Фантастическое приключение городского лучника (СИ) - "Сергей serdobol" (онлайн книга без TXT) 📗

Я помолчал в раздумьях и произнёс:

— Я об этом тоже много думал, тоже туда тянет. Что там в 2017-ом то?

— Да как сказать, задница как была, так и осталось. Украина развалилась, пиндосы постарались, да немного просчитались, ибо Украина не Ливия, однако…

За спиной раздались голоса:

— Бурей, Бурей….

Я обернулся, увидел старика, вспомнил о задании волхва, и спохватившись поспешил к челну за сумой с заветным артефактом.

Ведун ждал меня беседуя с Вовкой, который уже зашивал Данилину рану. Милёна стояла рядом, с тихой надеждой и горечью наблюдая за действиями костоправа-мясника Вовки.

Я подошёл и передал суму ведуну:

— Вот Бурей, прими.

Старик загляну внутрь, благодарно глянул мне в глаза, удовлетворённо кивнул и удалился на ладью. Я устало расслабился и понял, что отдых мне нужен и срочно.

— Пойду на лодью парни, что-то дрёма одолевает.

…Погрузка и пере укладка была завершена, пора было идти дальше, к родным дымам.

…Противно скрипело в уключинах. Мокрые от пота спины то наклонялись, то распрямлялись, в такт им махали вёсла толкая судно на встречу течению. Я смотрел на это сонными глазами и думал о жене и дочке. Правильно говорила когда-то моя матушка, земля ей пухом, утверждая, что любому мужику нянька нужна. Когда мужику плохо, просто необходимо что б его кто-то пожалел, поддержал, успокоил, взъерошил волос на голове, пошептал на ухо что-нибудь доброе, убаюкивающее, тем самым снимая напряжение, хандру, тоску. Никто не сможет это сделать, лишь она, одна единственная жена. Даже в гаремах басурманских, она такая одна единственная, по званию «любимая». Вот и Даньша её искал, свою самую желанную, свою Милёну. Я дремал и мысленно ждал встречи с ней, со своей Светлой, которая помоет моё усталое, ослабшее тело в большущей кадке, подаст чистые порты и рубаху, накроет на стол, а потом накроет покрывалом и сон сморит меня в ворохе мягких шкур, застеленных льняным холстом-простынёй. Усталость сомкнула веки и тяжёлые, не дающие отдыха, дневные сны вторглись в моё сознание. Снился Бурей размышляющий над древним стеклянным навигатором, Вовка, который заштопывал рубаху, говоря, что скоро она поправиться, Данила показывающий окровавленный кукиш, какие-то сечи, битвы, крестоносцы, американский флаг с черепом на дырявом полотне, украинцы, глядящие на него с низу вверх безумными глазами и держащие в окровавленных руках мечи. Я им кричал что бы они показывали флагу кровавые дули, мой голос разрывался, хрипел, но они не слышали и продолжали смотреть на флаг в ожидании чего-то обещанного, но тот на глазах гнил, превращался в тлен и молчал…

Очнулся я от толчка:

— Владка, Данилка очнулся, тебя зовёт. — Осведомил меня Янгур.

— Спасибо друже что побудил, а то сны тяжкие сниться начали. — И мы поспешили, перелезая через скарб к Даниле. Милёна поила раненого горячим бульоном, Вован проверял пульс, что-то сам себе бубнил и кивал.

— Довёз-таки нас Владша. — Вяло промолвил курянин пытаясь улыбнуться. — Как же любо вас всех видеть.

— Ты молчи пока, бо нельзя тебе ща силушка потратить на разговоры… … А мы рядком посидим и за вас с Милёнкой порадуем, — широко улыбаясь сказал Янгур.

Я одобрительно кивнул, в подтверждение слов «астраханца».

Милёна молчала. По её лицу было понятно, что больше она не страшиться, что мы для неё уже не чужаки.

— Ну как он? — Спросил я.

Милёна с надеждой глянула на Вовку, тот ответил:

— Да как? Как видишь, хорохорится. Хороший признак, но. — Вовка глянул с надеждой в небо, приподняв брови …

Я понял Вована по взгляду. Его взор говорил, что всё в руках божьих.

— Понятно, — я улыбнулся Даньше, — значит жить будешь, ибо он тебя любит, но на пианине песни играть не сможешь.

По бледному лицу хохмача пробежало переживание:

— Шо так? — Тихо спросил он.

— Тык пианины у нас нет, ну а ты её ещё и в глаза не видывал!

Данька улыбнулся и казалось порозовел. Шутка ему понравилась и подбодрила.

Вовка хихикнул, потом хихикнул я, потом Янгур, потом застонал улыбаясь курянин. Настроение передалось Милёне, и она слегка улыбнулась.

Будем жить коль так, подумал я и похлопал Даньку по руке…

… Родной плёс встретил яркими бликами июньского солнца. К деревянной пристани сходился народ. Женщины, семеня ножками под длинными сарафанами, торопились встречать своих родных и любимых. Дети радостно кричали и повизгивали как мелкие поросята, узнавая отцов на прибывших судах. Собаки, чувствуя радость людей и приняв их настрой, громко лаяли виляя закрученными хвостами, игриво носились по берегу, иногда сбивая детишек и ловко уворачиваясь от наказующих ног хозяев. Я искал глазами Светлу и когда увидел её, чувство счастья и нежности захлестнуло разум. Она стояла среди односельчан, одной рукой поддерживая круглый живот, а другой держа за руку маленькую Настю. У ног дочки сидела верная Лю. Меня встречала вся семья. Да, да! Лю тоже член семьи.

Судно дёрнулось, упёршись в причал. Мои ноги понеслись, подчинившись чувствам. Светла, увидев моё стремление, поспешила навстречу, и мы соединились в объятиях. Господи, спасибо тебе, как это всё приятно. Доча, будучи мной исцелована, радостно смеялась и что-то тараторила, лохматая Люля повизгивала и то перебирала передними лапами, то становилась на задние, то крутилась волчком, а жена… жена пускала слёзы и тёрла солёным платочком синяки и ссадины на моём лице. Так мы и стояли, обмениваясь взглядами и объятиями. Я был дома, мы все были дома, у родных дымов, садов, огородов.

…Дома сталось так, как я и мечтал в дрёмах. Огромная деревянная кадка, чистые порты, рубаха, густые щи из печи, роздых, потом сидение во дворе на лавочке, разговоры с женой и Настенной. Светла справлялась о произошедшем, о моём побитом теле, о Даниловых ранах и его избраннице. Я рассказал обо всём, кроме задания Бурея. Всё было чудно, тихо и спокойно. Лю счастливо лежала рядом, положив остроухую морду на мои босые ноги, на её хвосте млела кошка, наступал вечер. Комары кусались и противно звенели, вечерняя сырость и прохлада окутывали землю и её обитателей.

В темноте ночи, укрывшись льняным покрывалом, мы тихо беседовали. Светла расспрашивала меня о моём времени, то веря, то не веря, то сомневаясь или восхищаясь:

— А бабы какия сарафаны носят? — Шёпотом, что бы не побудить дочь интересовалась она.

— Никакие. — Шепнул я.

— Как так?

— Ну рубахи юбки, джинсы в обтяг.

— Эт что ж за одёжа?

— Джинсы то? Да порты узкие, облегающие.

— Охо-х! Срам то какой! И куда ж ихние мужи смотрят?

— А ни куда! Там все так ходят. Ни знаков различия родов, ничего нет из узоров.

— Ой врёшь небось? — хихикнула Светла.

— А что мне врать. Там все так одеваются, и мужи, и жёны, и дети… …а бабы ещё и на каблуках, высоченных ходять, толщиной с лучину.

— Охо-х, да ведь не удобно, в землице небось вязнут?

— Не, не вязнут, бо по землице твёрдые стёжки из камня уложены.

— Как в Константинополе?

— Ну, наподобие. А ты откуда знаешь? — Поднял брови я.

— Попин наш сказывал после обедни.

— А-а. — Делано успокоился я.

— А скотину там держат?

— В городах нет, а в деревнях держат, но теперь очень редко.

— Что так?

— Прокормить не могут.

— Как так, трав нет на покосах?

— Травы, то есть, но… — я задумался.

— Что, но?

Чёрт возьми, пронеслась в голове мысль, да мы разделились на собственников одиночек, работать не хотим, мотивируя тем что продать негде. Но тут то работам всей весью и продаём всей весью.

— Но косить не кому, старики в деревнях слабы, а отроки все в города стремятся. — Я выдержал паузу и грустно добавил — умирают Русские веси, обезлюдели покосы.

Светла задумалась, долго молчала и:

— Не покосы обезлюдели, а люди обездушили. Обленились потомки то наши, закостенели их навьи, притупились их помыслы, но желания воспалились. Бросили они землицу кормилицу и видать ждут подаяния, а кто видать и рад бы, у того силушек нету ни телесных, ни духовных, съела их жизнь окаянная в погоне за гривной дармовой…