Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
“Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Декретируйте и проводите в жизнь полное обезоружение населения, расстреливайте на месте беспощадно за всякую сокрытую винтовку.”
Наконец, собрали протоколы. Гостя вывели отдельным входом, президиум большевиков тоже исчез в потайных дверках. Наркомы же потекли через широкие двери в Александровский зал и дальше, на воздух, возбужденно переговариваясь.
Товарищ Сталин тоже вышел в боковой сводчатый коридор — и внезапно замер. Почему-то не горела ни единая лампа. Только далеко впереди по коридору слабо светился прямоугольник двери на лестницу, все же остальное скрывала темнота.
— Товарищ Сталин, — произнес голос, — не оборачивайтесь.
Вслед за тем раздался очень знакомый звук: сочно щелкнул в самую меру смазанный затвор.
— Товарищ Сталин, — сказал голос уже заметно спокойней, — разрешите одну загадку. Будущие читатели моих отчетов делятся на два главнейших лагеря. Первые полагают вас государственником, воздвигающим великую державу, где террор и кровь необходимая плата за мощь страны. Они считают, что вы можете обойтись без террора, если вас к тому не вынудят. Вторые, напротив, полагают вас кровавым палачом, пьянеющим от крови маньяком, тираном, боящимся свержения до кровавого поноса. Они считают, что ваша смерть в любом случае благо. Понятно, что в одном случае я должен вас всемерно поддержать, а в другом безжалостно убить.
— Как же отвечаете на сей вопрос вы сами?
— Я увиливаю от столь неподъемной ответственности и передаю вопрос вам, как ближайшему к истине. Вы-то наверняка ее знаете. Итак, товарищ Сталин, вас интересует власть сама по себе, либо как инструмент создания счастья?
— Почему непременно крайности? В любом человеке имеется доброе и злое, вопрос лишь в пропорции.
— Владимир Ильич Ленин совсем недавно написал в одном из писем, — голос прокашлялся и отчеканил:
— Середины нет! О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет и быть не может!
В темном коридоре застыла тишина, нарушаемая лишь ровными выдохами. Нечего было и думать вытащить наган либо даже сунуть руку в карман, чтобы пальнуть за спину сквозь френч: выдаст шорох одежды.
— Ну же, товарищ Сталин! Все прогрессивное человечество, затаив дыхание, сейчас глядит на нас в ожидании ответа.
— Так вот прямо и все?
— Уж будьте на сей предмет всеконечно благонадежны. Правда, некоторые через губу, многие через такой вот экран, что я сегодня показывал, а иные так и вовсе через прицел. Но именно это уже частности.
— Не глупо ли задавать такой вопрос полностью заинтересованной стороне? Кто вам поручится за мою правдивость?
— Исключительно только ваши действия, товарищ Сталин. Легко догадаться, в каком случае я вас поддержу и помогу, а в каком…
Звон упавшей гильзы раскатился по коридору громом.
— Выстрела не было, так откуда же гильза?
— Патрон уронил.
— Можно было и без дешевого театра.
— Увы, товарищ Сталин. Страна в опасности, экономить надо. Театр подешевел, зато хлеб как подорожал!
— Ответ поступком… Принимаю! Это лучше парламентского словоблудия. Но почему именно я? Вам что-то известно?
— Что-то известно. Что-то нет. Благодарю за уделенное мне время, не смею задерживать.
И сразу вспыхнули лампы под сводчатым потолком — желтой шашкой, нагайкой казачьей по глазам! Когда Сталин проморгался, коридор, понятное дело, совсем опустел. Даже патрона никакого на полу не оказалось.
Товарищ Сталин выругался в усы и проворчал:
— Пришелец, э? Какой он пришелец! Морячок-красавчик, молодость в uk’anali играет, ума совсэм нет…
Нет, ну как я их, а?
До чего же я хорош, как сильны мои мощные лапы!
Первый шаг к победе сделан!
Первый сделан, а сколько надо?
Представим, что у нас есть миллион человек. Число круглое, легче считать. Я бездушная инопланетная машина, я люблю циферки, если кто забыл…
Какой же черт занес бездушную инопланетную машину на эти галеры!
Я проклят — я не могу не думать.
И да, я слишком старый, чтобы трепетать от вида короткой юбки. И длинной тоже. Да, я суперлинкор Тумана, по местным эталонам почти божество. Вот потому-то мне и не интересно с местными за юбки тягаться: игра в одни ворота. Спецназ в детском саду. Дело по плечу надо, а не по… По это самое, про что все сейчас подумали.
Не нравится мне история. Все-то кажется, что можно было хотя бы не двадцать миллионов закапывать. Если уж войны не миновать — хотя бы шестью миллионами чисто боевых потерь обойтись.
Вы только никому не рассказывайте — иногда я даже Наполеона понимаю. Ему не побед хотелось. А хотелось ему игры полками, корпусами, дивизиями. Хотелось опять и опять испытывать непередаваемое ощущение, когда мир меняется по воле твоей. Вот почему после Амьенского мира в одна тысяча восемьсот втором году корсиканец не стал наслаждаться миром и процветанием, а повел своих ветеранов сперва в Австрию, потом в Испанию, а потом и в Россию, откуда написал брату, королю Неаполитанскому: «Я не снимал ни разу сапог в течение 15 дней… Мы — среди снега и грязи, без вина, без водки, без хлеба, едим картошку и мясо, делаем долгие марши и контрмарши, без всяких удобств, бьемся обыкновенно штыковым боем или под картечью, раненых везут в открытых санях на расстоянии 50 лье… Мы ведем войну изо всех сил и во всем ее ужасе.»
Процесс Буонапартий ценил выше результата. На чем и схлопнулся, когда Прекрасная Франция исчерпала мобилизационный ресурс. Тоже, наверное, брат-попаданец. Переиграл в стратегическую игру, забыл своевременно понастроить казарм…
Так что давайте сперва посчитаем, состоятельные кроты. Вот есть у нас миллион человек. По закону нормального распределения, четверть из них еще детишки, четверть уже старики. Остается половина, где каждый второй — трудоспособный мужчина, остальные женщины.
Выходит, что: даже в самом пасторальном крестьянском обществе, в той самой «мировой деревне», про которую пишут великие от Кропоткина до Фукуямы, один мужик должен как-то прокормить четверых.
А чтобы прокормить, ему надо средства. Не деньги, нет. Деньги не кушают, деньгами печку топить ненадолго хватит. Земля нужна, семенной фонд, плуг и лошадь или там трактор.
Дальше идем: для плуга надо железо. Болотные руды, доступные за околицей с лопатой, выработали еще при Иване Том Самом, за жестокость прозванном Васильевичем. Значит, надо еще шахтеры. И руду они выкопают не очень-то богатую, так что сразу в кузню ее не понесешь. Появляются на мирных пшеничных полях горно-обогатительные комбинаты. А потом домны, а они же не сталь производят. Сталь уже вторым переделом получается, в бессемеровском или мартеновском конвертере. А уголь еще, а привезти сотни тысяч тонн руды, а пустую породу куда-то девать…
Чтобы четверть миллиона крестьян обеспечить простенькими подковами, плугами да топорами, надо почти пятьдесят тысяч горняков-кузнецов-ломовых извозчиков, да и самих коней кто-то должен выращивать. Породы там всякие выводить. Сено им косить; а коса тоже ведь металл, а мягкий металл тупится и стачивается мигом. Не успел сынок подрасти — новую косу покупай!
И это мы еще про самую-то избу ни слова. Про дрова на зиму, про удушающую тоску их заготавливания с одним топором, про вывоз поленьев заморенной лошаденкой в снегу по колено…
Вот почему крестьяне живут впроголодь, и вот почему никаких социальных экспериментов не приемлют: нет у них ни малейшего резерва. Вообще. Совсем. Ни копеечки, ни полушечки. Засуха, не приведи господь, недород — и все. Село целиком уходит «в кусочки», побираться. Ну или в кабалу к богатым селянам. Им и дочерей продавали, и сыновей, еще и упрашивали взять. Пусть насилует каждую ночь, пусть волосья на висках дерет — зато кормит.
