Форк 1941 (СИ) - Кулаков Игорь Евгеньевич (е книги .TXT) 📗
Ради данной схемы (но имея в виду и будущее) Сталин продавил своим авторитетом в Политбюро решение – тратить, не оглядываясь, ни на что, золотой запас страны. Мотивация с упоминавшейся попаданцем и приписываемой Ленину фразочки про капиталистов и продажу верёвки, очень даже легла к месту в дискуссии с товарищами и их взглядами на способ взаимодействия с капиталистами. А Молотов, только-только получивший тогда знания о будущем, рьяно (как и всегда, да…) поддержал идею, развеяв имевшие место быть сомнения многих товарищей в Политбюро.
Золотые слитки своей тяжестью и строгой и манящей красотой граней изрядно облегчили процесс, склоняя чаши весов решения поддерживать советский запрос у тех, кто мог его поддержать. Возможно и недавнее письмо Рузвельту сыграет в дальнейшем установлении союзнических отношений определённую роль. Неясно пока только какую, ибо ответа на него пока не было.
Ему самому такая предлагаемая логика для СССР – платить и платить, но не продажей принципов и политикой, а «вечной ценностью», нравилась. Лишь бы хватило средств. С капиталистами самый продуктивный разговор выходил только таким путём.
Но кровь советских людей должна быть дороже любого золота! Тем более сведения из журналов попаданца открыли огромные горизонты по восполнению «кубышки страны» и приумножению её из «кладовых природы». Попаданец, тиражировавший заёмные советы и «сетевую мудрость» 21 века, таки оказался прав и к 22 июня внедрение новых технологий уже вовсю шло на советских нефтеперерабатывающих заводах. Золотой запас страны начал активно тратиться. И частично уже пополняться.
Всё будет работать на благо СССР… даже новые металлорежущие станки из той же Германии, несколько тысяч которых пришло по торговым соглашениям за сороковой и этот год.
«Война – войной, а обед – по расписанию…» – шутка попаданца и знание из книг о том, что успел получить перед 22 июня СССР, позволили лишь отдать негласное распоряжение о том, что поставки продовольствия и ценных ископаемых из СССР начнут задерживаться и будут прерваны в те же сроки, что и немецкие.
Улыбаясь, нож за пазухой могут держать все. Особенно быть хладнокровным удаётся быть ныне, когда безумное марево первой вспышки гнева и ярости улеглось.
А кое-кто за океаном уже отметил себе некоторые изменения в методах «советских торгашей». Правда пока их списали на дыхание войны, которая многое прочищает в мозгах даже у самых «идеологически упоротых» (как сказал бы попаданец)/«этих большевистских фанатиков» (как определили в Вашингтоне, давая разрешение на данную большую сделку)…
Прошедший майский парад, стал неким финальным индикатором – гитлеровская машина смерти не начала наступать на СССР заметно ранее известных дат, и после парада Сталин дал добро на официальные большие корректировки в пропаганде. Он, Вяче, начальник Главпура РККА (в этот раз не ставшим замнаркома обороны, а оставшемся на посту главпропагандиста) и пара человек из ЦК, отвечавших за идеологию, собрали в Кремле редакторов общесоюзных и армейских газет и выдали тем указания о изменениях в генеральной линии. Конечно, эта встреча была отмечена в советской прессе исключительно коротенькой заметкой, без изложения содержания и тезисов выступлений, но последствия в политинформациях для бойцов РККА, уже накапливавшиеся с осени («капиталисты что-то мутят, будем крепить оборону, а то неровен час…»), ныне ощутили даже самые тугодумы и говоря языком будущего – «пофигисты».
Товарищ Запорожец, ранее хорошо так накачанный Сталиным, получивший несколько всё разъяснивших фраз о назревавших событиях, рьяно взялся за контроль над новыми указаниями ЦК и лично товарища Сталина. Колебаться строго в соответствии с генеральной линией – старая советская забава.
Вторжение и захват Германией Югославии и Греции были без всяких иносказаний и оправданий честно обрисованы в советской печати. С сопутствующими всей советской пропаганде клеймением «поджигателей войны». Что оставило в Берлине весьма тягостное впечатление, особенно на фоне видимой доброжелательности по отношению к германской делегации на майском параде.
И в политической работе с личным составом РККА стали говорить о том, что немцы собираются делать с нами в случае войны и своей победы. Прозвучали первые, осторожные слова о расистских планах немцев насчёт граждан СССР. Увы, многие бойцы РККА (да и остальные наши граждане) скоро поймут, что это совсем не преувеличение наших пропагандистов.
Расцветавший зеленью май откровенно порадовал Сталина тем, что уже «не спугнёшь» и немцы не начнут раньше (не важно, по какой-либо из причин). Заодно и собственное население недоумение испытывать не будет. А «сообщения ТАСС» в этот раз не будет, да и после 22 июня меньше вопросов возникнет.
За всё – ответственны «подлые капиталисты»…
Развивая тезисы майской речи наркома обороны, пакты с Германией и Японией предельно откровенно были названы в печати способом оттянуть время и «миролюбивой попыткой» избежать вреда для СССР. Заодно и «тайные протоколы» из пакта с Германией опубликовали. И первыми показали пальцем на немцев. Мы, дескать, подобрали то, что «плохо лежало» и принадлежало нам раньше, во времена Российской Империи.
Это была информационная бомба! Первые два дня не только в Берлине, но и из Великобритании и из США официально ничего не было слышно, пресса же шумела вовсю (причём значительная часть комментариев сходилась в одному «отчего именно сейчас диктаторы поссорились…»), а реакции на государственном уровне не было. Но ух какая, полная агрессии нота прилетела затем из Берлина! С обвинениями и угрозами.
Кто успел, тот и съел… раз уж бить горшки, то подобранный верно момент – чуть ли не главное.
Со скрипом, после размышлений и мер по антибиотикам, Сталин дал добро на доступ к попаданцу двум доверенным медицинским светилам – гордости СССР – Бурденко и Вишневскому. Но не им одним, чему способствовал крайне неровный разговор с академиком Иоффе…
Май 1941. И.В.Сталин, А.Ф.Иоффе.
Курчатов, изложив своё, оставил их вдвоём, а Сталин приготовился выслушать попросившего о дополнительном времени академика.
А тот, вопреки предполагаемому поначалу Сталиным рассмотрению требующих особых мер с его стороны каких-то вопросов, связанных с другим, курируемым по научной части Иоффе проекте – полупроводниковом, поднял совсем иную тему.
Преждевременную. И крайне не актуальную, на первый взгляд вождя. Особенно в последний мирный, уже не год, а месяц, перед войной…
Впрочем, предисловие Абрама Фёдоровича, из которого была выхвачена основная идея, он дослушал, прежде чем прервать того:
– Вы, товарищ Иоффе, хорошо понимаете, что ваше предложение может быть необдуманным и… поспешным?
Раздражение против осмелевшего и почувствовавшего себя незаменимым академика накатило волной. Но старый еврей, увенчанный многими регалиями, никогда не шедший против линии партии, бестрепетно вынес тяжёлый взгляд горца.
– Товарищ Сталин, прошу разрешения изложить все подробности и высказать все соображения, на основе которых я сделал такой вывод.
– Что же… - уже беря себя в руки, дал тому разрешение продолжать Сталин – … слушаю вас. Лишние полчаса всё же ничего не решают, раз уж вы так настойчивы. Мы выслушаем, чем вы аргументируете расширение списка.
Предложение и рассказ Иоффе удивительно, несмотря на первоначальное открытое неприятие, резонировало с его, Сталина, размышлениями о будущем страны, на это хорошо и легло то, что ему «принёс в клювике» Иоффе, когда разъяснил подробнее свою просьбу расширить список допущенных к сведениям из будущего за счёт его коллег из академии наук.
Возможно это совпадение и стало решающими доводом. Не полностью сразу осознанным, но личным, а не навязанным, пусть и уважаемым собеседником, выводом. Совпавшим с аргументами в той же логической цепи рассуждений, которую ему явил академик, которого столь очевидно подвигли какие-то очередные рассказы и «показы» Рожкова о вполне настоящих чудесах блистающего, загадочного, манящего множеством своих непредсказанных здесь, в сороковых никем и таких доступных от присутствия потомка в шаговой доступности сейчас тайн из… такого подлого будущего.
