Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
- Мдя... - крякнул наконец папа, - вот так готовишься, копишь слова, а потом понимаешь, что все это ни о чем...
Я наклонился к нему:
- Так ты тогда подумай еще, хорошо? Спешить-то некуда.
- Подумаю, - кивнул он и, помолчав, добавил: - Спасибо.
- Да ладно, - мне удалась слабая улыбка. Я пододвинулся и взял папу за руку: - Мы ж тебя любим.
Мы еще немного посидели в тишине, потом я, отчего-то смущаясь, полез в свою сумку:
- Да, вот принес тебе, гемоглобин повышать, - с этими словами я выложил на тумбочку три крупных граната. - Больше тебе сейчас вроде ничего нельзя. Ну, и вот это почитать, - я извлек новенькую книгу.
- "Киммерийское лето"? - прочел папа с зеленой обложки. - Про греков, что ли?
- Не совсем, - улыбнулся я, - на, вникай.
Папа отложил книгу и, чуть помедлив, спросил:
- Как там твоя Мелкая? Наладилось у нее дома?
Я поморщился:
- Лучше, но не очень. Но там это "не очень" будет постоянно. Я буду за ней приглядывать.
Папа помолчал, пристально меня разглядывая, потом уточнил:
- Помощь какая нужна?
- Деньги есть. А черного кобеля... Ну, сам понимаешь, - я махнул с безнадежностью рукой и перевел разговор: - Тебе живот-то сильно распороли?
- Да нет, постарались на славу: шесть сантиметров всего.
- Пижоны...
- Если что, то расширились бы, - папа потыкал пальцем в повязку и поморщился.
- Я в ординаторскую зайду, да? Чтоб посмотрели шов?
Папа с сомнением поглядел на посаженную на клеол повязку.
- Да, надо бы проверить, - протянул задумчиво.
Я побыл с ним еще минут пять и засобирался - неловкость продолжала висеть в воздухе, и разговор постоянно пробуксовывал.
- Ты, там, это... - папа настороженно взглянул на меня, - не болтай пока ничего лишнего.
- Понятно дело, не дурак, - ответил я.
На том и расстались.
В ординаторской было пусто. Я озадачил молоденькую постовую, а потом побрел, размышляя, по коридору.
Похоже, пришла пора изменять принципам. Или нет?
Невольно прогибая мир вокруг себя по-новому, я старательно сохранял приватность близких и знакомых. Тому можно было найти несколько рациональных объяснений, но намного важней для меня было иное: я не хотел превратиться в одинокого мизантропа.
Сейчас же... Сейчас мне надо было понять, не совершает ли батя ошибку. Я не собирался учить его жизни, но есть ли вообще у него этот шанс - взлететь в новой жизни? В этом можно было попытаться разобраться. А раз можно, то и нужно.
Во мне медленно закипала злость - не на кого-то конкретно, а вообще - на жизнь. И так на горбу почти неподъемный груз, так вот на тебе еще сверху ворох житейских проблем. Да и то ладно, что ворох - разберусь. Но где, мать его, найти на все на это время?!
Время - вот что постоянно ограничивает меня. Дурацкое положение - я могу решить почти любой вопрос по отдельности, но не могу решить их все вместе.
От чего отрезать? Что лишнее?
Тома? Мелкая? Семья? Математика?
Все. А больше у меня ничего и нет.
Я невольно закряхтел, словно корячась под неподъемным грузом.
"Надо выкручиваться", - приказал сам себе, - "и вертись как хочешь!"
С этими благими мыслями я свернул к туалету.
В большом предбаннике, общем для мужской и женской секций, симпатичная санитарка колдовала над оцинкованным ведром, взбивая щеткой содержимое. Можно было не принюхиваться - характерная вонь лизола легко перебивала и табачный дым, и ядреный запах сортира.
Я остановился, словно налетел на стену.
Девушка что-то почувствовала и вскинула на меня взгляд. Светло-карие глаза ожгло стыдом.
- Кузя? - ошеломленно пробормотал я, - а ты-то что тут делаешь?
Впрочем, она уже собралась.
- Работаю я здесь, Соколов, ра-бо-таю, - последнее слово она произнесла по слогам, как для идиота. Затем вернулась к взбиванию в пену красно-бурой жижи, - иди, куда шел, не мешай.
- Ага... - я все никак не мог призвать к порядку разбежавшиеся мысли, - за маму?
- Тебе-то какое дело? - она перенесла ведро в раковину и включила воду.
Я подошел и взялся за ручку.
- Куда нести?
Она угрюмо помолчала, потом невесело усмехнулась:
- Никуда. Здесь, потом "взлетную полосу".
Я припомнил уходящий вдаль широкий кафедральный коридор - фигурка медсестры на дальнем посту различалась уже с трудом.
- Понятно, - сглотнул, прикинув, - понятно отчего ты по утрам такая сонная.
- Соколов! - Кузя поправила тылом кисти свалившуюся на глаз прядь и прищурилась на меня с угрозой, - вот только попробуй в школе кому рассказать!
- Это ты меня так обидеть сейчас хотела, что ли? - я опустил тяжелое ведро на пол. - Еще одна щетка есть?
Кафель мы терли молча. Как ни странно, но эта размеренная, плитка за плиткой, работа подействовала на меня умиротворяюще. Постепенно я перестал злобно пыхтеть и создал запрос на блондинку. Затем еще раз обдумал ситуацию с Мелкой. А потом у меня начала с непривычки ныть поясница, и я покосился на Кузю с уважением - той, казалось, все было нипочем.
Когда ломота в спине стала уже почти нестерпимой, а мы домыли лишь до середины "взлетки", позади раздался знакомый голос:
- Лексеич, стой!
Я с облегчением распрямился.
С каталки на меня с изумлением смотрел отец. Кряхтя, он повернулся на бок, приподнялся на локте. Взглянул на щетку в моих руках, ведро с лизолом... Изучил и, видимо, не узнал Кузю. Страдальчески скривился:
- Андрей... Ну ты, это... С меня-то дурной пример не бери. Куда тебе столько?!
Кузя оперлась подбородком на длинную ручку и с нескрываемым интересом навострила ушки.
- В хозяйстве все сгодится, - ответил я. Потом подумал и добавил: - Но ты все неправильно понял.
- Ну-ну, - невнятно пробормотал он и скомандовал дежурному врачу: - Поехали.
- Кто это? - спросила Кузя, когда каталку затолкали в перевязочную неподалеку.
- Папа, - пояснил я, макая щетку в ведро, - думаешь, я сюда пришел посмотреть на твои прекрасные глазки?
- Уж и помечтать нельзя, - фыркнула она, - а что он имел в виду?
- Наверное, ошибки молодости, - я еще раз измерил взглядом расстояние до входной двери и сказал: - Пойду, раствор новый сделаю, этого все равно не хватит. Отдыхай пока.
Прошел еще час, прежде чем мы домыли, наконец, этот бесконечный коридор, и пошли переодеваться. Было начало десятого.
Я отправил халат в шкаф. Туда же полетели бахилы. Спину продолжало ломить. От пуловера навязчиво тянуло потом и лизолом, и я невольно поморщился, принюхавшись.
- Да, - меланхолично заметила Кузя, - не Франция.
Она уже надела пальто и теперь ждала меня, отвернувшись к темному окну.
Я молчал влез в куртку, натянул на голову шапку. Потом повернулся к Кузе:
- Слушай, - начал проникновенно, - ты ж девушка разумная... Пойми, я не могу всем своим одноклассницам духи на восьмое марта раздаривать, верно?
- Дурак, - резко крутанулась она, - да я на духи и не рассчитывала! Хотя, конечно, мне очень интересно, за какие такие заслуги они этому тощему цыпленку отвалились! Но хоть что-нибудь от себя ты мне мог подарить, а?!
Я стоял, беззвучно открывая рот, и чувствовал себя последним идиотом.
- Тут ты меня уела, - согласился сокрушенно, - но, с другой стороны, ведь есть здесь и твоя вина.
Она посмотрела на меня исподлобья:
- Это какая?
- Ну... - скулы ее пошли красными пятнами, и я засомневался, говорить дальше или нет. Потом решился: - Ты же всеми силами даешь понять, что с тобой могут быть или совсем близкие отношения или никакие. Вот... - я развел руками, - никакие и получаются.
Кузя молча отвернулась.
Мы вышли во двор и двинулись на свет далеких фонарей.
- Соколов... - прозвучало слева устало, - скажи мне честно, Соколов: вот зачем ты стал мне сегодня помогать? Чего ты хотел добиться?
- А, это просто, - я пнул подвернувшуюся ледышку, и она полетела, поблескивая, во тьму, - понимаешь, Кузя, не скажу за женщин, но мужчины развиваются в поступках. Это как подъем в гору. Поступок - шаг, поступок - ты еще чуть выше. Не обязательно влезать на броневик, уступить место в автобусе тоже сойдет. Главное, что ты отдаешь что-то за просто так. Время, деньги, здоровье. Жизнь. Мне этот подъем еще не надоел.
