Параллельный катаклизм - Березин Федор Дмитриевич (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Но вот в чем оказалась закавыка. В этом прелестном мире социализма, развитого и почти прикончившего капитализм на Земном шаре, продолжала существовать проблема дефицита, и ладно бы только на какие-нибудь модные тряпки – в условиях отсутствия конкуренции со стороны «левисов» и «вранглеров» это как-то не слишком ощущалось, – но ведь была еще и проблема дефицита съестного.
Нет, вообще-то, что-нибудь в продаже всегда имелось, но за какой-то, не слишком аппетитного вида, картошкой часто приходилось стоять в очереди два-три часа. А ведь это была не отдаленная провинция, а матушка-Москва, столица страны, покрывающей уже не одну шестую, а, слава Сталину, одну пятую площади суши. Панин с трудом представлял, что делается в других, менее славных городах. Там, в оставленном на время мире, он умудрился родиться в иные времена. Может, в его глубоком детстве родителям тоже приходилось подолгу потеть в магазине «Овощи-фрукты», следя, как бы какой-нибудь пройдоха, вклинившись без очереди, не перехватил последний на сегодня килограмм яблок – Панин не мог этого помнить.
Вообще-то, как решался вопрос снабжения чем-либо в провинциях, было понятно – аналогичная методика наличествовала и тут. Официально она могла именоваться как угодно, периодически меняя личину, не затрагивая суть. Карточно-талонное распределение – вот что это было. «От каждого по способности – каждому по труду» в действии. До уравниловки будущего изобилия коммунистического завтра еще далековато – ждите спокойно, в двадцатом веке не получилось, в двадцать первом пробуксовывает, может, в двадцать втором повезет. Возможно, когда на Марсе будут яблони цвести, тогда и наедитесь яблок вволю – не червивых.
А сейчас той же девушке Авроре как представителю рабочего класса выдавали в профсоюзе талоны на сахар, сигареты и прочее или, того лучше, сразу отсыпали мешок картошки, привезенный предприятием из подшефного колхоза. Вот именно преимущество последнего вида снабжения и стояло Панину поперек горла. Он-то ни к какому рабоче-служащему классу не относился. А по талонам, также умело в госбанке имитированным, продукты выдавались далеко не всегда.
Иногда Панин рисковал прикупать кое-что у спекулянтов – мелких пережитков почти сто лет назад закопанного в могилу внутреннего капитализма. Но «сорняки старого мира» продолжали выкорчевываться властью с неугасимым революционным порывом, а потому, производя сделки обмена фальшивых денежных знаков на материальные носители белка и витаминов, можно было ненароком угодить в облаву. Простые смертные, при поимке, могли отделаться пятнадцатью сутками или выговором на предприятии, а чем бы кончил Панин – человек поддельный в этом мире с головы до пят?
Вот и приходилось иногда стоять в очередях.
37. Гости из загнивающего мира
А француз – парень неплохой. Веселый, на гитаре красноармейца Салова чудеса выделывает, конечно, когда Кожемякин разрешает шуметь. Зовут его Жорж Сюри, но настоящее ли это имя или какая-нибудь конспиративная кличка, покрыто мраком. Буратов с ним в хороших, приятельских отношениях. Даже водил в башню главного калибра на экскурсию, с письменного согласия Кожемякина, разумеется. Так что у «Флягина» тут передвижной филиал ВДНХ, и французский товарищ имел возможность убедиться в достижениях советской военно-прикладной науки. Потрясен, правда, не был, из Буратова явно никудышный экскурсовод. Жалко, не присутствовал этот Жорж, когда товарняк на рельсах от сотрясений подпрыгивал или когда достижение его родимого милитаризма – «Гочкисы» десятитонные от общения со снарядами буратовскими рассыпались. Права народная русская мудрость: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Словом, весь толк от экскурсии только тренировка в языке. Встретим освобождение Парижа во всеоружии!
38. Речные тупики загнивающего мира
– Младший лейтенант Буратов, вы кандидат в члены партии? – спросил капитан судна Кожемякин, как будто был не в курсе.
Но вопрос был задан без улыбочек, то есть официально, и, следовательно, требовал прямого, по-военному короткого ответа.
– Так точно, командир, – рапортовал Буратов.
– Товарищ командир, – поправил Кожемякин автоматически.
– Так точно, товарищ командир.
– Разговор у нас с вами, товарищ Буратов, будет очень серьезный и не предназначенный для неподготовленных комсомольских ушей.
– Понял, товарищ командир.
– Прекрати паясничать, Володя, – с досадой высказал Кожемякин, расстегивая верхнюю пуговицу бушлата.
– Да не паясничаю я, командир.
– Товарищ командир, – снова автоматически поправил Кожемякин.
– Не паясничаю я, товарищ командир, – отремонтировал словосочетание Буратов.
– Что-то мы зациклились, Володя, – произнес Кожемякин, почесывая висок. – Дело вот в чем. Будет к тебе не слишком почетное, но очень ответственное задание партии и командования. Ты как?
– А когда я от заданий или приказов отлынивал, командир?
– Товарищ ко… Тьфу! Черт возьми! – ругнулся Кожемякин. – Задание очень серьезное, но несколько необычное. Кстати, я тут буду намедни фамилии вносить в кандидаты на награждение. Есть возможность попасть в списочек на боевое «Красное Знамя».
«Что-то не так», – панически подумал Буратов, но виду, разумеется, не подал.
– Очень интересно, – сказал он вслух.
– Так вот, Володя, кандидат в члены партии и будущий коммунист, если ты по наивности надеешься, что за стрельбу по деревянным вагонам можно заслужить «Красное Знамя» – ты глубоко ошибаешься.
«Еще и танки были, целых три штуки!» – громко, но про себя, возразил Буратов.
– Если бы ордена за такое давали, Володя, то любой летчик советского бомбардировщика не смог бы взлететь – грузоподъемность самолета не потянула бы к небу все его ордена уже после первого месяца боев. Понимаешь?
– Понимаю, командир.
– Товарищ ко… О горе мне!
– Извините, товарищ командир, – подрихтовал обращение Буратов.
– Так, так, тихо, товарищ младший лейтенант. Стоп. – Кожемякин начал потеть лбом, несмотря на присутствие в Северном полушарии зимы. – Значит, понимаешь, Володя? Вот и хорошо, что понимаешь. Что за это награждать, право? Любой горазд крушить на расстоянии, правда?
– Правда, това…
– Уймись, – прервал, покраснев от предчувствия, Кожемякин и продолжил: – А вот глаза в глаза попробуй. Вон как наша пехота. Вот где смелость надобна нечеловеческая.
– Да, против танка врукопашную оно, конечно… – дополнил, сам не ведая для чего, Буратов и осекся под странным взглядом командира. – Я слушаю, слушаю.
– Я к чему веду, Буратов. Убивать на дистанции надо, конечно, уметь, но воли такой, как вблизи, не требуется, так ведь.
– Само собой, това…
– Так вот, Володя, крепись. Не могу прямо приказывать, не входит это в твои непосредственные служебные обязанности, сам понимаешь, но как старший партийный товарищ прошу.
– Что? – тихо похолодел Буратов.
Однако Кожемякин замолчал и твердо посмотрел на подчиненного. Его взгляд прибил Буратова к принайтованному к корабельному полу табурету.
– Ты готов? – таинственно спросил Кожемякин.
Буратов уже ничего не мог сказать, его язык отнялся в предчувствии – он просто кивнул.
– Боевое «Красное Знамя», – произнес Кожемякин, вставая, – думай о нем. – Затем он извлек откуда-то из дальней ниши и мягко, без звона и даже шороха, положил перед Буратовым начищенный до блеска «вальтер».
– Хорошая штука, хоть и немецкая, – почти приятельски прокомментировал Кожемякин. – Никогда не стрелял? Мелочи жизни, из нашего же родного стрелял? Ну а какая разница? Вот так взводишь, так досылаешь патрон, – его большие руки замелькали над столом. – На, попробуй. Только я обойму пока выну – нечего шуметь, если что.
Буратов взял пистолет. Чуть не уронил. Действительно благо, что Кожемякин извлек боеприпасы. Кисти не тряслись, но сразу ни черта не получилось, хотя чего проще. Даже руку оцарапал. Последнее, похоже, и вывело из ступора. Он привстал, так было чуточку удобнее. Провел операцию несколько раз. Наконец родилась идеальная последовательность движений – еще бы – артиллерист-механик.
