Вариант "Новгород-1470" (СИ) - Городков Станислав Евгеньевич (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Да ладно тебе, Домаш, — успокаивающе произнес Дан. — Я же литвин, пришлый. Мне простительно.
— Простительно без портков до ветру ходить, — буркнул Домаш, повесив полотенце-рушник опять на веревку и наклоняясь, чтобы сорвать пучок травы и протереть им сапоги. Почистив обувь и снова выпрямившись, раскатал рукава рубашки и потребовал: — Давай обратно пояс и шапку. — И добавил иронично: — Литвин…
Опоясавшись и водрузив свою, похожую на колпак с отворотами, шапку на рыжую голову с заплетенными в косы волосами, Домаш обронил: — Ну, что? Пошли?
Глава 11
Гончары, с которыми разговаривал Домаш, жили на улице Красноглинщиков. Одного звали Яким, а второго Перхурий. Оба были женаты на родных сестрах — псковитянках, но у Перхурия, по сведениям Домаша, это была вторая жена, а у Якима первая. По его же сведениям, Перхурий был похитрее Якима и более зажимист. И Яким и Перхурий были свояки, у Якима было двое взрослых сыновей, младший работал вместе с ним, а старший, болезненный, попал зимой под сани боярину — конечно, боярин уплатил положенное, но с тех пор парень едва ковылял по двору. У Перхурия тоже был сын, но он уже давно жил своим домом в слободе за Неревским концом, работая в артели грузчиков на Волхове. Кроме сына, у Перхурия было еще две девахи и на них уже начинали поглядывать парни — всем вышеперечисленным Домаш поделился с Даном по дороге к гончарам. Да, и сами эти сведения Домаш выспросил у гончаров по просьбе Дана — Дан считал, чем больше знаешь о клиенте, тем проще с ним вести дела — или, вообще, не вести.
— Мы пришли, — сказал Домаш, останавливаясь возле потемневших от времени, но еще крепких ворот на узкой улочке.
По обе стороны от ворот тянулся невысокий, однако тоже добротный забор. Видно было, что хозяин следит и за воротами, и за забором.
— Это, должен быть, двор Якима, — произнес Домаш. — Пятый от начала улицы. А, двор Перхурия, видимо, тот, — Домаш слегка повернулся и указал подбородком дальше по улице, — с новыми жердинами в заборе. Однако, я договорился, что и Яким и Перхурий будут ждать нас здесь, на дворе Якима.
— Ну, — вздохнул Дан, и замер на минуту прислушиваясь — не бегает ли во дворе собака… Если не считать Домаша, мало кто из хозяев в Новгороде не имел пса. Правда, все «четвероногие сторожа», которых Дан видел, казались ему, мягко выражаясь, какими-то некрупными. За исключением пса у Марфы Борецкой. Огромный, лохмато темно-рыжий, похожий на кавказскую овчарку из далекого будущего, он всегда глухо ворчал при виде Дана и, слава богу, что его в это время держал за ошейник белобрысый Окинфий, слуга боярыни… Дан перекрестился, чем высказал удивленный взгляд Домаша — до сих пор Дан в особом религиозном рвении замечен не был, и произнес: — С богом! — Затем толкнул калитку в воротах усадьбы Якима.
Небольшой двор, дом-сруб, двухэтажный, прочный, побольше, чем жилище Домаша, изукрашенный по фасаду домовой резьбой, с деревянной головой лошади на коньке крыши; пристроенные к забору, являющиеся, как бы, частью забора — сарай и хлев, за ними дальше — отхожее место; маленькая будка для собаки, наполовину прикрытая каким-то, сколоченным из досок, щитом — оттуда доносилось угрюмо-недовольное ворчание; двухъярусная печка для обжига под легко превращаемым в закрытое помещение навесом — как и у Домаша, между домом и сараем. В сарае слышно, как вертится гончарный круг. По двору, вперемешку с прыгающими то тут, то там воробьями, бродит с десяток мелких кур и несколько довольно жирных гусей, в хлеву слышно хрюканье свиньи — единственный двор в Новгороде, где Дан не видел никакой живности, если не считать за таковую иногда проскакивающих мышей — это был двор Домаша. Да, и то потому, видимо, что некому было ухаживать за этой самой живностью. Хозяйки у Домаша не было, работники занимались своим трудом, а у самого Домаша руки не доходили…
Нижний этаж-клеть, вероятно, использовался, как курятник-гусятник — Дан заметил, как в открытые двери-проем первого этажа постоянно заходят-выходят куры, а то и гуси. Возможно, первый этаж был разделен на несколько частей и еще, как-то, использовался. То есть курятник — гусятник занимал лишь часть его площади.
На дворе Дана и Домаша ждали два немолодых, а скорее, немногим за тридцать, новгородца. Один повыше ростом, массивный, широколицый, с большим хрящеватым носом и седой, стриженной в горшок, шевелюрой… Но борода и усы у него были темными. Второй пониже, потоньше, со светлыми волосами, удивительно ярко-голубыми глазами и светлыми же усами, и бородой. Одеты оба были непритязательно, в простые портки, заправленные в небольшие сапоги… — Небось сапоги специально надели, а так ходят в лаптях или поршнях, — подумал Дан… — и в простых рубахах. Только пояски, перехватывающие рубахи, у обоих были яркие и цветастые. И на головах у обоих красовались небольшие, мягкие и округлые, с маленькими отворотами, уборы.
— Тот, что повыше — Перхурий, — шепнул Домаш. Он шел на полшага впереди Дана. — А пониже — Яким.
— Угу, — так же вполголоса ответил ему Дан…
— Ну, здрав будь, Яким, — первым сказал Домаш, выказывая уважение хозяину двора.
— Здрав будь и ты, Домаш! — ответил тот, что пониже и потоньше.
— Здрав будь и тебе, Перхурий! — произнес Домаш.
— И тебе того же! — уронил второй мужичок, повыше, плотный и широкий.
Вслед за Домашем, сначала представившись… — Меня зовут Дан, сын Вячеславов, — назвал гончарам свое имя и Дан. И добавил: — А кто хочет зовет меня литвин Дан или мастер Дан. — После чего повторил всю процедуру пожелания здоровья Якиму и Перхурию, то есть, сказал уважительное «здоров ли есть…» вместо сокращенного и более бытового, используемого часто при разном социальном статусе, либо при повторной встрече «здрав будь»… — Кто бы подумал, что существует столько нюансов в том — когда, с кем и как здороваться, — удивился Дан, столкнувшись, в первый раз, с подобным проявлением новгородского этикета. Хотя, в эти нюансы, более тщательно посвятил Дана Вавула — после достопамятного визита новгородского тысяцкого на подворье Домаша… Это когда новгородский воевода, к изумлению Вавулы и других работников Домаша, как с равным, как боярин с боярином, поздоровался с Даном…
Поздоровавшись с гончарами, Дан, не дожидаясь, пока Яким пригласит их в дом отведать «чего бог послал», сразу «взял быка за рога» — вопреки новгородским обычаям, сходу предложил всем, поскольку вопрос они будут решать не совсем привычный и в тоже время серьезный, не отягощать животы едой и обильным питьем, а просто посидеть на дворе, на бревне-завалинке за кружечкой — другой слегка хмельного кваса. К слову сказать, сей момент у них с Домашем был обговорен заранее и довольно подробно. Дан не хотел убивать, грубо говоря, весь вечер на то, что можно сделать за час. Его раздражало бессмысленное сидение в гостях, еда, как не в себя, питье, как не в себя и все лишь потому что так принято. Ему просто было жаль бесцельно пропадающего времени…
Некоторая растерянность нарисовалась на лицах Якима и Перхурия, но если они и удивились такому, своего рода неуважению к ним, то виду не подали. Во всяком случае, обиды в их глазах не появилось.
— Литвин, — скорее всего, подумали оба, — что с него возьмешь…
Кстати, именно на подобную реакцию гончаров Дан и рассчитывал, упоминая, что он литвин.
Сразу, после такого «бурного» начала разговора, Яким отлучился на пару минут в дом… — Видимо, дать «комитету по встрече особо важных гостей», то есть домашним, «ценные» указания в связи с изменившимися условиями этой встречи, — догадался Дан.
Едва все уселись на завалинку у глухой стены жилища, как Дан сразу спросил у гончаров: — Вы носите свои горшки Домашу на Торжище, так?
Привыкшие к степенному, издалека, началу разговора, гончары немного «притормозили», а затем, почти синхронно, кивнули головами. Тогда Дан продолжил: — То есть, вы даете нам… — Заметив слегка недоуменный взгляд худощавого Якима, Дан пояснил: — Я являюсь подельником Домаша… — И повторил: — То есть, вы даете нам свои горшки на продажу?
