Мародер - аль Атоми Беркем (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Проснулся от запаха рыбных консервов – баба уже готовила завтрак, в приоткрытой форточке виднелось светло-серое небо. Позавтракали, неуверенно посмеялись над внезапным приступом паранойи. Оставив бабу убирать со стола, Ахмет двинулся в свою комнату – не дело оставлять на виду гранаты с вкрученными запалами да и вьюшку пора закрывать. Проходя мимо открытой двери в маленькую комнату, услышал, как по решетке прыгают синички. …Эх, ребята, нечего мне вам дать. Раньше б сала на нитке вам повесил… Э. Ну-ка стоп. Че-то синички какие-то несиничковые звуки издают… Подкрался к щиту, потихоньку оторвал с гвоздиков одеяло, расщеперил стекловату, освобождая щель между досками. Точно! В щели – практически в упор – заиндевевшая рожа какого-то козла в красном шарфе, привязывающего толстую капроновую веревку к пруту решетки. Не получается – пальцы замерзли, не гнутся. Рядом маячат четыре головы в разномастных шапках, чуть поодаль – еще несколько. Вместе со струйкой холода проникли звуки – особо не разобрать, но понятно: такие звуки характерны для группы долго стоящих на морозе людей. …Значит, у подъезда – еще больше. Не зря, значит. – думалось спокойно, но откуда-то из глубины души поднималась такая бешеная злоба, что Ахмет прокусил себе губу. Гаркнул бабе бежать вниз, вышло тихо, но, видимо, внятно – та сразу побледнела и исчезла. В руках оказались обе РГОшки, пальцы сами отгибали усики. Открыл на ширину ладони форточку в кухне, окликнул – внизу замерли сразу, не шепчутся, не перетоптываются. …Вряд ли, конечно, поможет, но дам возможность уйти добром. Для очистки типа совести… Громко спросил в форточку, нарочито спокойным тоном:
– Э, соседушки ебаные, чево это вы суки удумали? Жить надоело?
Снаружи поняли, что спалились. Тут бы и разойтись, фактор внезапности утерян, но куда там – видимо, в толпе было слишком мало чужих. Оставшиеся спинным мозгом чуяли: такое – не прощают, коли уж замахнулся, надо бить. Начали орать, заводя себя и подельников, у веревки собралась кучка самых здоровых, стали выстраиваться, поудобнее перехватывая мерзлый негнущийся шнур. Среди суетящихся у подъезда Ахмет узнал двоих алкашей с третьего. …О-о, да мои ненаглядные соседушки тоже, оказывается, захотели меня раскулачить. Что ж, очень мило. Во входную дверь хряснуло – первая маленькая война началась. …Ну, товарищи, не маленькие, сами решали. Первая граната ушла вправо – в самую толпу у подъезда, вторая досталась любителям перетягиванья. …А не маловато ли будет? Там еще в подъезде сколько их, – мелькнуло в голове. Тут рванула первая, почти без паузы – вторая. Дом тряхнуло, несколько крупных осколков пробило щит кухонного окна. …Бля, ну че ж я за дурак такой? Считаешь, что понадобится три гранаты – возьми шесть. Ну и как я сейчас в подъезд-то выйду, а? Сквозь звон в ушах начали пробиваться звуки с улицы – там выли, орали и стонали где-то с десяток – полтора нападавших. Ахмет, сжимая ружье, прислушивался к неясной движухе в подъезде, готовясь выскочить и, если кому-то не хватило – добавить. В голову лезла какая-то совершенно несвоевременная чепуха: …странно как. Покалечил – и убил, наверняка есть убитые – и похую. Да, совсем ничего. Это че, я типа нелюдь какая получаюсь, что ли? Тут же сам себе возмутился: – …Да ты ебнулся, что ли?! Хули “нелюдь”! А это “людь” пришла? Мочить меня – “людь” пришла? Ну-ка на хуй со своим гуманизмом! Все, хорош тут сопли мазать! Вперед, бля!… – и так осмелел от вновь нахлынувшей злобы, что, не раздумывая более, выскочил в подъезд, готовый продолжать включенную ответку. Пусто; едва не навернулся, запнувшись с разгону о сложенные у порога ломик с кувалдой, дальше, во двор, ух как дверь-то посекло! решето, ептыть, э, они ее че, привалили чем-то? мешки с песком, что ли, похоже на то; мешки-то зачем? щас поглядим… Навалился посильнее, дверь подалась. …Ни хуя себе мешки… В приоткрывшуюся щель пахнуло страшным букетом войны из вони сгоревшего тротила, тлеющих тряпок, пресного смрада развороченных осколками брюшных полостей, едкого запаха известки и свежей, еще живой крови. На показавшегося в дверях Ахмета никто не обратил внимания – основная масса соседей разбежалась, а оставшимся помогать раненым было уже насрать – в такой ситуации остаются с самыми близкими, чья беда отключает все ненужное. Не желая любоваться делом своих рук, Ахмет втянулся обратно, попутно отметив, что наверху кто-то опасливо порскнул от щели между лестничными маршами. …Суки. Я к вам загляну сегодня, по соседски… Занес трофейные ломик с кувалдой, заперся, тяжко опустился в кухонное кресло. Колбасило страшно: по жилам еще неслись литры ненужного теперь адреналина, набить трубку все никак не удавалось. …Не, это – все. Теперь будут за версту обходить. Не ожидали гранат-то, козлы. Выкурил трубку, тут же забил по новой. Дергался левый глаз и уголок рта, руки тряслись крупной дрожью. Доносившиеся с улицы стоны и приглушенные голоса били по нервам, табак отдавал какой-то дрянью. Наконец вязкая пустота отступила, Ахмет скомандовал бабе вылазить из подвала и вновь принялся рассматривать в щели поле недавнего боя. Ни раненых, ни трупов уже не было, поземка замела кровь – только срезанные осколками ветки рябины напоминали о взрывах. …Как будто день прошел, а не час. Бля, теперь за водой – только затемно, и без ружья ни шагу. А то шмальнет в спину из окна какой-нибудь кровный мститель, и кирдык… Вернулся на кухню, с мыслью как-то восстановить прерванный инцидентом ход жизни.
– Давай-ка чайник поста…
Жена отшатнулась от осколочной дырки в оконном щите, глядя на мужа как на чужого. Губа закушена, в глазах испуг и отвращение. Ахмет опешил – это что еще за фокусы? Ну, положим, испугалась – это нормально; любая бы испугалась. А вот с пунктом два – непонятно. Это в честь, бля, чего?! А не твою ли, моя дорогая, задницу сейчас из-под молотков выдернули? Видимо, все это довольно явно отразилось на лице – жена опомнилась, подойдя, ткнулась носом в грудь, спрятала лицо.
– Нет, погоди. Давай так, чтоб все было ясно. Слышишь? Я их – не убивал. Ясно? Они пришли убивать нас. У-би-вать. Я их послал. Все. Ты поняла?
– Да, да. Только… Там… Эти… лежат. На крыльце. Я не могу.
Ахмет выглянул в дырку, в которую только что глянула жена. …Епт. Вон оно че. “Мешки”, твою мать, понятно теперь… На крыльце все еще лежали два трупа, которые он, двигая дверью, принял за какие-то мешки с чем-то сыпучим. Их почему-то никто не забрал – то ли некому, то ли побоялись возиться рядом с форточкой, из которой вылетают гранаты.
– Ладно, сейчас. Погоди, маленькая, сейчас их не будет…
Оделся, вышел. С покойниками пришлось повозиться. Упавшие крест-накрест, они успели примерзнуть друг к другу и малость подзадубеть. Оба были знакомы, не то чтоб здоровались, но примелькались – один, верхний, жил в доме наискосок, у него еще дочка на мотороллере маленьком таком ездит… ездила. Один осколок или несколько рядом – на животе намерзла большая черная лепешка свернувшейся крови. Ахмет оттащил его на детскую площадку напротив нужного подъезда, прислонил к бетонному бортику клумбы. Второй примерз разможженным затылком к ограждению – и когда Ахмет дернул его посильнее, оставил на бетоне часть черепа, с вывернутым куском еще теплой, парящей мозговой ткани, перемешанной с волосами и штукатуркой. Услышав этот хлюпающий треск, Ахмет тут же выблевал все, что было в желудке – до желчи. Куда тащить этого, он не знал – встречались иногда в хлебном; вытащил в проезд между домами. Кому надо – заберут. “Папа пошел раздобыть поесть. Сходил неудачно, теперь его самого надо идти забирать из сугроба в чужом дворе”.
Возвращаясь, решил по горячим следам объяснить алкашам с третьего невозможность их дальнейшего нахождения по месту прописки. Поднялся по заваленной всяким триппером лестнице, от души пнул по засранной до черноты двери. Дверь фанерно крякнула и отворилась, выпустив на площадку омерзительный запах порченой пищи, гари, протухших потных тряпок и хрен знает чего еще. …Ну, нашим легче. Ни хуя себе здесь срач!… Вошел, хрустя толстым мусорным ковром, прислушался. На кухне что-то скрипнуло и затихло.
