Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
— Не уберегли, — Только и сказал ссутулившийся Иван Карпыч, стоя у входа в хлев, — погибла Беляна-то наша.
Супружница ево, простоволосая, выла над коровой в голос, рядом валялся втоптанный в навоз плат. Кормилица умерла! Аксинья раскачивалася рядышком, стоя на коленях и не отрывая глаз от раздувшейся Беляны.
— Вон! — Озлобился Иван Карпыч, — Вон отседова, дурищи! И без вас тошно!
Накинув на ноги павшей скотины верёвочную петлю, мужик прицепил её к Гнедку, да и поволок, молясь святому Власию и Ящеру одновременно, штоб хоть эту животину не трогали. Иначе хучь в петлю!
— Н-но! — Гнедок, которого рачительный хозяин держал на всякий случай отдельно, на задах дома, напрягся и сдвинул тяжёлую тушу, — Пошёл, родимай!
Бабы опять завыли, и мужик озлился.
— Ишь, зайчиха! — Сказал он гневливо, глядя на выпирающий живот супружницы, — Повадилася рожать мало не каждый год! Всё одно, до весны не доживёт. Скидывай плод!
Восемнадцатая глава
Место под балаганчик я выбрал хорошее. Родник в десятке сажен, да речка в полусотне, притом и подойти к ей можно нормально, а не в грязи увязая и не через ивняк пробиваясь. С комарами, опять же, не шибко так штобы. Терпимо.
Недаром за три дня все ноги истоптал, кругаля вокруг да около даваючи. Бутово с его угодьями, да дачи эти господские, будь они неладны! Самые хорошие угодья лесные под себя забрали. Ну да ничего, нашёл. Не близко, не далёко, а в самую плепорцию.
Дубок раскидистый, низенький. Его, по всему видать, молонья когда-то жахнула, да и расщепила. Ну и вырос он больше в ширину, чем в высоту.
Под ним балаганчик свой и устроил. Крепко! Не то что до конца лета, а и до заморозков жить-поживать можно, да горя не знать. Высоко поднял, чуть не на полторы сажени вверх. Как жерди к поверху привязывал, да как переплетал и лапами еловыми прокладывал, про то и вспоминать не хотца. Раскорячивался так, что чистый цирк, животики надорвать! Одному-то неудобственно, да ишшо и с одним только ножичком, без топора.
Эх! Крепко я пожалел, что денежки мои не при себе хранил, а в комнатке у земляков. Небось у полиции денюжки мои, а у кого ж ишшо? Ну или тех, кто опосля въехал. Нашли небось, если вдруг полицейские чудом каким пропустили. Почти пять рублёв к тому времени накопил, копеечку к копеечке! И на топор бы хватило, и на всё пре-всё!
Куда ни ткнись вот сейчас, всего не хватает. Топор вот, иголка с нитками, котелок какой-никакой, ножик нормальный. Тоже ведь брал, не подумавши как следоват. Косарь нужон был, косарь! Таким не только рыбёху какую выпотрошишь, а жердину с одного маха перерубишь.
А я, вишь ты, оглупел в городе-то. Привык на Хитровке, что местные ножики таскают, какими не работы работать, а только что сало порезать, ну или человека. Несурьёзные, в общем.
Ништо! Всё равно балаганчик на славу вышел — высокий да широкий! И лежанку сделал почти господскую, а не просто кучу веток на сыру-землю накидал. Рогулек в землю понавтыкивал, да две жердины на них поверху, а после и переплёл, как корзину навроде. Крепко! Ну а поверху травы всяко-разные духмяные, штоб спалося хорошо, да комарьё не тревожило.
Сверху тоже травы свисают — и от комарья, и так, чаю попить. Ну и лечиться, куда ж без этого? Штоб было! Грибы ишшо сушёные: их хоть и рано пока заготавливать-то, но пусть! Можа, лень когда будет выйти да прогуляться чутка за ими, а может, не приведи Боженька, и приболею. А тут кака-никака, но всё еда.
Корзинок ишшо несколько, верши. Смеху ради даже шапку из травы сплёл, ну чистый ентот… абориген! На неё только глянешь, а уже смешно деется! А! Лапти ишшо, не всё ж ботинки трепать? Поберегу! Пока всё босиком хожу, но пусть висит лыковая обувка-то.
Перед балаганчиком навес, штоб костёр дожжём не заливало. Чин-чином! Навес высокий, да широкий, да кострище камнем речным выложено — так, што можно и чайник притулить удобственно, и прутики с грибами иль рыбой пристроить. Плоские каменья рядышком лежат, чтоб заместо сковороды использовать, коли захочется жарёхи-то.
Загородочку сделал, навроде куска плетня — штоб вход отгораживать, когда ветер холодный. Её так — раз! И поставил. Удобно.
Вот так вот посмотришь на всё, и на душе лепо становится. Даже к людям выходить не хочется, ей-ей! Только вот топора не хватает, да иголки с нитками, ну и так — по мелочи всего. Даже без хлебушка и каши обойтись могу. Рогоза там корневища запечь, ишшо чего такого. Хватает!
Другое дело, что неудобственно без топора. Сушняка, его только кажется много. А когда собираешь потихохоньку на одном месте, так и всё — нетути. Сушнины толстые руками да ногами ломать, радости мало, а мелочь всякую уже издали таскать нужно. Да и много такого сушняка нужно, соломенного-то. Только кинул в костёр, там пых! И всё, ишшо подбрасывай. Сварить что в чайнике, так сидеть надо, да подбрасывать хворост. Не отойти!
И опять же, без нитки с иголкой к концу лета таким оборванцем стану, что на Хитровке, и то обсмеют!
Копеечку, опять-таки, хотца. Каку-никаку, а денюжку заработать нужно, да не только на топор. Вернуся вот по осени на Хитровку, и што? Место на нарах да хлеба кус, оно вроде и не трудно, но запасец в карманах лишним не станет, а ну как што приключиться неладное? Хучь болесть какая, хучь ишшо што.
А одёжку? На зиму-то? Не с прохожих же снимать!?
Вот сижу потому, туески берестяные плету под ягоды. Попервой коряво получалося, но уже приноровился, лепо выходит. Подбираю бересту разного цвета, чтобы вроде как узорочьем по туеску вьётся.
А то ведь што по Хитровке помню, что по ентой… прошлой жизни. Господам, им обёртка нужна яркая. А што там внутри… да тьфу! Черники какой на пять копеек, да туеску берестяному красная цена столько же — это по отдельности. А вместе, так два гривенника отдай, да не греши! Ну а коли туесок узорчатый, так и вовсе. Особливо если барышням такое перед мордой лица сувать.
Вроде и не тяжкая работа, а умаялся весь. Оно ведь только кажется, что самое трудное, так это бересту с берёзы содрать чистёхонько, а потом сиди себе, да и плети. Обычный туесок, то да, а узорчатый? Голову всё поломал, особливо поначалу. Бересту по цветам разложи, да узоры придумай в голове загодя… Головоломка настоящая, ей-ей!
Насобирал с утра земляники, што по второму разу пошла, да черники с княженикой, и ну к дачам! Вот прям штоб туда не суюся, сторожа с собаками тама гуляют. Злые! Перекрыли все дороги, да так, што даже кому на станцию надо — обходите, и всё тут. Стороной, ноги бить через переезд, да путя железнодорожные, в кругаля. Известное дело, господа. Што хотят, то и делают — хучь поперёк закона, хучь поперёк правды.
Кручуся вокруг да около станции с туесами своими, да народ высматриваю. Ага! Парочка из господ, молодые совсем ишшо. Тока-тока повенчалися, похоже. Идут — фу ты ну ты! Он ея за талию держит, она вся так жмётся, что мало голову на плечо не кладёт. Тьфу! Срамота!
Сразу не лечу, штоб настроение романтическое, значица, не сбивать. Закружил вокруг да около, на глазах мелькаю. Шляпу свою травяную заместо картуза — раз! Оно ить смешно, да и пусть, зато глаз за несуразность такую цепляется.
— Как хорошо, Котя, как хорошо! — Воркует молодуха, ну чисто голубка, ничего по сторонам не замечает, — Право, думается порой, что всё это чудо мне только снится. Как ласково смотрит на нас солнце с небес, каким уютом и негой тянет от нашего бутовского леса. А телеграфные столбы? Они, Котя, оживляют пейзаж, придают ему неизъяснимое очарование. Будто говорят, что где-то там, вдали, есть всё же цивилизация, что мы не одни с тобой в целом свете.
— Да, солнце моё, — Ответствовал супружник, перехватывая ея ручку, и как принято у господ — целуя. И какой интерес только? — Какие, однако, у тебя руки горячие! Это, верно, от того, что ты волнуешься, солнце моё… Что у нас к обеду сегодня затеяли?
— Ботвинья да цыплёнок. На двоих нам этого будет довольно, а к вечеру Салтыковы обещали подвезти из города балык.
