Ангелы террора - Шхиян Сергей (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Денег у тебя сколько? — опять вернулся я к грешной теме. — Заплатить за постоялый двор хватит?
— Сто рублей, только они в армяк зашиты, — полусонно пробормотал малец. — Я хотел так дойти, Христа ради…
— «Так» только на тот свет можно добраться, да и то не всегда, — нравоучительно сказал я.
Мы уже въезжали в какое-то село. Несмотря на довольно раннее время, избы были темны. Ничего похожего на постоялый двор я не заметил. Ломиться к спящим людям было неудобно, а спросить было не у кого. Проехав дворов двадцать, я наобум остановился у какой-то избы и, оставив толстовца ждать, забарабанил кулаком в ворота. Во дворе затявкала собака, ее лай тотчас подхватили другие псы в соседних подворьях. Минут через пять в темном окне мелькнул свет лучины, скрипнула дверь, и старческий голос спросил:
— Кого Бог несет?
— Проезжие, — ответил я, стараясь сделать голос приятным, — ищем, где переночевать.
— А хоть у нас ночуй, коли за постой заплатишь, — сказал невидимый хозяин, прерывая приглашение смачным зевком. — Сами-то кто будете?
— Так, едем по своим делам, — неопределенно ответил я.
Старик исчез, потом вернулся одетым и открыл ворота. Мы въехали на подворье и, оставив лошадей на попеченье вышедшего вслед за стариком молодого мужика, пошли в слабо освещенную избу. Легковесного толстовца, чтобы он не упал, я придерживал за кушак. В сенях в нос ударила теплая дурманящая деревенская, избяная вонь. Пахло кислым хлебом, скотом и бедностью. Толстовец тут же бессильно опустился на лавку, заваленную каким-то тряпьем, а я остался стоять, поджидая замешкавшегося в сенях хозяина.
— Рано нынче мороз ударил, — сказал старик, появляясь в дверях вместе с клубами пара. — Я такого и не припомню, поди, замерзли?
— Есть маленько, — ответил я. — Парнишка вот совсем закоченел.
— Пусть на печь лезет, там отогреется.
— Раздевайся, — сказал я парнишке, — и лезь на печь, грейся.
Толстовец негнущимися пальцами долго возился с застежками армяка, наконец, расстегнул его, сбросил прямо на пол и неловко забрался на широкую лежанку печи.
— Сами-то из каких будете? — между тем поинтересовался у меня старик. — Наши, православные? А может, какие другие?
Я вспомнил, что, войдя в горницу, не перекрестился, но откуда старик мог это узнать, было непонятно, его тогда в избе еще не было.
— Из лекарей, — проигнорировав вопрос о вероисповедании, ответил я.
— Что же, это дело хорошее, — похвалил старик. — Людям подмога.
Говорить больше было не о чем, и я присел на лавку под образами. Изба, слабо освещенная двумя трещащими смоляными лучинами и огоньком лампадки, была темна.
— До города далеко ли? — спросил я после пятиминутного молчания, которое старик заполнил кряхтением и каким-то невнятным, себе под нос, бормотанием. — Недалече. До Михнева почитай поближе, а до Серпухова подоле.
Я представил себе карту Подмосковья и определил наше местоположение между Каширским и Варшавским шоссе, где-нибудь на уровне нынешнего города Чехова, бывшей Лопастни. В это время в избу ввалился молодой мужик, занимавшийся моими лошадьми.
— А хороши у тебя кобылки, добрый человек, — сказал он, повернув ко мне невидимое в полутьме лицо. — Где покупал, поди, с завода?
— Не знаю, они не мои, одолжил на время у знакомых.
— Вот я и думаю… — почему-то произнес молодой мужик. — А кобылки-то знатные, не уступишь? Я б за ценой не постоял.
Судя по состоянию избы, хозяевам была не по карману не то, что заводская лошадь, но и водовозная кляча. Однако я не стал развивать эту тему и интересоваться, какую цену мне могут предложить, а просто отказался:
— Лошади не мои, не продажные.
— А зря не хочешь продать, я б хорошую цену дал, так бы и взял с кипажем, — не удовлетворившись моими доводами, продолжил уговаривать мужик.
— Говорю тебе, эти лошади не продаются, — начиная раздражаться, ответил я.
— А мы и непродажные берем, — наглея, сказал он и засмеялся резким пьяным смехом своей же глупой остроте.
— Ты уж, добрый человек, не перечь Ефимке, — встрял в разговор старик, — ежели ему чего приспичит, то вынь да положь, иначе не отступится. Отдай ты ему кобылок по добру, а то как бы какой беды не приключилось, кликнет сейчас братовьев — живота лишишься.
До меня уже дошло, что для ночлега я выбрал не самый подходящий дом, поэтому старика почти не слушал, мучительно соображая, что мне дальше делать. Справится с пьяным Ефимкой и стариком, имея в кармане пистолет, не составляло труда, но где потом по дворовым постройкам искать своих выпряженных лошадей и как их потом на ощупь запрягать, я не знал. В любом случае это займет много времени, а там, глядишь, подоспеют «братовья», возможно, и вооруженные.
— А вы, сударь, подарите им коней — раздался с печи тонкий голос толстовца. — Не нужно противиться, может, они им больше нужны, чем вам.
Почему-то реплика худосочного идиота из Херсонской губернии разозлила меня даже больше, чем вымогательство и угрозы. Однако я сдержался и, продолжая неподвижно сидеть в красном углу под образами, неприметно сунул руку в карман пальто и нащупал металлическую рукоятку «Браунинга». Я помнил, что в нем всего четыре патрона, и стрелять просто так не собирался. Он мне нужен был для утяжеления руки. Судя по фигуре, Ефимка был малым крепким, и просто так сбить его с ног голым кулаком будет нелегко.
Первым делом нужно было усыпить бдительность разбойников. То, как они дерзко и открыто действовали, говорило о наглости и не слишком большом уме. Я решил, что самым правильным будет изобразить крайний испуг и смирение.
— Да как же, дяденька, можно, лошадки-то чужие, — заныл я неестественным, фальшивым голосом, обращаясь только к старику. — Мне, чай, за них отчет держать. Помилосердствуйте, явите божескую милость! Заставьте за свою доброту век Бога молить!
— А ты скажешь хозяевам, что лихие люди лошадок-то отобрали, — купившись на этот нехитрый прием, довольным голосом сказал хозяин, — а мы тебя с миром отпустим.
Насчет «отпустим» старик явно врал, кто же отпускает ограбленных в своем доме — убьют и бросят в лесу.
— Ну, если отпустите, — продолжил я идти на попятный, изображая настоящий испуг и крестясь на иконы, а сам наблюдал за передвижением сына.
Ефимка, между тем, стараясь быть незамеченным, все ближе подбирался ко мне. Если судить по его голосу и давешнему смеху, он был изрядно пьян, однако двигался бесшумно, хорошо координируя движения. Я, делая вид, что совсем смирился со своей участью, съежившись, сидел на лавке, парализованный страхом. Парень был уже совсем близко от меня, и старик, наблюдавший за его перемещением, как мне показалось, со значением кашлянул. Сынок в этот момент бросился на меня, вытягивая вперед руки, в правой сверкнул нож, но зацепить не смог и дико, по-животному завыл.
Я не стал терять времени и, бросившись на папашу, ударил его левой рукой, крюком снизу в солнечное сплетение. Старик ойкнул и начал сгибаться в пояснице. Я «подло» добавил ему ногой в лицо, но попал в грудь и не глядя в сторону опадающего на пол, уже не вопившего, а как-то хрюкающего Ефимки, бросился к дверям, на ходу крикнув толстовцу:
— Хочешь жить — беги за мной!
На улицу я выскочил, больно стукнувшись ногой о какую-то кадку в сенях. Во дворе, понурив головы, стояли мои нераспряженные, вопреки ожиданию, лошади. Позже я догадался, что их этой же ночью собрались перегнать в безопасное место и потому просто оставили во дворе. Я побежал к запертым воротам. Они, кособокие и щелястые, тем не менее, были заложены тяжелым дубовым брусом. Я вытолкнул его из пазов и, торопясь, растащил створки. На улице пока было тихо, никаких «братовьев» видно не было. Из избы в этот момент раздался пронзительный, заглушённый стенами, женский крик:
— Помогите, убили!
Я кинулся к лошадям, они повернули ко мне свои симпатичные, заиндевевшие морды. Хлопнула входная дверь, и я машинально вскинул пистолет. Из дома выбежал «непротивленец» с армяком в руках и бросился к фаэтону, что-то нечленораздельно крича. Я вскочил за козлы, подождал, пока парнишка нырнет в кузов, щелкнул кнутом и с места послал лошадей в карьер.
