Тыловики (СИ) - Геманов Олег Алексеевич (читать книги TXT) 📗

Почесав затылок, скептически качаю головой:

— А они согласятся?

Герр лейтенант посмотрел на меня как на ребёнка:

— А кто их спрашивать будет? Отдам приказ Котлякову и всё.

В лицо ударил сильный порыв ветра, с герра лейтенанта сорвало пилотку, отбросило на несколько шагов. Ковыль вокруг нас закрутило, он пошел волнами, льстиво пригибаясь к нашим сапогам. Прикрыв от пыли глаза рукавом, я отвернулся. На пределе слышимости до меня донеслось какое-то жужжание. Прислушался. Нет, показалось. Новиков отряхнул об ногу пилотку, решительно сказал:

— Всё пора выдвигаться. Чувствую — засиделись мы здесь.

— Куда пойдём?

— Для начала к воде.

— А где она?

Николай посмотрел на простирающуюся вокруг нас безбрежную степь, неопределенно пожал плечами.

— Не знаю, но мы её обязательно найдём.

Первым делом, вернувшись к нашим, Новиков подозвал к себе Котлякова, обстоятельно с ним переговорил. Младший лейтенант болезненно скривился, но ничего не сказал, коротко козырнул и подозвал к себе своих бойцов. Те подскочили к командиру, выслушали его с оторопелыми лицами, сели на землю, начали стягивать с себя обувь.

Герр лейтенант подождал, пока красноармейцы закончат свою возню:

— Взвод! В походный порядок становись!

Народ, подгоняемый нашими с Мишкой командами, живо выстроился на дороге. Николай подошел к солдатам с боевым оружием, проверил, поставлены ли винтовки на предохранили. Сзади Дихтяренко постоянно хватается за штык, вытаскивает его из ножен, разглядывает со счастливой улыбкой. Сразу видно, что человек крайне доволен жизнью и вообще отлично себя чувствует.

Новиков занимает своё место в строю и громко произносит:

— Сейчас мы отрепетируем общее движение колонны. Отделение Котлякова идет впереди нас, в качестве военнопленных. Старший стрелок Шипилин, рядовой Торопов ко мне!

Ребята резво выскочили из глубины строя и стали навытяжку перед герром лейтенантом. Я отметил, что Шипилин весь как-то подобрался, стал серьёзнее. Оно и понятно: боевое оружие не терпит расхлябанности. Герр лейтенант построил бойцов Котлякова в колонну, выставил охрану.

— Отделение, вперед — марш!

Красноармейцы прошли несколько десятков метров, по команде герра лейтенанта развернулись и снова промаршировали перед нами. Да… Если наши ребята смотрелись в качестве конвоиров вполне нормально, то "пленные" вызывали самый натуральный смех. Они шагали с такими трагическими лицами, так старались показать всю тяжесть своего положения, что взглянуть на них без улыбки не получалось.

— Отставить! Так дело не пойдет! — недовольно рявкнул Николай. — С такими рожами вас и в телесери… вас и в колхозную самодеятельность не возьмут. Соберитесь! Вам необходимо двигаться точно так же, как и утром! До нашей с вами встречи.

Красноармейцы еще несколько раз прошлись мимо нас. Результат по-прежнему оставался весьма плачевным. Что же делать? При взгляде на "пленных" первый же встреченный нами немецкий обозник, сразу догадается, что дело здесь нечисто. Вспоминаю, немецкую хронику. А что если так? Сейчас проверим. Спрашиваю разрешения у герра лейтенанта, становлюсь за "пленными". Сняв с плеча автомат, громко кричу по-немецки:

— Внимание! Приготовиться к движению! Проклятье! Я долго буду всё это дерьмо терпеть! Быстро пошли! — и тычу в спину ближайшего красноармейца стволом киношного автомата, а стоящего перед ним блондинистого парня грубо толкаю взашей.

Люди вздрагивают, дурашливое выражение мгновенно слетает с лиц.

Я продолжаю орать как резанный:

— Быстро вперёд, быстро! Быстрее шевелите задницами!

Мой крик подхватывают «конвоиры». Вот теперь всё нормально. Бойцы Котлякова становятся вполне типичными "военнопленными". Такими, как я их и увидел в первый раз. Новиков, очень довольный увиденным, громко отдаёт команду на начало движения. Три отделения взвода одновременно делают шаг вперед. Мы снова идем в прежнем направлении, а вот красноармейцы сейчас топают обратно по своим следам.

Минут через тридцать мысли начинают крутиться исключительно о воде. Мне по плечу хлопает Дихтяренко, тихо спрашивает:

— Ты возле начальства околачиваешься всё время. Не слышал случаем, куда идём?

— Нет, не слышал. Ты лучше по сторонам смотри, может, ручей в балке заметим. Жажда замучила, сил больше нет терпеть.

Федя согласно кивает и тактично замолкает. Дальше идем без разговоров. Периодически пулеметчик вынимает штык-нож из ножен и тут же вставляет его обратно. Как ни странно, но звуки, сопровождающие это действие, меня нисколько не раздражают. Скорее, наоборот, успокаивают и помогают бороться с усталостью и жаждой. Точно знаю, что если обернусь, то увижу довольное лицо Феди и неподдельную радость в его глазах. Ему сейчас всё нипочем. Обладание бесценным сокровищем в виде настоящего штыка, превращает все окружающие Федора неудобства в не заслуживающие никакого внимания мелкие пустяки.

Хороший мужик Федор. Надежный, как скала. Впрочем, у меня в отделении все такие. Внезапно вспоминаю стрекочущие пулеметы над головой. Венцова, неподвижно замершего на дороге и его испуганный взгляд. Эх! Вот же не повезло, так не повезло. Взяли парня на съемки, теперь мучайся с ним. Кстати, а что сказали по поводу Венка красноармейцы? Спрашиваю у командира.

— Ничего не сказали. Я Котлякову прямо объяснил, что Венцов с нами первый раз за линию фронта пошёл и что он даже не прошёл курс боевой подготовки. Прямо со студенческой скамьи к нам в разведку и попал.

Подаюсь вперед, шепчу на ухо Новикову:

— Да ты что! Кто же такого салагу во фронтовую разведку возьмёт! Это же фантастика!

Николай оборачивается, многозначительно произносит:

— Это ты у нас во взводе костолом, а Андрей имеет другую специализацию, о которой я не собираюсь ни перед кем отчитываться.

Мучительно пытаюсь понять, какую секретную функцию выполняет во взводе Венцов. Герр лейтенант смотрит на меня, в глазах весёлые искорки. Черт! Это же Николай надо мной подшучивает! Рот расплывается в улыбке, мы с командиром оглушительно смеёмся.

Слева вскидывает голову Курков:

— Что за смех, а драки нет?

Сзади встревает Дегтеренко:

— Мне тоже интересно. Что вы там ржете?

Герр лейтенант в ответ, молча, машет рукой. Вперед, вперед…

Оборачиваюсь. Федя мокрый как мышь, дышит тяжело, ствол пулемёта смотрит в небо. Лицо запыленное, пилотка сбилась набок. Но вид еще бодрый, держится мужик. Правда, штыком играть перестал. Окидываю взглядом остальных. Усталые, серые от пыли лица. Улыбок ни у кого нет. Идут, облизывают пересохшие губы, мрачно поглядывают по сторонам. Глаза нехорошие, настороженные. Обращаюсь к командиру:

— Герр лейтенант, а что это мы, молча, идём, без песен? Бойцы смотрю, заскучали…

Николай с интересом смотрит на меня:

— Действительно, а давайте споём! Что петь будем? Немецкие строевые песни — из репертуара сразу вычёркиваем.

Почесав в затылке, Курков предлагает:

— Может "День Победы"?

— Нет! Это не пойдет, — жестко отвечает Новиков. — Никаких современных песен петь не будем, это совершенно не к чему.

Киваю на впереди идущих красноармейцев:

— Тогда давайте "Красных кавалеристов"!

Новиков снова не соглашается:

— И это не подходит. Эта песня не в тему.

Минут пять активно обсуждаем, что же в конце концов нам петь. Сходимся на предложении Куркова. Будем петь "Марш Сталинских артиллеристов".

К сожалению, природа полностью обделила меня слухом и голосом. Нет, голос у меня громкий. Когда на мероприятии отдаю команды, то, несмотря на стрельбу и взрывы пиротехники мой крик иногда долетает до зрителей стоящих в трехстах метрах от места боя. Но вот насчет того, чтобы петь — увы. Но пою в строю с большим энтузиазмом и задором. И что самое главное — громко.

Николай отдаёт команду и взвод сначала неуверенно, а потом всё более и более мощно поёт: