Диомед, сын Тидея - Валентинов Андрей (чтение книг TXT) 📗
Чужак!
Чужак, подхвативший пурпурный плащ, упавший с плеч полубезумного убийцы. Чужак, который не может сделать даже шагу без охраны…
Я заставил себя не думать.
Хватит!
Атриду, законному владыке микенскому, не легче. И Менелаю. И Нестору. У каждого – охрана. У каждого – смерть за спиной. Да и раньше надо было думать, раньше! Еще в Калидоне, когда Амфилох привез алебастровую табличку с шестью печатями, а я все еще мог выбирать. Если бы я остался в Этолии. Если бы согласился править в Калидоне Козьем…
Хотя кто знает? Может, случись такое, я тоже собирал бы сейчас войско. Превеликое воинство лохматых козопасов на дюжине кораблей о шести веслах каждый. Как Любимчик. И был бы не вторым воеводой, а третьим гекветом [9] запасной обозной стражи…
…И все равно плохо спал бы по ночам! И все равно охотились бы за мной, точили хеттийские кинжалы. Каменный трон Аргоса, нетесаная скамья, покрытая бараньей шкурой, в калидонском дворце…
Власть!
Все равно найдется тот, кто захочет сесть повыше, как раз на баранью шкуру, на золоченый трон…
– Ну так как, ванакт, будем, это… воспеваться?
Пьяная рожа пододвинулась, дохнула перегаром. Я задержал дыхание.
Отодвинулась. Хвала богам!
Стражу кликнуть? Чтоб искупали обормота да у костра высушили? Так этакого в море окунать – Амфитрида обидится.
– Воспевай! – вздохнул я. – Как бишь там? «Славу, богиня, воспой Диомеда Тидеева сына, мужа, воительством славного, первого средь браноносцев…»
Внезапно он хихикнул. Понравилось?
– И ты, ванакт, хотел бы, чтобы о тебе такое пели? Так ведь не будут петь. Скучно!
Странно, его голос внезапно показался куда более трезвым, чем вид!
Я встал, вновь подошел к самому берегу, подождал, пока вода чуть коснется сандалий, оглянулся. Огонек! Маленький, еле заметный, словно кто-то зажег светильник на самом гребне волны. Еще один, еще!
…Как тогда, когда мы пошли охотиться за гидрой…
– Ты плавал по морю, Эриний? Говорят, ночью весла светятся…
– Иногда, ванакт. А если буря, то светятся даже мачты.
Я невольно вздрогнул. Великие боги! Ночью плавать еще не доводилось. Только на рассвете, когда мы с дядей Эгиалеем переправлялись через Калидонский залив. Тогда стоял туман… Нет, я, конечно, не боялся. Ну а ежели и побаивался, то не очень.
(Или это мне сейчас так кажется?)
– Говорят, люди делятся на тех, кто жив, кто мертв, и тех, кто плывет по морю?
– А тех, кто плывет, отделяет от Аида только толщина доски, – охотно отозвался он.
Странно, псообразный винопийца явно трезвел. Ага, вот и за кифару взялся. Ну, сейчас воспоет!
Кифара долго не хотела вылезать из сумки. Наконец звякнула струна, затем другая.
– Твое войско впервые выходит в море, ванакт? Теперь ясно, о чем придется петь. Слыхал такую?
Струны вновь звякнули. Нет, уже не звякнули – запели, чисто, красиво. Вот Дий Подземный! Ведь может, пьяница!
Струна нерешительно застонала… Умолкла…
Здорово поет! Странно, только что и лыка не вязал!
– Это пойдет, – усмехнулся я. – Как буря начнется, запоем хором. А меня воспевать не надо. Договорились?
Отвернулся, долго возился с кифарой.
Выпрямился.
– Нет, ванакт. Не договорились. Воспевать тебя, так и быть, не стану, а вот спеть о тебе… Это придется. Ведь дело не в тебе самом.
Тут уж я задумался. Не во мне? Да, пожалуй. Не во мне. И даже не в Агамемноне с его мечтой о Великом Царстве от песков эфиопских до льдов гиперборейских.
– Ты хочешь сказать, Эриний, что наш поход изменит мир?
Он ответил не сразу. Наверное, тоже думал.
– Уже изменил, ванакт Диомед! С чем бы вы ни вернулись, жизнь больше не будет прежней.
Я кивнул, соглашаясь, и внезапно понял: мы оба с ним трезвы.
– Кто ты, Эриний?
– Изгнанник. Как твой отец. Как и ты сам.
Дальше спрашивать не стоило. Дорогой, шитый серебром фарос, сбитые сандалии – и гордость, не позволяющая просить подаяние. Наверное, таким был мой отец, когда вошел в Микенские ворота славного города Аргоса. Хотя нет, отец был в доспехах. Во всяком случае, таким его запомнил дядя Эгиалей. И другие запомнили.
– И все-таки, – не удержался я. – Почему ты стал аэдом?
– А ты бы пошел в наемники, ванакт?
Странно, мне казалось, что рассвет уже близко. Но время тянулось, волны одна за другой накатывались на равнодушный песок, пахло смолой и водорослями.
Какая долгая ночь!
– Наверное, – вздохнул я. – Это единственное, что я умею. И что умел отец.
Эриний кивнул. Конечно, он помнил, кто таков Тидей Непрощенный. Жаль, что я не знаю, откуда взялся Эриний Таинственный.
Из темноты донесся знакомый смешок.
– Аэдом быть нетрудно. Надо только не ссориться с кифарой и помнить об оторванной руке.
– К-как? – поразился я.
– О руке, ванакт. Оторванной. Или глазе. Выколотом, естественно.
Внезапно мне показалось, что я вновь мальчишка-первогодок, только-только взявший в руку деревянный меч. Удар слева, удар справа, копье над головой…
Он, кажется, понял.
– В каждом деле свои хитрости, ванакт. Если я, скажем, начну… хм-м-м… воспевать Агамемнона с того, как он могуч и силен, сколько у него, э-э-э-э, быков круторогих и телиц млечных, а затем перечислю всех его предков, начиная с Пелопса и Тантала, как думаешь, станут меня слушать?
– Агамемнон станет, – усмехнулся я.
– Разве что. А вот от всех прочих я не получу даже обгрызенной кости. А вот если иначе…
Он на миг задумался, рука коснулась сумки с кифарой. Коснулась, отдернулась.
На этот раз он не пел – просто проговорил, не спеша, нараспев.
– Помню, – вздохнул я, – помню…
Мы были тогда в одном переходе от Аргоса. Меня разбудили, и я долго не мог понять, почему гонец с трудом выдавливает слова, почему заикается…
…и белым как смерть было лицо Агамемнона, когда шагнул он мне навстречу в воротах Лариссы.
– Я тебя понял, аэд, – наконец проговорил я. – Оторванная рука – значит, следует начать с чего-нибудь плохого, чтобы вызвать у слушателей сочувствие, так? Только ты скверно выразился, Эриний. Очень скверно!
А если бы он решил спеть обо мне? С чего бы начал? Наверное, с элевесинского огня, с отчаянного, смертного крика тети Эвадны, с запаха тлена, сменившегося тяжелым духом горящей людской плоти.
Да, с элевсинского огня. Герою следует оторвать руку…
– Скверно, – откуда-то издалека донесся его спокойный голос. – А что ты говоришь своим воякам, ванакт, когда посылаешь их в бой? «Славу в веках завоюйте, о грозные воины!»? Или попросту: «Выпустим этим сукам кишки!»?
