Другой путь - Бондарь Дмитрий Владимирович (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

Я ждал явления какого-то Кащея Бессмертного, что чахнет над златом, профессора Мориарти, дергающего за тайные ниточки, но Женя привел по знакомой нам дорожке улыбчивого старика примерно того же возраста, что и Воронов с Изотовым.

— Вот куда ты забрался, Гена! — обрадовался прибывший появлению на крылечке беседки Воронова. — А мы со Стасом чуть было не заблудились. Представляешь?

— Приветствую тебя, Георгий! — Хозяин обнял Павлова, словно был тот тем самым блудным сыном, вернувшимся от чужих берегов. Если мне не показалось, то они даже поцеловались! — Скрипишь еще? Не собираешься вслед за благодетелями?

— Нет, Геннадий, пусть уж они все раньше нас уйдут, а мы посмотрим, как это — без них жить?

Они оба рассмеялись чему-то своему.

— Какой у тебя здесь чудесный лес, — восхитился Павлов.

— Реликтовый! — довольно сощурился Геннадий Иваныч. — Наврали, наверное, какие из сосен реликты?

Он повернул Павлова к нам спиной и показал рукой куда-то вдаль:

— Вон видишь, сосна стоит? Там на боку какой-то умник ножиком наковырял: «Евстахий, 1772»! Двести лет назад!

Я склонился к уху Изотова и спросил:

— Кто это?

— Это настоящий хозяин партийных денег, — шепотом ответил Изотов. — То, что осталось Кручине — крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево…

Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.

— Да, Геннадий Иваныч, и не говори, — жаловался Павлов. — Хожу — оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха… А ты как?

— Да так же. Годы — они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ и дачей. — Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. — Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.

Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался — на мгновение, не больше — на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.

— Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?

Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет — дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий — на полголовы выше Воронова, тяжелый — под центнер. А в остальном — никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям — черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие — я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.

— Это мальчишки, о которых я тебе говорил, Георгий. Повыше светленький — Захар, второй — Сергей. А Валентина Изотова ты можешь помнить по Донау в Вене. — С каждым из представленных Павлов поздоровался за руку, которая оказалась мягкой и холодной.

— Донау Банк? Как же, как же, прекрасно помню! Его, если мне память не изменяет, сделали уже после того как тебя на пенсию проводили?

— У тебя, Георгий, поразительная память. И она никогда тебе не изменяет. — Воронов усмехнулся. — А это, товарищи, мой старинный знакомец по… разным делам — Павлов Георгий Сергеевич. Прошу любить и жаловать.

Когда все расселись по отведенным местам, а нового гостя Воронов посадил напротив себя, Павлов прокашлялся и спросил, лукаво посматривая на тумбочку.

— Чем угощать будешь, Гена?

— Поверишь ли, Георгий Сергеевич, для тебя ничего не жалко! — Геннадий Иванович открыл тумбочку и достал фигурную бутылку с яркой этикеткой. — Только ты уж не обессудь, мне врачи запретили: язва, давление, печень, а Валя за рулем. С мальчишками, с Сергеем, тебе еще нужно будет поговорить. Если только с Захаром пару капель?

— Захар, вы как к спиртному относитесь? По чуть-чуть? — Павлов показал пальцами предполагаемую дозу. — За знакомство?

Стушевавшийся Захар вытаращил глаза и быстро кивнул.

— Ну вот и славно. Видишь, Гена, в России в любом месте можно найти собутыльника, — рассмеялся Георгий Сергеевич.

Воронов достал из тумбочки две хрустальных стопки, наполнил их до половины и одну передал Павлову, другую буквально воткнул в трясущуюся руку Захара.

— Ты зачем молодь запугал, Ген? — спросил Павлов, чокаясь с разволновавшимся Захаром.

— Это не страх, — вступил в разговор Изотов. — Это нервы и почтение к заслугам. А так они хлопцы бойкие.

— Почтение — вещь нужная, — одобрил поведение Захара Павлов и выпил. — А скажи мне, Геннадий Иваныч, видишься ли с кем-нибудь из прежних?..

Они заговорили довольно громко о каких-то неизвестных мне людях и так увлеклись воспоминаниями, что через пятнадцать минут мне уже казалось, что это не кончится никогда.

Тот умер, этот лежит в больнице, третий похоронил сыновей, а четвертый застрелился, пятый все еще что-то возглавляет, а шестой «здорово вверх попер». Прозвучали знакомые фамилии Пельше, Гришин, Громыко, Кириленко, Добрынин, Фалин, Пономарев. Кого-то хвалили, о ком-то жалели.

Я уже окончательно заскучал, когда вдруг Павлов сказал:

— Покажи-ка мне свой прогулочный парк, Геннадий Иваныч? Да и ребяток давай с собой возьмем, вдруг сердечко у меня прихватит — хоть до дома дотащут?

— Я сам об этом только что подумал, — ответил Воронов. — Захар, поскучаешь часок? А то к Жене в сторожку сходи, у него удочки есть, а в пруду карпы водятся. Сам запускал. Заодно уху потом сделаем, если надергаешь немножко рыбки.

Майцев согласно кивнул и едва не вприпрыжку понесся к воротам за снастями, хотя я точно знал, что к рыбалке Захарка относится безразлично, вернее, с некоторым даже отвращением, и никогда по доброй воле удить скользкую рыбу не станет.

А мы вчетвером вышли из беседки. Как-то так подстроили старики, что мы с Павловым оказались идущими в паре вслед за Изотовым и Вороновым. Когда мы отошли метров на пятьдесят, Георгий Сергеевич чуть придержал меня. Хозяин с Валентином Аркадьевичем удалились по дорожке шагов на двадцать, после этого мы медленно поплелись за ними.

— Ну-с, юноша, рассказывайте, зачем я здесь?

— Я вижу будущее, — в который уже раз сказал я.

— И какое оно?

Я рассказывал, он кивал и иногда улыбался одними губами. Мы бродили с ним уже гораздо больше часа. Воронов и Изотов давно вернулись в беседку, а Павлов все выспрашивал и выспрашивал. Его интересовало буквально все: курс рубля в будущем, успехи футбольных команд, результаты геологоразведки в Восточной Сибири, последствия антиалкогольной компании Горбачева, сроки объединения Германии, продолжительность моратория на ядерные испытания, итоги конверсии отечественного ВПК, демографическая ситуация в стране и мире, судьба договоров ОСВ, принципы работы ВТО-ГАТТ, персоналии будущих правительств стран СНГ и еще многое, чего я просто не знал, не помнил.

— Что ж, Сережа, вы меня здорово развлекли. Пожалуй, ради этого мне следовало съездить сюда разок. Скажите мне еще вот что…

Он остановился и замолчал.

Я тоже остановился.

— Скажите, Сережа, вы знаете, когда я… Ну, как говорится, когда придет мое время?

Я уже знал это.

— После того, как будет разогнан ГКЧП, новые хозяева примутся делить наследство. На счетах ЦК не найдут ничего. История темная, но в конце августа девяносто первого ваш преемник Кручина выпрыгнет из окна своей квартиры. — Я сделал паузу, собираясь с духом.

— Мужественный человек, я бы так не смог, — успел вставить Павлов.