед попытался выхватить их из руки, но я зажал монеты в кулаке.
– На тебе три ефимки, – сказал я, отсчитывая монеты, – а две деньги получишь, когда сыщешь сдачу. А пока подавай свою кашу.
