Наследник (СИ) - Кулаков Алексей Иванович (книги полностью .TXT) 📗
— Сильно ли болит?
Поглядев на отца, старшенький хотел было ответить, но вместо этого невольно закашлялся. Да и потом говорил с едва слышными хрипами:
— Кха–кха… не очень, государь наследник.
— По воле Его да будет исцелен сей отрок.
Равнодушно отвернувшись, царевич вернулся обратно к столу, провожаемый изумленными взглядами. Затем эти взгляды скрестились на замершем от непонятных ощущений Тите, который вдыхал и выдыхал грудью раз от раза глубже и шире, пытаясь понять — куда исчез изрядно досаждавший последнюю седьмицу кашель и неприятная ломота в груди.
— Отче наш, иже еси на небеси…
Дети, хозяйка с хозяином, служка и охранник в полном молчании, и некотором обалдении наблюдали, как Димитрий Иоаннович тихо читает молитву над небольшой плошкой, до середины наполненной обычной колодезной водой. С завершающим словом воду перекрестили, едва–едва коснувшись поверхности кончиками пальцев и крестиком на четках, затем наследник поманил–подозвал хозяина знакомым жестом.
Шлеп!
— Ох!..
— Тятя?!..
Совсем не ожидавший столь увесистой плюхи от детской еще руки, Офанасий едва не упал на грубые деревянные плахи пола.
— Это тебе за мысли твои, что думал обо мне в самом начале.
Хоть и не делась никуда красота царевичева лика, но с девицей его перепутать уже ни у кого бы не получилось.
— А это благодарность моя, за твое же гостеприимство. Три глотка выпьешь сам, два твоя супруга… Пожалуй, и старшему тоже можно столько же. Остальным и одного хватит. Пей!
Охранники смотрели на происходящее так внимательно, что семейству даже стало как–то нехорошо. А вот потом совсем наоборот — потому что колодезная влага с привычной заметной кислинкой налилась вдруг необычайной свежестью и отчетливым привкусом меда. Морозным холодком прокатилась по языку и гортани, лопнула в животе блаженным теплом, растекаясь затем по всему телу, добавляя детям здорового румянца и задорного блеска глаз, а у их родителей изгоняя прочь все тревоги и накопившуюся усталость.
— Се благодать Господня. Да пребудет милость его на вас.
Уже мало что соображая Офанасий проследовал за уходящим дорогим гостем сначала в сени, а затем и на двор, с неподдельным безразличием отметив как легкие сумерки, так и изобилие соседских рож рядом с его подворьем.
— Димитрий Иоаннович, тебя уж потеряли.
Очередная гостья (в компании сразу трех воинов), скромно и вместе с тем богато одетая, легко и как–то привычно чуть поклонилась царственному отроку. Тот, не отвечая, мимолетно осмотрелся и, чуть усмехнувшись, остановил свой взгляд на выскочившей вслед за мужем хозяйке. Еще раз изогнул в губы намеке на улыбку и как–то певуче попросил:
— Напои меня.
Пока та радостная (соседки от зависти удавятся!) бегала в дом, он шепнул что–то очень тихое своей… Служанке? Принял у нее в ответ мелкий предмет и как раз успел повернуться обратно, принимая небольшой глечик с молоком. Не торопясь, отпил примерно половину, затем передал кувшинчик служанке — та же, не задерживая его в своей руке, тут же отдала стоящему позади нее царевичеву служке. Ну а остатки молока вечерней дойки оценил самый удачливый охранник. То есть тот, что стоял ближе всех к юному подручнику.
— Благодарствую.
О донышко опустевшего глечика едва слышно звякнула новенькая серебряная копейка, заставляя подозревать, что давиться завистью будут не только соседки, но и их мужья. Ночью в селе почти не спали, взбудораженные увиденным, услышанным, а паче того — самостоятельно додуманным, в доме у Офанасия перебывали все мужики, лучше любого палача запытавшие его на предмет любых подробностей его невероятной удачи. Бедный Тит заработал головокружение, старательно вдыхая и выдыхая, а так же терпя чужие уши, прижатые к своей спине. Плошку со святой водой (в последнем никто уж и не сомневался) едва не увели, да и вообще — перед тем как расходиться, кое–кто из сельчан едва не подрался, выясняя, чей черед принимать у себя царственного гостя. Увы! Рано утром все желающие смогли подивиться на воинское учение юного наследника, вдоволь напоили его охранников утренним парным молочком, и… Все! С первыми лучами солнышка околица села опустела. Долго еще сельчане поминали это событие, выводя ту или иную дату «от явленного государем наследником чуда Господня»…
Спокойный и очень ровный ход Черныша весьма способствовал раздумьям Дмитрия: тело уже без малейшего участия сознания делало все необходимое, вполне достойно восседая в довольно удобном седле, и тем самым освобождая внимание для другого. Мыслей и планов!.. Короткое посещение крестьянской хаты (назвать ее полноценной избой он все же затруднялся) принесло ему много нового. А заодно подтвердило большую часть того, что он некогда вычитал или просто услышал от знакомых историков.
«Хотя про забитость и неухоженность несчастных крестьян мне все же явно наврали — одежда чистая, на хозяйке даже вышивку небольшую заметил, и лица спокойные. Повадки и движения основательные… А здоровье и вовсе конское! Под дождик сынок попал, видите ли!.. Вполне сформировавшийся средненький хронический бронхит и легкая ангина в довесок — и совсем не мешают ему весь день помогать отцу по хозяйству, а под вечер наверняка еще и на гульбища молодецкие бежать. Дабы, хе–хе, себя показать, да приглянувшуюся девку хоть немного полапать».
Но про то, что на Руси шестнадцатого века был свирепейший дефицит любого металла, приятели по архивным раскопкам поведали чистую правду. Только топор крестьянина, отчасти смахивающий на секиру, был из качественного железа. Не весь, правда, а только вытянутая на наковальне пластина, сваренная с обухом, согнутым из железа заметно похуже. Примерно такого же, как у ножа и серпа, или чуть погнутого наконечника недлинного охотничьего копьеца. Все!.. И это в доме крепкого хозяина, явно не бедствующего (впрочем, и особой зажиточностью в нем тоже не пахло). Соха, вилы, ухват, грабли, борона и еще дюжины две необходимейших в любом хозяйстве вещей были вырезаны из дерева. Жилище сложено из толстых ошкуренных бревен и мха между ними, крыша из жердей покрыта дерном (впрочем, Офанасий явно собирался заменить его на клепку), снаружи три нижних венца сруба присыпаны землей — для лучшей теплоизоляции. Лавки и пол с потолком из расколотых пополам, а затем старательно отесанных половинок бревен — причем на потолке сажи как бы не больше, чем в печке. Два небольших оконца, затянутые бычьим пузырем и три немудреные держалки для длинных ровных лучинок, при должной сноровке вполне заменяющих восковую свечу. Толстые двери на массивных петлях все из того же дерева и кусков кожи, еще более толстая крышка–ляда холодного погреба, приземистая печка–очаг — и все это сделано без единой крупицы металла и своими руками, при помощи топора, ножа и позаимствованного на время у соседей ворота–перки . Сталь, если и бывала в доме гостеприимного крестьянина, то мимоходом — например, вися на поясах гостей.
«Или мытарей отца моего — сельцо новое, стоит на удельной земле, значит налоги идут прямиком в семейную казну».
Еще сильно разочаровало показанное ему зерно для посевной в следующем году: мелкое, какое–то даже невзрачное, с остатками соломенной мякины. Нет, разумеется что на селекционную работу рассчитывать было бы глупо… Но уж на зачатки сортировки на обычное и отборное зерно он втайне надеялся. Ведь могли же люди догадаться, что от крупного зерна и всходы будут больше и обильнее?
«Видимо, агротехнический прогресс до этого пока не дорос. Или же делали когда–то, но подзабыли. Работы предстоит много… Эх–ма!».
Но, в общем и целом, будущие подданые вызывали у него неподдельный энтузиазм. Крепкие. Неприхотливые. ОЧЕНЬ сметливые и просто нечеловечески выносливые, давно уже привыкшие как к «ласковому» континентальному климату Московской Руси, с его коротким летом и длинной холодной зимой, так и к любым ударам судьбы. Вроде набегов оружных татей и людоловов с востока или запада, моровых поветрий, неурожаев и прочих весьма регулярных невзгод… Недаром же в Османской империи так любят набирать гребцов на свой галерный флот (в особенности на баштарды) из полоненных славян — по сравнению с ними любой венецианец, грек или там австрияк дохнет на веслах раза в два, а то и в три быстрее.
