Как это будет (СИ) - Васильев Николай Федорович (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Что Вы можете сказать, юноша, о труде Кьеркегора «Или-или»?
Сергей на мгновенье впал в ступор (Не знал он конкретных трудов странного датчанина!), но дал себе мысленно пощечину и встрепенулся: о философии Кьеркегора он все-таки недавно читал! Значит, пойду от обратного и сделаю «макет» труда… И начал витийствовать:
— Суть этой работы Кьеркегора в том, что по его мнению человек в процессе своей жизни постоянно находится в ситуации выбора: или сделать то или решиться на это. При этом в юности человек представляет собой эстетический тип, которому присуще стремление к красоте, эстетическому совершенству, но повседневность предлагает грубые, безнравственные радости: чревоугодие, пьянство, плотские утехи…. Редкие индивидуумы способны противостоять суете страстей, а многие впервые испытывают раздвоение личности: красавца-журавля в небе они еще видят, но податливую синицу выпустить не желают.
— Образно сказано, юноша, только Кьеркегор такого сравнения не употреблял.
— Меа кульпа, мэтр. Но я продолжу: осознание контраста между устремлениями человека и обыденностью приводит его в отчаяние (обычно в начале зрелости) и в этом состоянии рождается новый тип личности, этический. Такой человек более всего ценит нравственность, а ищет смысл своей жизни. И здесь выбор должен уже стать не эстетическим, а рациональным. Каждый этот выбор делает, но многие начинают через время о нем жалеть. И тогда человек вновь приходит в отчаянье и горько сожалеет, что не нашлось в мире существа, которое могло подсказать ему правильный выбор. И тут Кьеркегор вводит понятие «прыжок веры».
— Да, что это такое? Поведайте нам.
— Сам Кьеркегор верил в Христа — то самое существо, которое подсказывает людям, как им правильно жить. Но увериться на базе разума в наше просвещенное время невозможно. Вера — иррациональное чувство и более всего ее внушают религиозные чудеса. Кьеркегор приводит пример с Авраамом, которому Бог велел принести в жертву сына. Жил бы Авраам в наше время, для которого характерна всеобщая рефлексия, он бы впал в отчаянье. Но прародитель еврейского народа слишком верил своему Богу и потащил сына на алтарь и занес уже нож, как был остановлен гласом с небес. И вера в Бога в нем разгорелась с новой силой. Таким образом человек может из этического героя превратиться в религиозного и отныне жить в соответствии с заповедями Христа, а душой стремиться к единению с божественной сущностью. Пожалуй все.
— Ну, через пень-колоду изложено и с отсебятиной, но чувствуется, что труды Кьеркегора юноша читал, — усмехнулся мэтр. — Вероятно, как все они сейчас читают: перепрыгивая через абзац.
Преподы мучили необычного кандидата в студенты более двух часов, по истечении которых мнения разделились: одни допускали зачисление, но лишь на 4 курс, другие были снисходительнее. Слово взял декан факультета, заведующий кафедрой истории литературы Фернан Бальдансперже (седой, но подтянутый и элегантный господин лет около 65), который чуть улыбнулся и произнес:
— Поскольку голоса разделились почти поровну, судьбу Сержа Костена буду решать я. И мне кажется, что если он проучится полный год, то будет не самым худшим выпускником в итоговом списке. Поздравляю Серж: Вы приняты на пятый курс Парижского университета. Большинство сегодняшних мучителей будут Вашими преподавателями в течение курса. Не подведите ни себя, ни их.
Сергей сделал молча общий глубокий поклон, повернулся и пошел к выходу. В коридоре он дождался выпорхнувшую следом Жанну и сделал руку кольцом, но она предпочла пойти наособицу, хоть и рядом.
— Мне хочется сказать Вам слова благодарности, мадмуазель, — начал атаку Сергей. — Без вашей выучки я имел бы сейчас бледный вид.
— Вы держались очень достойно, — сообщила учительница. — Я восхищена. Они Вас совершенно не жалели — как обычно жалеют иностранных студентов.
— Может быть их не оповестили, что я иностранец?
— Ну, ну, мсье, Ваша персона всем хорошо известна. Кстати, я услышала о результатах недавнего легкоатлетического матча и поздравляю: Вы опять были на высоте — в буквальном смысле. Два метра пятнадцать сантиметров — это ведь мировой рекорд?
— Мы разделили его на двоих, причем победителем признан Олбрайтон.
— Для меня победитель ясен: Вас пытались нагнуть, но Серж Костен — человек из стали. Так пишут некоторые газеты. И я с ними, как ни странно, солидарна.
Тем временем они вышли из Сорбонны и пошли в сторону Люксембургского сада.
— Здесь есть излюбленное мной кафе, — сказала Жанна, — где подают вкуснейшее мороженое. Я, впрочем, редко его себе позволяю, боюсь растолстеть, но сегодня в честь знаменательного дня, пожалуй, можно.
— Мне тоже, — сообщил Сергей. — Моя диета кончилась после этих соревнований. Можно даже выпить шампанского. Там его подают?
— Конечно. Только я от шампанского быстро пьянею и потому откажусь.
— Все от него пьянеют, — не согласился Серж. — Но через час-другой это состояние проходит.
— За час-другой столько глупостей можно натворить….
— Я не так давно живу на свете, но детство уже прошло, и я иногда перебираю его впечатления, — пустился в откровенности Костин. — Так вот в первую очередь вспоминаются всякие глупости: как мы стали знакомиться со спичками и устроили на заднем дворе пожар; как я запрыгнул с шестом на крепкую льдину и стал на ней плавать по озерцу, а она через час стала разваливаться….
— А я подобрала на улице грязного щеночка и принесла домой. Мама очень меня ругала, но я ни за что не хотела нести его обратно. А потом он подрос и стал любимцем всей нашей семьи….
— Резюме: надо иногда делать глупости, чтобы было что вспоминать из прошлого. Перед нами то самое кафе?
Через час они вышли из кафе, заливаясь беспечным пьяненьким смехом, и почти побежали к его машине, припаркованной, конечно, вблизи Сорбонны. Оказавшись внутри закрытого кабриолета, Серж и Жанна стремительно обнялись и стали исступленно целоваться. Когда первая страсть была загнана в угол, кандидат в любовники завел авто и поехал по улицам, слушая указания мадмуазель. По ее же настоянию он, войдя в подъезд, присел на корточки и миновал таким образом каморку консъержки — пока Жанна заговаривала ей зубы. По этой же причине он поднялся на два этажа по лестнице, в то время как дама миновала их в лифте. В квартире они опять дали себе волю, но Жанна спохватилась («Я грязная!) и побежала в ванную, но в компании с амантом. Тут они, наконец, и совокупились — пока ванная наполнялась водой.
Еще через час, во время «технического» перерыва, Сергей неспешно выглаживал кожные покровы изящной блондины и вдруг спросил:
— Дю Плесси…. А ведь эта фамилия мне почему-то знакома!
— До жирафа дошло, — засмеялась Жанна. — А фамилия Ришелье тебе ничего не говорит?
— Точно! Ришелье Арман дю Плесси! Ты пра-правнучка великого кардинала?!
— Нет, — улыбнулась дева. — Я принадлежу другой ветви древнего рода дю Плесси.
— Так я сподобился попасть в любовники к подлинной аристократке?
— В общем, да. Гордись. А ты что же, из пейзан?
— Вероятно. Их же в тысячи раз больше.
— Не переживай. Наш род попал в летописи в 1400 году. А до того нашими предками были наверняка те же пейзане.
— Как ты демократична, милая. Но знаешь, мои чресла стали бодро наливаться силой: им, видимо, страсть как хочется поутюжить внезапно обнаруженную аристократку!
Перед тем как покинуть квартиру мадмуазель дю Плесси, Серж Костен попросился в ванную.
— Снова? — удивилась Жанна. — Но зачем?
— Смыть запах твоих духов, мон солейль (мое солнышко). Иначе я рискую встретить рассвет задушенным.
Глава двадцать шестая
Именины Мари Лебрен
Двадцать первого июня 1937 г. социалистическое правительство Леона Блюма (первое в истории Франции, не считая Парижской коммуны) ушло в отставку, не сумев обеспечить финансовую стабильность в стране и разозлив своей налоговой политикой как правых, так и левых. На смену ему пришло правительство Камиля Шотана, правого радикала, который стал сворачивать социальные программы социалистов. Сергей Костин был зол на Блюма за то, что он не стал поддерживать социалистов Испании в борьбе с Франко (а те так его упрашивали!), но понимал, что Шотан ради сбалансирования бюджета урежет и военные расходы — что будет на руку Гитлеру. Но что может сделать единица? Как припечатал Маяковский: «Единица…. Кому она нужна? Голос единицы тоньше писка. Кто ее услышит? Разве жена и то если она не на базаре, а близко».
