Попытка возврата - Конюшевский Владислав Николаевич (книги полностью бесплатно TXT) 📗
– Вы не стесняйтесь. Говорите свободно.
– Видите ли, товарищ нарком, я могу события предугадывать. Когда мы с майором Гусевым на задание собирались, я откуда-то знал точную дату падения Смоленска. Вернулись, и точно – именно в этот день Смоленск был взят немцами. И вот опять…
Я снова замялся, и меня опять подогнали:
– Ну что ты, как девушка, смущаешься. Колычев про тебя говорил – отчаянной храбрости человек, а я смотрю и начинаю сомневаться.
Берия, усмехаясь, глянул на полковника и снова повернулся ко мне. Весело тебе становится? Ну тогда заполучи. Я вдохнул и сказал:
– Во второй половине сентября немцы возьмут Киев.
Веселье с Лаврентий Палыча сдуло моментом. Сразу стал серьезным. Встал и, играя желваками, прошелся по кабинету. Мы тоже вскочили и теперь, как магнитные стрелки, поворачивались вслед за наркомом. Потом он остановился и, уперев палец мне в грудь, сказал:
– Хорошо. Я запомнил твои слова. В конце сентября мы с тобой снова встретимся. Можете быть свободны.
И когда мы подходили к двери, добавил:
– Если на тебя опять что-то, как ты говоришь – накатит, сразу сообщай об этом Колычеву. Все, идите.
Мы козырнули и вышли. Фух. Аж взмок от таких бесед. По пути на аэродром Иван Петрович интересовался, почему ему раньше про предвиденья не говорил. Но я отмазался, сказав, что сначала времени не было, а потом как-то из головы вылетело. И вообще, может это только один раз правду узнать получилось. Колычев покачал головой и сказал:
– Ну кто тебя вообще за язык тянул? Провидец выискался. А если немцы Киев не возьмут в сентябре, что делать будешь, подумал?
– А что, меня расстреляют за дезинформацию самому наркому?
Полковник досадливо махнул рукой:
– Бред ты несешь. Кому ты нужен, тебя расстреливать. Уважение просто потеряешь, как трепач. И доверие. А уважение Лаврентий Павловича дорогого стоит. Ты думаешь, он каждого летеху к себе приглашает? Даже если тот автомат изобрел? А он о тебе с первого дня знает. И поручился я за тебя именно перед ним.
Колычев замолк и, сгорбив плечи, посмотрел в окно. Потом, повернувшись ко мне, добавил:
– Немцы Киев вообще не возьмут. А если и возьмут, то гораздо позже. Там у нас мощнейший укрепрайон.
Помолчав еще немного, встряхнулся и уже веселее, глядя на мою печальную физиономию, сказал:
– Ладно. Почти приехали – вон аэродром уже. А там посмотрим, куда кривая вывезет.
Глава 5
Гусев встретил меня, как потерянного брата. Два дня не виделись, а он уже весь извелся. Майор, ржа как конь, похлопал по плечам, попытался щелкнуть по носу и, когда это не получилось, спросил:
– Ну как съездили?
– Нормально. Был облабызен или облабзан, не знаю, как правильно говорить, высоким начальством. Но это потом. А сначала заарестовать пытались, фантики плюшевые. Но были посланы и, скорбя, удалились.
– Бывает, – повторил Серега слова Ивана Петровича и добавил: – В Москве все не как у людей, там что угодно может случиться.
Потом поинтересовался, как в тылу вообще? Сильные ли изменения с городом произошли в связи с войной? Я рассказал о том, что видел. Вместе посмеялись над неудавшимся арестом. Потом майор выдал местные новости и почти без паузы предложил сходить к медсестрам в санбат.
– Там новенькие появились, может, кого по вкусу увидишь.
Соблазнитель, блин! Сходили – не увидел.
На следующий день нас послали забрать немецкого оберста, которого по недоразумению отловили пехотинцы. И наши, и немец, пребывали в сильном обалдении. Пехотинцы от такого неожиданного фарта. Фриц от того, как глупо попался. Он крыл всех и вся, периодически переходя даже на русский мат. Причем больше всего доставалось его адъютанту, которого в процессе задержания случайно пристрелили. Оказывается, им дали неверные сведения. Деревня Михино по всем их картам проходила как уже занятая войсками вермахта. Причем уже три дня как. Но то ли фрицы поторопились с картой, то ли наши неожиданно снизили темп отступления, а потом вообще вернулись назад. Факт остается фактом. Оберст, как последний лох, торжественно въехал в деревню на своей таратайке и подрулил к зданию сельсовета. А там как раз разведвзвод получал крупную дыню за отсутствие нормальных пленных. Дыня, это в смысле, не сладкий продукт семейства тыквенных, а вовсе даже наоборот. Увидев фрица, разведчики восприняли это как знак свыше и моментально реабилитировались перед начальством, взяв оберста живьем, ухлопав в процессе только шофера и адъютанта. Этих двоих вполне можно было взять живьем, но все так перевозбудились, что и оберст, в общем-то, остался живым чисто случайно. Так что теперь, под бодрую ругань немца, мы катили назад, по дороге, запруженной войсками и беженцами. Причем войск было всего ничего. В основном, гражданские, которые с огромными баулами шли по дороге, поднимая пыль. И тут появилась эта падла.
«Мессер», он же «худой». Вынырнув ниоткуда, сбросил бомбу, сразу накрыв тащившуюся в толпе полуторку. Люди, вопя и давя друг друга, начали разбегаться. А этот гад резвился, расстреливая гражданских из пулеметов. Заходил то слева, то справа, стегая по мечущейся толпе очередями. Мы наблюдали за всем этим паскудством из канавы, куда спрыгнули при первом звуке мотора самолета. Меня от злости аж подтрясывало. И вдруг, провожая глазами низко летящий самолет, уходивший на очередной вираж, увидел возле лежащей на боку и дымящей полуторки выпавший у нее из кузова ДШК. С виду пулемет был исправен, только щиток погнуло немного. Рядом валялась пара коробок с патронами. Я рванул к этой крупнокалиберной дуре, даже не думая, что делаю. Успел только Сереге крикнуть, чтоб помог. Шустро заправив ленту, мы, кряхтя, взгромоздили пулемет на колесо полуторки. Удобно вышло – задний мост ей вмяло и колесо было метрах в полутора от земли. «Мессер», пройдя вдоль дороги, разворачивался на новый заход, уже поперек. Кажется, прямо на меня пер. В башке было пусто, только крутилась строчка из переделанного Онегина.
– И вот смотрю я, прямо в глаз, наводит дуло – прендераз!
Через планку прицела пытаюсь поймать пикирующий силуэт. Юркий, сволочь! Огонь мы открыли почти одновременно. Я видел, как у «мессера» заплясали на крыльях и на капоте огоньки выстрелов и влепил ему навстречу длиннющую крупнокалиберную очередь. Серега что-то орал, держа ДШК за колеса и пытаясь прикрыть ухо плечом. Ничего не слыша, я молотил до тех пор, пока пулемет не заткнулся. То ли заклинило, то ли патроны кончились. А ведь попал! Ей-богу, попал! Честно говоря, для меня самого это стало неожиданностью. Тут скорости такие были, что его в прицел поймать просто не успевал и стрелял – как бог пошлет, просто в направлении самолета. «Худой», пытаясь выйти из пике, сильно дымил. Вроде выровнялся, но потом, клюнув носом, пошел вниз. От него отделилась фигурка и над ней раскрылся купол парашюта. Бросив пулемет, прыгнули в машину и помчались к месту, куда опускался фриц. Пару раз чуть не застряли, но успели вовремя. Эта сука уже скинула парашютную подвеску и пыталась показать характер, стреляя в нас, но мне было по хер. Выбив пистолет, с удовольствием вмазал гитлеровцу в зубы. Потом сломал обе руки и, зашвырнув в машину, приказал шоферу ехать обратно к дороге. Люди там уже стали собираться, и над проселком стоял вой. Серега, когда мы уже подъехали, врубился, что сейчас будет, и пытался меня остановить, но я, молча показав на лежавших тут и там гражданских, выволок немца из машины. Пальнул несколько раз в воздух и, обратив на себя внимание народа, крикнул:
– Люди! Это тот, кто только что вас с воздуха расстреливал. Он ваш!
И влепив смачного пинка летчику, вогнал его в толпу.
Закурив трясущимися руками, стоял и молча смотрел. Оберст пытался что-то вякнуть, но Гусев его быстро убрал от меня подальше.
Я вообще-то не злой человек. Где-то даже добрый и сентиментальный. И если бы летун расхерачил так нашу военную колонну, просто пристрелил бы его сам. А может, даже и до особистов довез, все-таки немец был солдатом, как и все мы. Но вот беженцев расстреливать – это явный перебор… Солдаты так не делают.
