Государь поневоле (СИ) - Осин Александр Васильевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗
После церковных церемоний мы с Иваном и все бояре, окольничи, думные и ближние люди пошли на пир в хоромы. Большой зал Грановитой палаты был уставлен столами в форме трезубца. Причем царский стол был поднят на специально устроенном помосте. Сидели мы за ним с Иваном на новом двойном троне, а по бокам стояли стольники. Главными распорядителями на пиру были Стрешневы и Прозоровские. Матушки и Софьи, да и вообще кого-то из женщин, в палате не было. Пир показался мне весьма скучным. Вина не наливали, вилок не давали. Пустые здравницы пирующих были столь витиеваты, что мне не всегда удавалось за цитатами из библии понять их смысл. Пришедшие после третьей перемены блюд песенники оттянули такой заунывный хит, что я чуть не стал им подвывать по-волчьи. Единственным интересным моментом для меня было угощение специальной "пряной сметаной", в которой я угадал майонез. Это был уже третий отмеченный в этом времени анахронизм, кроме парты и керосиновых ламп.
В общем, к концу дня тот приятный осадок, который остался от ощущения поклонения народа мне любимому, совсем растворился в тоске и скуке. Опять стало казаться, что до самого совершеннолетия буду жить под домашним арестом нарядной куклой, изредка показываемой народу.
На следующий день — 30 мая я от завтрака и до обеда принимал поклоны и подарки. В основном это были денежки да меха, которые тут же прибирались по сундукам матушкиными приживалками. Немного было оружия — Василий Голицын подарил сабельку, искусно отделанную золотом, Борис Голицын — мушкетончик — уменьшенную, но по виду работающую копию реального оружия. От патриарха прислали богато украшенную библию. Самый интересный подарок подарил Никита Зотов — керосиновую лампу. Причем такую, которую я в прошлой жизни и не видел — с круговым фильтром в горелке. И сама горелка прикрывалась круглой блямбой, ну примерно как на газовых комфорках в моём времени. Всё это находилось под стеклом сложной формы, с утолщением напротив пламени. По завистливым взглядам присутствующих на церемонии бояр я понял, что подарок этот был весьма дорогим. Ну конечно, если учитывать, что вся немаленькая лампа, кроме горелки, была сделана из серебра и золота. По весу аппарат тянул на три-четыре кило драгоценных металлов — я его едва смог долго держать. А ведь и стекло, наверное, не такое простое, да механизм подачи фитиля. Я с нетерпением дождался окончания церемонии приёма подарков и последующего "торжественного обеда", чтобы рассмотреть диковинку поближе.
Вот под этот дорогой подарок и удалось вывести из-под опалы Майора и Учителя. Под предлогом обучения пользованию лампой, они добились встречи со мной, хотя и в присутствии матушки. Наталия Кирилловна была весьма довольна презентом Никиты. До этого Зотов подобную лампу дарил только покойному государю Фёдору Алексеевичу.
После небольшого пира, уже на закате, мне позволили с ближними людьми поговорить в своей передней. Поначалу, пока присутствовала государыня, мы говорили в основном на отвлеченные темы. Я у Зотова интересовался земляным маслом и способами его добычи и перегонки в керосин. Косил под свой возраст, конечно: типа царевичу просто интересно и он донимает наставника вопросами. А Моисеич в тон пространно рассказывал об ухтинском месторождении, об импорте из Персии, да про способы перегонки и очистки нефти.
К нам подошёл Борис Голицын. Я ему сразу после приветствия в лоб засветил вопрос на счет захвата Баку. Майор минуты три в ступоре был. Не понимал, что означает фраза: "Присоветуй князь, прибытно ли будет воевать персидского шаха, да промышлять в землях Шемаханских масла земляного супротив покупки оного у купцов?". Матушка тут же всполошилась: зачем я собрался персов воевать? Но Учитель её успокоил, сказал что, воевать без её совета не будем, а спрашиваем так, чтобы прознать думу первейшего к нам боярина, князя Бориса Алексеевича.
Поморщил лоб боярин, поскрёб бороду и, поймав наше с Учителем иносказательское настроение, выдал: "Такие вопросы с кондачка не решаются, государь. Дело, как латиняне говорят политическое. А ты: Кемска волость, Кемска волость".
Наталья Кирилловна теперь вконец запуталась в понимании, что мы обсуждаем. Причём тут Кемь, перегонка земляного масла и эта дорогая лампа, кою мне подарил Никита. Чтобы не смущать государыню ещё больше, свернули дискуссию и взялись разжигать лампу.
Сложность в обращении была в том, что розжиг требует определенной аккуратности. Это всё накладывалось на отсутствие спичек. Разжигали лучиной, долго настраивали уровень фитиля, используя хитрый зубчатый механизм его подачи. Наконец лампа разгорелась. Как ни странно копоти было немного, а свет — ярким. Для интереса заставили слуг потушить все находящиеся в комнате свечи. По моим ощущениям, сила света от такой керосинки была сопоставима с электрическим освещением. Во всяком случае, я бы не боялся испортить глаза, читая при такой лампе.
Вскоре новая диковинка привлекла моё внимание. Я осматривал колесцовый замок подаренного мне мушкетика… Майор взялся объяснять устройство замка. Его похвалы мастеру и тщательности, с которой этот мушкетик был сделан, я не мог оценить по достоинству. В прошлой жизни огнестрелом, особенно ручным, мало интересовался. Настало время пожалеть об этом. На внутренние вопросы Петра я отвечал сдержано, старался отделаться общими фразами. Ребенок, конечно, это почувствовал и обиделся. Спасло то, что Голицын пообещал сам научить царя палить из мушкета. Переключил внимание на саблю. Ничего необычного не отметил. Клинок как клинок. Эфес украшен золотом и одним камешком — по виду изумрудом. Сабля была даже не очень и заточена.
Царица вскоре ушла. За ней потянулись и остальные бояре. Я попросил Майора и Учителя остаться ещё немного. Дождавшись, когда Матвеев выведет слуг, мы устроились в углу за столом.
— Ну что нового, чем порадуете? — нетерпеливо спросил я. — Рассказывайте!
Борис недовольно посмотрел на меня, видно не понравился мой требовательный тон. Но ничего высказывать не стал, а погладил бороду и произнёс:
— Государь, не спокойно ещё на Москве. Милославские немного притихли, но теперь староверы стрельцов баламутят. Хованский им потакать вздумал. Надо ждать на этой недели ещё одного набата — пойдут добиваться от Патриарха возврата к старым, дониконовским порядкам. Мои люди у стрельцов доносят, что есть надежда и не все полки захотят продолжения бунта. Деньги-то им выплатили на этой неделе. Не все, но достаточно. Посад и дворяне зело устали от смуты. Стрельцы многих лихих людей из застенков на волю выпустили, а многих из холопов боярских взбаламутили. Вот те, кто побогаче из москвичей, готовятся отпор им давать. Дворяне потихоньку собираются, да и бояре подтягивают верных себе людей. Но боюсь, они открыто выступить без призыва царского не смогут. Поэтому непрочно всё. Стрельцы боятся последствий своего бунта, боятся москвичей да дворян с боярами, а те, наоборот, от них сторожатся. Я со многими боярами и окольничими говорил. Говорят так: кабы великие государи указали, то против стрельцов вышли бы без страха. Но для этого надо царям из Кремля за стрелецкие караулы выйти. Ещё просил я царицу, завтра выйти и говорить с людьми верными, дабы идти им в полки солдатские и стрелецкие прельщать супротив Софьи и бунта. А…
— Подожди, князь, а в Преображенское-то переезжать будем? — перебил я Голицына.
— В Преображенское пока Наталья Кирилловна не согласна выезжать. Софья, напротив, рада бы выслать царицу и тебя от власти подальше, но опять же — не хочет стрельцов возбуждать. Хованский стойко требует присутствия обоих царей с патриархом на площади в день церковного спора. Там он тоже может бунт поднять, только теперь и против царевны. Вообще в прошлой истории в Преображенское переехали только в следующем году. Я с государыней пытаюсь говорить, что там легче нам будет жить. Пора ей смириться с разделом, да больше о здоровье сына беспокоиться. Царица со мной соглашается, но сама уезжать отказывается. Может, ты скажешься больным, а, Пётр Алексеевич? И так уж ходишь смурной.
