Момент истины (СИ) - Арх Максим (книги TXT) 📗
Глава 23
— Шутки решил с нами шутить? Ты осознаёшь, где находишься? Мы и так всё знаем. Подвести тебя под статью и посадить — плёвое дело. Распространял? Распространял. От сотрудника нашего убегал, когда он тебя на вокзале на горячем прихватил? Убегал! Граждан в электричке подбивал оказывать сопротивление и неповиновение на законные требования сотрудников органов? Подбивал. Так, что Васин, как видишь у тебя целый букет, — он вновь пригладил свои волосы на голове. — Но мы тебе не враги. Мы знаем, что тобой руководила чужая рука, чужая воля. Так, что вот тебе листок с ручкой, — протянул их мне, — и пиши чистосердечное признание, как всё было. А начни, с тех, кто тебя в это вовлёк и подсказал, как именно нужно нарушать советские законы — начни со своих кураторов.
— А если их не было? — поинтересовался преступник перед раскаяньем.— Ну как же не было, Васин? Обязательно были! Уверен, что сам бы ты до такого не додумался, — заверил меня следак.— Всё ясно, — констатировал я и подняв портфель с пола, открыл его, извлёк от туда три небольшие книги, а затем разложил их на столе перед органами следствия. — Тут, дяденька, три небольших брошюрки: Одна называется — Уголовный кодекс РСФСР, другая —Кодекс РСФСР об административных правонарушениях, но самая главная книга из этих книженций, знаете какая? — задал я риторический вопрос и, не дожидаясь ответа, произнёс: — Правильно, это Конституция СССР от 1936 года. Сейчас ещё нет в продаже той, что будет принята Верховным Советом буквально на днях — 7 октября 1977 года, поэтому воспользуемся той, которая действует сейчас. А теперь будьте любезны, покажите мне предметно, что, где и когда я нарушил…
Вид книжек ввёл комитетчика сначала в удивление, словно он их первый раз в жизни видит, а затем в дикую ярость и он стал бездоказательно вешать на мои пионерские плечи чуть ли не половину уголовного кодекса.Я кивал головой и возражал, а он в своё время мотал головой в разные стороны и предъявлял.Так из его пламенной речи следовало, что я незаконно распространял напечатанную продукцию антисоветского содержания, плавно подводя меня под статью № 190 («распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй»).Он поорал, поугрожал и стал было успокаиваться, но тут я ляпнул: «Подскажите пожалуйста, каким образом можно законно распространить антисоветскую пропаганду?» — и этот мирный вопрос окончательно сорвал у него «шифер с крыши» и привёл в неописуемую ярость. Постоянно прилизывая свою причёску, он раз за разом сыпал всё новыми и новыми обвинениями. И если сначала мои ужасные деяния попадали под 70-ю статью УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»), которая часто использовалась в приговорах за распространение самиздата, то через некоторое время мои ужасные деяния становились всё более серьезны и воистину опасны уже не только для СССР, но и для всего прогрессивного человечества в целом. В конце концов, он настолько загнался, что, объявив меня агентом ЦРУ, попытался натянуть сову на глобус, то есть приписать мне 64-ю статью УК РСФСР — измена Родине.— Васин, ну какой из тебе советский человек, если не хочешь добровольно помочь нашему советскому следствию? Ну скажи мне, вот зачем нам такие люди нужны? Ты же опухоль на теле нашей Отчизны. Ты же — паразит, — скривился тот, рассматривая меня, словно насекомое, разъяснил мне кто я, прилизанный хрен.Я помолчал, а потом решил, что с меня хватит этого бреда, и спросил: — Слышь, Ласточкин, а ты при своём начальстве всё это повторишь или зассышь и в штаны напустишь?Тот зло зыркнул, но ничего не ответил, а, взяв очередной листок, произнёс: — Ладно ответьте на вопросы, а там будет видно, что делать.— Легко, — согласился я помочь психически неадекватному следствию и тут же напомнил: — Подписывать ничего не буду!На это моё заявление следак лишь поморщился и зачитал: — Вы убегали от нашего сотрудника на Казанском вокзале?— Я убегал от сумасшедшего мужика, который не представился, а просто схватил меня за руку с неизвестными мне целями. Я подумал, что это осеннее обострение у психа и, естественно, побежал.— При Вас была большая сумка. В ней были кассеты?
— Не помню. Возможно и было несколько штук.
— После того как Вы спрыгнули с поезда в районе Перова, там тоже стали появляться записи с песнями. Вы признаёте, что это благодаря Вам, там появились записи?— Отчасти.— Поясните.— Считаю, что записи появились на этом свете благодаря тому, что партия и правительство неустанно заботясь о досуге граждан и позаботилась об образовании различных музыкальных кружков.— Не надо общих слов, — одёрнул меня следователь, — просто ответе на вопрос: Вы распространяли плёнки, в том числе, в Перово?— Напоминаю, я вообще никакие плёнки никогда не распространял. Я просто иногда дарил кассеты понравившимся мне сверстникам. Всё!— Дарил или продавал?— Только дарил, никогда не продавал.— У нас есть свидетели, которые утверждают обратное, — хмыкнул Ласточкин. — Они утверждают, что кассеты были у Вас ими куплены.— Врут, — категорически заявил обвиняемый. — У вас есть пистолет, передёрните затвор и пристрелите этих лжесвидетелей, как бешенных собак!— Следствие само знает, что нужно делать, — одёрнули меня он и задал очередной вопрос: — Это Вы написали песню «Третье сентября»?— Да.— О чём в ней поётся?— О любви и разлуке.— Больше не о чём?— Скажем так: Больше ничего кроме этого я не подразумевал, когда писал стихи этой песни.— Скажите, почему в припеве упоминается именно третье сентября, а не какая-то другая дата? С чем связанно это?«Блин, ну я так и думал, что день назначения Никиты Сергеевича Хрущёва Генеральным секретарём СССР, обязательно будет сюда приплетён», — подумал обвиняемый, а вслух спросил: — А чем эта дата хуже любой другой?— Отвечайте на поставленный вопрос.— Да я отвечаю. Я просто не понимаю суть вопроса, — искренне наврал я, потом вздохнул и продолжил в том же духе. — Обычная дата. Она хорошо ложится в текст и рифмуется с последующими строками. Не петь же: четвёртого сентября, или, пятого сентября, ну или десятое сентября, — напел певец. — Слово «третье» хорошо подошло в текст, ибо ёмкое. Месяц сентябрь был выбран потому, что тем самым я хотел показать, что лето — любовь — кончилось, началась осень — разлука. Вот собственно и всё объяснение. Ласточкин хмыкнул и, прилизав свои уже засаленные лохмы, негромко произнёс: — Вроде бы логично, — поморщился и спросил: — А другие песни, как ты писал и о чём они?
В течении полу часа я объяснял суть и смысл всех композиций, которые были записаны на тех кассетах.— Васин, скажите, а какое Вы имели право без согласования с компетентными органами, записывать песню про столицу нашей Родины? Да ещё и назвать её «Москва». Вам не приходило в голову, что такие решения должны приниматься на самом верху и что без согласования с вышестоящими органами такие песни петь, записывать и уж тем более распространять — категорически запрещается.Я посмотрел на лежащие перед нами книги и спросил: — Не покажите, где это написано?— Васин-Васин, ты наверное плохо понял во что ты вляпался и из-за своего юного возраста не совсем понимаешь, чем тебе всё это грозит. Поверь, только твоё чистосердечное раскаяния и дача показаний о соучастниках, сможет уберечь тебя от тюрьмы, — вновь принялся стращать меня следователь, а я решил заканчивать этот цирк.— Товарищ, Ласточкин. Послушайте, что я Вам скажу. Только учтите, это тайна, поэтому прошу о ней распространяться крайне аккуратно, а ещё лучше не распространятся вовсе, ибо поверьте, это в первую очередь в ваших же интересах, — негромко проговорил я, подавшись вперёд.— Это, что ж за тайна-то такая? Ты о чём? — переняв мою манеру, также негромко, спросил комитетчик, вновь прилизав причёску.— Дело в том, Иван Владимирович, что я эти песни перед написанием согласовал, — я обернулся посмотрел назад в сторону двери. — Я согласовал её с Леонидом Ильичом и ещё с некоторыми ответственными товарищами, — негромко сказал я, ещё раз быстро обернувшись посмотрел на дверь.
