Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
– У нас – тоже! – хохотнул Давыдов. – Кого война разорила, а кому-то на пользу пошла. Будут крестьяне после войны платить подати французским серебром[3]. Условились, Платон Сергеевич. Жду!
Он повернулся и пошел к крыльцу, а я занялся размещением отряда. Спустя два часа вместе с офицерами вошли в штабную избу. Нас ждали. За накрытом столом сидели офицеры с Давыдовым во главе. Завидев нас, они встали.
– Добрый вечер, Платон Сергеевич и вы, господа! – улыбнулся подполковник. Сейчас на нем не было кафтана, зато красовался гусарский мундир с орденами. В комплекте с бородой смотрелся Денис Васильевич комично. – На правах хозяина представляю своих офицеров. Штаб-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга, поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов, поручик Петр Иванович Макаров. Хорунжий Астахов… А это, – он указал на невысокого мужчину в синем казачьем мундире с типично азиатской внешностью, – хорунжий Мекля Сахалов, командир сотни калмыцкой верблюжьей конницы.
– Взяли все же? – не удержался я.
– Последовал вашему совету, Платон Сергеевич, – подтвердил Давыдов. – И не пожалел. Отличные воины – храбрые и умелые. Вы были правы: кони боятся верблюдов. Стоит калмыкам понестись в атаку, как лошади французов пугаются и встают на дыбы. Строй кавалерии расстраивается, а уж тут мы… – он ударил кулаком в ладонь. – А знаете, что еще наши калмыки удумали? Подстрелит кто-то из них француза из ружья, подъезжает, спешивается, достает нож и изображает, что будто потрошит труп. А у самого в рукаве кусок сырой бараньей печенки. Он его незаметно достает и начинает есть на виду у неприятелей. Те думают, что это он человечью печень пожирает и приходят в ужас[4]. После чего бери их голыми руками.
Давыдов захохотал, его офицеры присоединились. Сахалов улыбнулся, показав мелкие, острые зубы.
– Простите, Платон Сергеевич, отвлекся, – извинился Давыдов. – Познакомьте нас со своими офицерами.
После представления мы расселись за столом, на который перед этим выставили несколько бутылок из своих запасов.
– Богато живете, господа! – хмыкнул Бедряга, повертев в руках одну из них. – Бренди! А это ликер? – спросил, указав на соседнюю бутылку.
– Да, – подтвердил я. – Не удивляйтесь, Николай Григорьевич. У французских артиллеристов в зарядных ящиках и не такое найдется. Встречались даже дамские нижние рубахи. Правда мы их не брали – фасон не наш и кружева не по уставу.
Ответом был громовой хохот. Шутка гусарам понравилась. Атмосфера за столом установилась душевная, и некоторое время все дружно пили и ели. У Давыдова нашлись столовые приборы и серебряные блюда, судя по их виду, трофейные, так что все бодро орудовали вилками и ножами, даже Сахалов. Я-то ожидал, что калмык будет брать мясо руками, отрезая от него куски кинжалом. Ничего подобного – приборный нож в правой руке, вилка в левой…
Угощение было небогатым: вареная говядина с картошкой, квашеная капуста, хлеб и моченые яблоки. Зато в большом количестве. Самое то, под бренди, водку и ликер.
– А теперь, Платон Сергеевич, – сказал Давыдов, когда сытые офицеры достали трубки и задымили, – расскажите про дело под Малым Ярославцем.
Я подчинился. В особые подробности не вдавался, но даже краткий рассказ хозяев впечатлил.
– Умеете же вы воевать, Платон Сергеевич! – сказал Давыдов после того как я смолк. – Встать батальоном против корпуса и суметь сорвать тому переправу… Не слыхал о подобном.
– Капитан наш поскромничал и не рассказал, как бил французских гусар, – внезапно подключился Синицын. – Они наше каре прорвали. Тогда Платон Сергеевич схватил трофейный топор на длинной ручке – и шмяк им! Лошадь с копыт, намертво. Шмяк – и вторая. Где-то с десяток набил, пока мы строй стянули и отогнали неприятеля залпом. Если б не командир, смяли бы нас. Я уже Богородице молился.
И вот зачем Синицын влез? Гусары нахмурились. Неприятно им, что таких орлов как они пехотный капитан уделал. И неважно, что французов.
– Воля ваша, Антип Потапович, – покрутил головой Бедряга, – но верится с трудом. Одним ударом свалить с ног лошадь?
– У вас найдется ненужная подкова, Денис Васильевич? – повернулся Синицын к Давыдову.
– Поищем, – заинтересовался тот и сделал знак денщику. Тот выбежал из комнаты и скоро вернулся с подковой в руке. Синицын взял и вручил ее Бедряге. – Сможете разогнуть, Николай Григорьевич?
Тот взял, схватился за края, натужился… Ага, счас!
– Не получается, – штаб-ротмистр протянул подкову Синицыну.
– Может, кто другой сможет? – не стал брать ее подпоручик.
Гусары переглянулись, подкова пошла по рукам – с тем же результатом. Предсказуемо.
– А теперь попрошу Платона Сергеевича, – Синицын протянул мне подкову.
Я послушно взял. Сколько раз уже показывал этот фокус! Но народу нравится. Раз – и подкова стала полоской металла. Я бросил ее на стол.
– Впечатляет, Платон Сергеевич, – покачал головой Давыдов. – Господь не обидел вас силушкой, хотя по виду не скажешь.
– Французы тоже так думали, пока не попробовали, – пожал я плечами.
Офицеры засмеялись.
– А сейчас как воюете? – продолжил Давыдов.
– Партизаним понемногу. Правда, нам до вас далеко, – перевел стрелки я. – Слава о подвигах отряда Давыдова гремит. Говорят, Бонапарт приказал расстрелять вас на месте, если получится пленить. Только где им! Это вы их в плен берете. Видел в селе очередную партию.
– Было дело, – довольно улыбнулся Давыдов. – Захватили обоз вестфальского полка. Пленили полтысячи солдат при семи офицерах, среди которых полковник и три майора.
– У вас, вроде, тоже пленные есть, Платон Сергеевич? – ехидно поинтересовался Бедряга. – Целых два.
Вот ведь глазастый! И когда только разглядел?
– Мы обычно пленных не берем, Николай Григорьевич, – ответил я. – Эти двое – квитанции.
– То есть? – удивился гусар.
– Пленные подтвердят в штабе, что мы разгромили их артиллерийские парки, – пояснил я. – Потому и зову их квитанциями.
– Оригинально! – засмеялся Давыдов. – А с остальными французами что делаете?
– Кого не убили, прогоняем от дороги. Нам они без нужды – сами сдохнут от голода и мороза. Сами тем временем заклепываем пушки, берем квитанцию и отходим. Так и воюем.
– И много заклепали? – снова влез Бедряга.
– Если общим числом считать, то сорок восемь пушек и четыре гаубицы.
– Сколько? – изумился Давыдов.
– Вы не ослышались, Денис Васильевич, – подтвердил Синицын. – Столько и будет. У нас все учтено и подтверждено взятыми в плен французами.
– Это ж вы целый корпус артиллерии лишили! – покачал головой Давыдов.
– На корпус не наберется, но две дивизии – точно, – поправил я. – А теперь представьте, господа! Испорченные нами пушки никогда не выстрелят по русским войскам. Это ж сколько жизней спасем!
– Почему не берете пушки в трофеи? – спросил Бедряга.
– Во-первых, тащить долго, – стал перечислять я. – Во-вторых, зачем? У русской армии калибры другие. Все равно отправят в переплавку. Мы же, пользуясь тем, что отряд не отягощен трофеями, больше выведем из строя орудий неприятеля.
– Расскажите подробней, Платон Сергеевич! – попросил Давыдов. – Как вы это делаете?
– Господи, как просто! – вздохнул он, после того как я смолк. – Мы вот не додумались.
– Каждый по-своему полезен Отечеству, – утешил его я. – Кто вражеские обозы перехватывает и отставшие части неприятеля громит, кто его пушки портит. Будете писать книгу о партизанской войне, упомяните об этом способе.
– А с чего взяли, что я буду ее писать? – удивился Давыдов.
М-да, прокол. За свои записки знаменитый партизан засядет после войны.
– А кому еще, Денис Васильевич? Во-первых, вы самый успешный командир летучего отряда, – стал перечислять я. – Во-вторых, много лет служили адъютантом Багратиона. Значит, разумеете в тактике и стратегии. Ну, и, в-третьих, пиит, словом владеете как саблей.
– Это точно, – поддержал Бедряга. – Денис Васильевич, спойте нам из новенького. Давно не слыхали.
