Вызов - Валентинов Андрей (книги онлайн .txt) 📗
Тургул вновь замолчал, и Келюс услыхал голос Фрола, вопрошавшего:
– …то есть как, елы, парил по небу? Не мог он парить по небу!
В ответ князь Ухтомский пытался объяснить что-то про фольклор, но дхара, это явно не успокаивало.
– Извините, отвлекся, – продолжил Тургул. – Так вот, господин Лунин, идет война. У нас – на фронтах, у вас – тлеет под пеплом. Но, кажется, уже кое-где полыхает.
– Э-э, бросьте, – не согласился Келюс. – Свою войну вы проиграете – к большому сожалению, моему лично, и, можете поверить, еще очень многих – аккурат в ноябре двадцатого. А у нас свои дела. И войны, надеюсь, все-таки не будет.
– Ну да, конечно, – кивнул генерал. – «Река времени в своем стремленье уносит все дела людей…» А вы знаете, господин Лунин, что передавали нам по этому самому Второму каналу?
– Догадываюсь, – усмехнулся Келюс. – Военные планы красных. И, может, кое-какие технические новинки.
– Верно догадываетесь. Только опять лишнее слово – «может». Иначе зачем мы поддерживали связь с этими… переродившимися?
– Вы думали, у нас в ЦК сидит ваш доброжелатель?
– Конечно! – воскликнул Тургул. – И не только думали. Нас в этом уверяли! Обещали чуть ли не изменить ход истории! О Господи, прости им всем… Кто же на такое не согласится? Тут можно рискнуть не только полковником Корфом – дивизии не жалко!
– Они передавали такие же данные красным? – понял Келюс. – Но зачем?
– Нас исследовали, – бледно улыбнулся Тургул. – Посылали запросы о состоянии экономики, финансов, о транспорте, еще о чем-то… О войне не спрашивали – тут и так все ясно. Мы отвечали – что оставалось делать? Ну, красных тоже, так сказать, рентгенировали. А Михаил Модестович все это раскрыл.
– Михаил говорил, что он просто курьер!
– Разумеется, – генерал закурил очередную папиросу. – А что же, по-вашему, он должен был вам сказать? Я, отважный разведчик, полковник Корф, первым проник в злодейские замыслы жидо-большевистской банды и понял, что господина главнокомандующего, равно как и все Особое Совещание, водят за нос? И что помогать нам никто и не думает – просто ставят эксперимент на нас и красных одновременно – на предмет приемлемости капитализма среди наших родных осин? Второй канал обслуживает не только Харьков, где сейчас, то есть в августе 19-го, мы, но и Столицу, где нынче красные. Что Корф должен был сделать? Или прорваться обратно – или просто уничтожить скантр и обрубить Канал…
– Но ведь сейчас у вас, как я понял, есть свой собственный Канал, – удивился Николай, – и вы можете устанавливать любые нужные вам связи.
– В общем-то, любые. Золотой запас России пока еще у Адмирала. Тайн военных открывать не буду, но вы, наверное, и так кое-что поняли. В двадцать восемь лет мозги господина Тернема работают не хуже, чем в сто, смею вас уверить. Ну, а теперь, сударь вы мой, беретесь ли вы по-прежнему утверждать, что наша война кончится в ноябре 20-го?
– Межвременные войны, бином, – пробурчал Лунин, которому эта идея чрезвычайно не понравилась. – Интертемпоральные…
– Звучит страшно… Однако вернемся к моему менторству. Все, что вы тут вытворяете – ваше внутреннее дело. Но скантр – это же ваше оружие! Если правительство – любое, но ваше правительство – потеряет его, вы понимаете, что будет?
Келюс не ответил. Вопрос, заданный самоуверенным и весьма осведомленным генералом заставил вспомнить растерянного и затравленного Корфа, не имевшего представления, какая в державе валюта. Да, за последние недели в Добровольческой армии многое изменилось! Но Тургул был не совсем прав. Скантр – не просто оружие, иначе все было бы слишком просто. И Николаю почему вспомнилась странная карта из серой папки…
– Извините, ради Бога, господин Лунин, – негромко проговорил Тургул. – Я, кажется, поступил крайне неразумно, затеяв этот неуместный диспут. Да, явно неуместный и, судя по всему, окончательно испортивший вам настроение. А нынче и без того черный день. Я очень сожалею…
Николай кивнул, но отвечать не стал.
– А с Плотниковым вы меня познакомьте. Все-таки потомок…
Келюс хотел уточнить, зачем генералу баронов правнук, но тут их внимание было отвлечено довольно неожиданным образом. Голоса, доносившиеся из глубины квартиры, где беседовали поручик Ухтомский с Фролом, стихли, и в наступившей тишине кто-то – Лунин даже не узнал сразу кто именно – запел, а точнее, стал читать нараспев что-то совершенно непонятное:
– Однако, – пробормотал Келюс, невольно копируя интонацию покойного барона, – он что это, бином, на суахили?
Лунин и Тургул, выйдя из кухни, направились на голос. Фрол и Виктор Ухтомский расположились в библиотеке, обложившись томами Брокгауза и Эфрона и еще не менее чем дюжиной книг разного размера и возраста. Впрочем, в данный момент книги их не интересовали. Поручик замер, утонув в глубоком кресле, а Фрол, сидя на диване и закрыв глаза, медленно произносил, строчку за строчкой, что-то совершенно непонятное, может быть и вправду на суахили. Услыхав шаги, он немедленно умолк, открыл глаза и виновато моргнул.
– Извини, воин Фроат, – Келюс оглядел комнату и покачал головой, – ты, я вижу, бином, рецитировал…
– Не, мы не ругались, – вздохнул Фрол. – Это я стихи читал.
– А-а, – сообразил Николай. – Сулеймана Дхарского?
– Народные. «Ранхай-гэгхэн цорху». В общем, елы, «Сказка о Ранхае».
– Песнь, Фрол, – подсказал Ухтомский. – Или эпос.
– Вроде. Тут, в общем, как бы это… Слушай, Виктор, ты все-таки, елы, с образованием, расскажи сам.
– Обижаете, Фрол, – усмехнулся Виктор. – Это у вас восемь классов школы и техникум, а у меня, извините, семь лет гимназии и три – окопов.
– Ну ладно, – сдался дхар, – ты, Француз, думаешь, чего это я на Виктора сегодня вроде как озлился?
– Ну ясно, бином. За гэбэшника принял.
– Принял, елы. Тут озлишься, в карету его! Барона нашего под какой-то цирк хоронят, проститься, елы, по-человечески и то не дали, а тут нате, мало им! Но, понимаешь, Француз, я Виктора увидел и… Как бы это, елы… Почуял, что он наш. Ну это, поле наше…
– Дхарское? – сообразил Келюс.
– Ну да. Я-то дхара сразу узнаю. Пусть там и крови, елы, наперсток только.
– Помилуйте, господин Соломатин! – поразился Тургул. – Виктор – русский князь!
– Я тоже русский, господин-товарищ генерал Тургул. У меня, елы, и в паспорте написано: Соломатин Фрол Афанасьевич. И печать. Но дхара-то я всегда узнаю.
– Ну так что? – не понял Келюс. – Ну если даже дхар-гэбэшник – мало ли?
– Да нельзя нам! – возмутился Фрол. – Нельзя в гэбэшники! При царе, елы, в жандармы не шли, ну а сейчас – в эти самые. Нас ведь все время то сажали, то переселяли. И мы решили, что никто в гэбэшники не пойдет. Железный закон, елы! Ну и думаю: вот, елы, повезло, свой же вязать будет…
– Да, – согласился Ухтомский, – пару лет назад и нам мысль, что русский может стрелять в русского, казалась дикой… Ну вот, Фрол был настолько любезен, что подробно рассказал мне о дхарах. Стал я вспоминать, кто это в моей родне мог быть из этих самых дхаров. Ну, татары, черемиса, немцы, шведы, эстляндцы, поляки – это понятно… Я даже древо наше нацарапал, – он кивнул на украшенный хитрыми узорами листок бумаги, причудливо прилепившийся в углу дивана. – Кто угодно есть, даже мексиканцы – был грех у тетушки. А дхаров нет, даже обидно.
– Действительно, обидно, – невозмутимо согласился Тургул.
– И тут меня – как крупнокалиберным по макушке! Родоначальник-то наш!..
Виктор передохнул секунду, несколько раз затянулся сигаретой.
– По официальной версии все просто. Выехал, дескать, наш предок из Орды людно, конно и оружно. Но у нас был и свой рассказ, не для Геральдической палаты, княжеский фольклор, так сказать. Дело было так… Где-то, то ли на Вятке, то ли на Двине, в одну деревню Лихо повадилось, стало девок красных пугать да портить. Господа пейзане, ясное дело, полевые караулы поставили, да толку – чуть. Потом уж сообразили, что Лихо это по воздуху аки птица летает. Аэронавт, извольте видеть! В конце концов испортил сей заброда красную девицу, некую Настасью Силишну, дочь то ли мельника, то ли кузнеца. Батюшка, не будь дурак, вызвал попа или попросту колдуна, тот все там заминировал – и в общем, на третью ночь, как и полагается в таких случаях, изловили злодея в сеть. Оказалось, какой-то мордвин Рангайка, как вы понимаете, колдун и чуть ли не волхв. Полностью его звали Рангай Фролкович.
