Битвы за корону. Прекрасная полячка - Елманов Валерий Иванович (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Я кивнул, не в силах сказать ни слова. Ну и лихо девица работает, аж восторг берет. Оказывается, не только в русских селеньях есть женщины, которые и коня на скаку, и в горящую избу. Иные полячки тоже согласны шагнуть в полыхающий дом. Особенно если там на столе лежит ничейная корона. Как она меня мастерски уделала! Оглянуться не успел, как аркан накинула. Точнее, попыталась.
А Марина, решив, что дело сделано, поторопила:
– Езжай, езжай, а то Федор Борисович заждался, поди. Он же, как я подметила, ровно теленок малый – без тебя ничего сделать не может. – И губы ее изогнулись в презрительной усмешке. – Шаг один ступит, а перед другим на тебя оглядывается, совета твоего ждет. Ты теперь, главное, не ошибись с советами этими. Carpe casus [19], князь, да не забывай, что княжеский венец хоть и красив, но токмо в царском истинная лепота сокрыта.
Гм, ей бы рыбу ловить – вон как мастерски подбирает нужные блесны для своих крючков. Да все радужные, так и сверкают, так и переливаются. В одном лишь она дала промашку – не рассчитала, что такая щука, как я, ей не по зубам. Зато с Годуновым ей управиться – делать нечего. И я дал себе слово, что завтра же поутру отправлю десяток гвардейцев в Кострому за Любавой. По принципу клин клином. Вот и ответим на польское словесное колдовство русским телесным естеством.
Но Федору я решил о предложениях экс-царицы пока ничего говорить. Слишком он простодушен, сразу выдаст свою осведомленность, а мне куда выгоднее побыть в ее глазах тайным союзником. Пускай недолго, но основное я успею, а там поглядим, может, и дальше получится косить под двойного агента. Да и ни к чему загружать Годунова тем, что в любом случае придется решать мне самому.
К тому же едва я добрался до Константино-Еленинской башни, как столкнулся с новой проблемой…
Глава 11
Неожиданное помилование, или Старая схема на новый лад
Оказывается, извлеченные из застенков знатные мятежники, догадываясь, куда их поведут и для чего, взмолились, чтобы им прислали священников для исповеди и отпущения грехов. Взывали они не к Годунову, а к патриарху Игнатию, находившемуся поблизости в своем золоченом санном возке. И подоспел я как нельзя вовремя, ибо святитель откровенно растерялся и, судя по его лицу, был готов снизойти к их просьбе. Мгновенно прикинув, что это грозит нешуточной затяжкой по времени – пока попы прибудут, да и то от силы два-три, то есть к каждому выстроится очередь из полутора десятков человек, которые примутся неспешно каяться, ибо перед смертью не надышишься, – я понял, что допустить этого ни в коем случае нельзя.
Торопливо направив своего коня к возку Игнатия, я выпалил:
– Если промедлим, толпа сюда ворвется.
– Может, их вовсе не выводить? – предложил он.
– Нельзя, – отрезал я. – Слишком много у наших общих врагов тайных сторонников, а потому, если денек промедлить, всякое может приключиться. Кроме того, завтра состоится заседание Боярской думы, а они могут многое переиначить.
Напоминание о наших общих врагах и Думе решило дело. В глазах патриарха мгновенно загорелся недобрый огонек. Он нахмурился и, выйдя из саней, сурово воззрился на мятежников, поочередно останавливая свой взгляд чуть ли не на каждом. Те стихли в ожидании его слова. И патриарх не подвел, но изрек далеко не то, на что надеялись пленные:
– Сказано апостолом Павлом в его Послании к римлянам, что всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо несть власти не от бога. А посему противящийся власти противится и божьему установлению, стало быть, идет против самого господа. Тако же и в Правилах святых апостолов, записанных у нас в Кормчей книге, говорится. Аще кто досадит царю али князю не по правде, да понесет наказание. И аще таковый будет из клира, да будет извержен от священного чина. Аще же мирянин, да будет отлучен от общения церковного. А посему властию, данной мне господом, за богомерзкие деяния отлучаю вас от церкви и анафемствую вам, яко безбожным злодеям.
Класс! Была бы возможность, захлопал в ладоши, но нельзя, чай, не театр.
Пораженные такой гневной отповедью, закончившейся анафемой, заговорщики стихли, смирившись с неизбежным. Кроме одного. Им оказался все тот же Василий Шуйский. Улучив момент, он метнулся к восседавшему на коне Годунову и торопливо зашептал:
– Государь, дозволь мне слово тайное молвить, кое ты давно жаждешь услыхать.
Федор брезгливо покосился на него, дал знак стрельцам, поспешившим к боярину, но тот, вцепившись в красный сапог царевича обеими руками и испуганно оглядываясь на подходившую к нему стражу, не унимался:
– Князь Мак-Альпин – иноземец, потому ему на смерть твово батюшки наплевать и растереть, а я хочу тебе назвать подлинное имя его убийцы.
Стрельцы наконец-то оторвали и поволокли Шуйского прочь, но Федор встрепенулся и крикнул вдогон:
– Стойте!
Те послушно остановились. Годунов направил коня к извивавшемуся в их руках боярину, в этот момент удивительно похожему на гигантскую гадюку, скользкую и жутко ядовитую. Я спешно ринулся наперехват, загораживая своим конем дорогу царевичу.
– Ты чего? – уставился на меня Годунов.
– Он жизнь себе станет выпрашивать, – мрачно предупредил я.
– Пускай, – упрямо набычился Федор. – За такое имечко можно не токмо ее даровать.
В глазах его светилась такая непреклонность, что остальные возражения застряли у меня в горле – бесполезно. Пришлось уступить дорогу. А он, вновь направив коня к Шуйскому и остановившись подле боярина, махнул стрельцам рукой, чтобы отпустили.
– Говори, – потребовал он.
Высвободившийся из крепких рук боярин угодливо склонился перед ним в низком поклоне и осведомился:
– А животом одаришь?
Я в сердцах сплюнул – так и есть. Ну до чего ж поганый старикашка. Всегда отыщет выход.
– Ежели правду сказываешь, одарю, – твердо посулил Годунов, в подтверждение своих слов перекрестился на золоченые церковные купола и вновь повторил: – Имя. Ну?
– За-ради тебя, государь, никого не пощажу, – заторопился Шуйский. – Мы ить и мятеж токмо за-ради тебя учинили, на царство тебя жаждая возвести, опосля того как дознались, что не подлинный сын Иоанна Васильевича на престол посажен. Лжедимитрий он.
– Не о том речешь! – рявкнул на него престолоблюститель. – Имя!
Василий Иванович тяжко вздохнул:
– Токмо на ухо, чтоб никто не слыхал.
Тут уж и мне стало любопытно. Я подъехал поближе. Шуйский опасливо покосился на меня, перевел умоляющий взгляд на Годунова, но тот сурово произнес:
– От князя у меня утаек нет. Ну, сказывай!
Шуйский издал повторный тяжкий вздох и еле слышно выдавил:
– То брат мой, Иван Иванович был. Он и сговорился со стольником Васькой Темкиным-Ростовским. Васька ентот смертное зелье, когда батюшка твой с послами сиживал, улучив миг, и поднес в кубке Борису Федоровичу.
– Кто-о? – изумленно протянул Годунов. – Пуговка?!
– Ну да, – печально подтвердил боярин. – А зелье сие ему женка Дмитрия, братца мово, изготовила.
– Екатерина Григорьевна?! – вытаращил на него глаза Федор. – Она ж мне тетка, а Борис Федорович ей – зять родной! Да как же это?! Точно ли так? Не брешешь?!
– Нешто я нехристь какой, чтоб в свой смертный час ложью уста осквернять?! – в свою очередь возмутился Шуйский. – В том и пред святыми крестами клянусь. – И он принялся торопливо креститься на купола, приговаривая: – За-ради тебя, Федор Борисыч, я от кого хошь отрекусь, ибо царь для меня не токмо братьев дороже, но и отца с матерью. Да ты сам вспомни, с чем я к тебе в Кострому приезжал? Сватовство-то поводом было. К чему мне женка-то, сам помысли? Я ить тебе еще тогда предлагал…
– Предлагал, чтоб государю продать, – встрял я. – И продал.
– Лжа! – завопил он. – Поклеп! Оговор!
Возмущение его выглядело столь искренним, что я слегка опешил от подобной наглости, но быстро пришел в себя.
