Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" (читать книги .TXT) 📗
Ториевый "реактор" я решил выстроить вовсе не имея в виду построить атомную электростанцию на тории. Хотя реактор этот уже электричество и выдавал: в бочке вода нагревалась почти до ста десяти градусов, и приспособленный к ней генератор оказался вполне себе работоспособным. Тоже "гениальное изобретение" тамошних инженеров: капсулированная турбина крутилась парами не воды, а обычного эфира, так что даже девяноста градусов хватало чтобы "все вертелось". Правда выдавал этот генератор около десяти киловатт – ну хоть на освещение "реакторного зала" хватало. И – на освещение соседней чисто химической лаборатории, в которой из проработавших в реакторе девять месяцев таблеток добывался ценнейший металл – уран. Но в отличие от одноименного (и гораздо более дешевого) металла из Катанги этот был весь двести тридцать третий… Пока он добывался исключительно "впрок", хотя – чтобы и от него была какая-то польза – "хранился" он тоже внутри новых ториевых "нагревательных элементов": излучал-то он уже непосредственно столь нужные мне нейтроны.
Но основным назначением "реактора" было, сколь ни странно, обучение немаленькой группы тщательно подобранных молодых физиков физике именно ядерной. Её я, конечно же, не знал – но обучение в "ядерном институте" все же дает какие-то базовые знания, а общение с сокурсниками со смежных факультетов знакомит и с какими-то "перспективными идеями" – чаще всего быстро дезавуируемыми с помощью википедии и ютуба. Но иногда и такое зыбкое "знание" позволяет "двинуть науку" – по крайней мере указать, "в какую сторону копать надо". Ну, примерно указать – а уж детали пусть физики сами открывают. Под руководством "опытного ученого" со знаменитой русской фамилией Коловрат. Семь лет назад его, только что вернувшегося их Франции, я попросил возглавить профильный институт – его, потому что других "опытных" я тогда просто никого не знал. Лев Станиславович поначалу отказывался – поскольку я заранее предупредил о куче обязательных ограничений, среди которых "самым мелким" был полный и абсолютный запрет на любые публикации результатов исследований. Но так как сама концепция "сохранения государственной тайны" его не смутила, я свозил его в Векшин, показал таблицу Менделеева на стене Института Суворовой, вкратце пояснил, зачем там сияют разноцветные сапфиры… а потом дал почитать написанную мною "Инструкцию по технике безопасности при работе с радиоактивными веществами". Судя по всему, парень физику учил тщательно, почти все написанное понял. Только поинтересовался, как я вычислял критические массы…
Получив ответ, что "опытным путем, а всю теорию как раз выпускникам института вместе с преподавателями придумать и предстоит", он предложение мое принял. И вместе с подобранными им же преподавателями, а затем и со студентами (начиная курса так с четвертого) эту теорию и стал придумывать. Весьма, как мне показалось, успешно, благо "авторитеты" на мозги не давили, поскольку в институте вообще Лев Станиславович был самым "старым", а большинство не то что студентов, но и преподавателей были моложе двадцати пяти. И наукой молодежь занималась, не побоюсь этого слова, яростно.
Впрочем, сейчас наука вообще оказалась "в тренде": иногда казалось, что в России учатся буквально все. Ну детишки-то – понятно, школа (по крайней мере четырехлетка) стала обязательной. Только вот как раз школ-четырехлеток в стране было теперь меньше десяти тысяч, остальные потихоньку превратились в семилетки, а около двадцати тысяч стали уже десятилетками. Но в старших классах обучалось народу куда как больше: после семилетки очень многие шли работать потому что "кушать хочется", однако больше половины этих ребятишек тут же записывались в вечерние школы. Да и много "старых рабочих" осознали, что "лишних знаний не бывает": на более высокооплачиваемую работу брали людей, и знаниями обладающих более обширными.
Особо образование внезапно стало цениться среди девочек: молодые инженеры, большей частью уже не дворянских статей, предпочитали и в жены брать девушек "из народа", но все же не дур деревенских. И десятилетка стала для этих самых "дур" как бы пропуском "в лучшую жизнь", а, скажем, студенческий билет медицинского института – вообще "оплаченным местом в партере". Впрочем, и студбилет педагогического тоже вполне себе котировался…
По-моему, вся эта роскошь образовалась в значительной степени благодаря усилиям Зинаиды Николаевны, ведь чтобы все эти школы могли существовать, их требовалось обеспечить учителями – и Госкомитет по образованию и культуре учителей подготовил. На первый взгляд – ну, неплохо выполнили свою работу, учителей выучили… полтора миллиона человек за пятнадцать лет! Только вот с высшим образованием их пока набралось хорошо если полсотни тысяч, а остальные… да, вполне могут в начальной школе преподавать. А если самообразованием занимаются с помощью всяких заочных курсов, то и в семилетке. Но физику – хотя бы для семилетки, или химию, биологию ту же – тут требуется именно профильное образование, и образование высшее. Да, тут еще работать и работать!
Хорошо, что не мне: я свою задачу выполнил. И со спокойной душой в первый день Съезда депутатов этим самым депутатам сообщил, чтобы на меня они больше не рассчитывали – а заодно рассказал, кто, по моему мнению, с работой вполне прилично справиться может. После чего, обсудив с женой "перспективы активного отдыха", мы стали собирать чемоданы: надо же хоть раз в жизни посетить новые русские земли! Один чемодан даже успели собрать – но поездку пришлось отложить. Ввалившаяся к нам Машка принесла сенсационную новость: на Съезде был избран новый канцлер…
Глава 76
Виталий Григорьевич заметно волновался – впрочем, все в зале управления чувствовали себя несколько, скажем, напряженно. Почти все: гость – единственный из присутствующих в зале, кто в проекте не участвовал – мало что сам был совершенно спокоен, но и других всячески успокаивал:
– Ну что вы, Виталий Григорьевич, так дрожите? Опасаетесь что не получится? Смотрите на вещи проще: сейчас не выйдет – получится в следующий раз. Или в следующий за следующим. Какая разница?
– Возможно вы и правы, но если посмотреть, сколько на этот проект уже потрачено средств…
– Ну давайте посмотрим. Во-первых, средств именно на этот проект потрачено немного: что вы тут дорогого-то увидели? Алюминиевую бочку? Стеклянную крышку?
Виталий Григорьевич хмыкнул. Каждое из семи стекол крышки стоило чуть больше десяти тысяч, к тому же крышка была трехслойная… впрочем, если считать все затраты на проект…
– Ну бочка-то и в самом деле недорогая…
– А все прочее никуда не денется, так что по этому поводу переживать смысла нет. А во-вторых, мне кажется что здесь вообще нечему "не получаться". Единственно, что может сломаться – это манипулятор, а чтобы его сломать, не хватит сил у всех присутствующих. Так что волноваться перестаем и приступаем к работе. Мы все знаем, что все получится, так давайте сократим время ожидания совершенно положительного результата…
Волноваться Виталий Григорьевич, конечно же, не перестал – но ждать и в самом деле было глупо, так что он отдал команду оператору, и Лева Мысовский начал потихоньку устанавливать заранее подготовленные сборки в кассету на дне "бочки". Процесс казался мучительно долгим, хотя на установку каждой сборки требовалось всего лишь около трех минут. И все девятнадцать сборок можно было установить меньше чем за час – но как же долго этот час тянулся! Хорошо еще, что восемнадцать "экспериментальных" сборок наружного периметра, в которых размещались образцы различных материалов, были установлены еще на прошлой неделе – но это можно вообще не считать, их руками ставили в еще пустой бочке. А если бы… хотя нет, если любознательный исследователь Виталий Григорьевич и мог из любопытства рабочие сборки тоже руками поставить, то начальник экспериментальной лаборатории доктор Хлопин нарушение правил ТБ позволить не мог. Ни себе, ни тем более сотрудникам лаборатории.
