Крестовый поход восвояси - Свержин Владимир Игоревич (книги хорошего качества .TXT) 📗

И была атака, и был бой, и ударили витязи земли русской на черного ворога, сметая его и обращая в бегство. И всадники половецкие обагрили свои сабли злою ордынскою кровью, и многие ратники и витязи, и воеводы и князья пали в тот день за землю русскую, снискав себе славу славную, а для отчизны победу великую…

Глава 8

Одно из самых тяжких зрелищ, доступных человеческому взору, – поле битвы после ее окончания. Отважнейшие сердца, без ропота сносящие все ужасы рукопашной, не могут ни сжаться при виде тысяч и тысяч мертвых, растоптанных, растерзанных тел, прижатых к земле неумолимым смертным грузом. И жажда жизни, заметная еще под смертной маской, немым укором терзает оставшихся в живых, будто говоря: «Ну почему же я, а не ты?» И стоны раненых в надвигающихся на поле боя сумерках звучат едва ли не голосами из преисподней, и черное воронье, слетевшееся на обильную трапезу, карканьем напоминает выжившим, что, быть может, уже завтра их черед идти на корм ненасытным падальщикам.

Сумерки сгущались над Калкой, но поле было полно воинов обеих армий, бродивших между телами, выискивая живых и грабя мертвых.

Конечно же, стойкость передового отряда во многом предопределила победу русского воинства, но говорить о том, что именно мы сокрушили мощь стотысячной Орды, было бы по меньшей мере глупо. Бой продолжался семь часов, и временами казалось, что еще один удар, еще один натиск, и дрогнут, побегут городские полки, полягут в смертном бою княжьи дружины и пойдет Орда гулять по Руси свирепым драконом. Не ударь в нужный момент в тыл монголов засадный полк Олега Изборского, быть может, не видать нам победы как своих ушей.

Но затрубил в звонкий рог князь Олег, обрушились полки Изборские и Псковские, Полоцкие и Холмские на загривок монголам, дрогнула Орда, покатилась назад, и половцы, собравшиеся уж было обратиться в бегство, помчались в сечу с гиканьем и свистом, вырезая конного и пешего безо всякой пощады.

Мне изрядно перепало в этом бою. Когда отступающие татаромонголы неудержимым потоком ринулись вспять, шаткою плотиной на их пути стояли дружины засадного полка. Я увидел, как один за другим падали подрубленные стяги, как рухнул, а затем вновь поднялся стяг князя Олега, и зычный голос его рога, прорываясь сквозь лязг и рев битвы, звал всех живых русичей собраться под знамя.

– На подмогу! – крикнул я, указывая своим рыцарям мечом направление атаки.

Рубя направо и налево, мы прорвались уже к изборскому стягу, и я воочию увидел, как, отбросив щит, бьется двумя мечами над телом Михаила Полоцкого князь Олег, как трубит что было сил Ефимий из Ольшаницы, придерживая раненой рукой княжеское знамя. Но тут удар чудовищной силы пришелся мне по шлему, мешая в глазах все краски мира в одну непроглядно-черную…

Не знаю, долго ли я провел в таком состоянии, но первое, что увидел, открыв глаза, был стоящий рядом Ропша с секирой в руках, отбивающийся от двух конных монголов, и мчащийся ему на подмогу Лис. Для меня сражение закончилось: в голове звенело, как в колокольне на Пасху, и земля упорно отказывалась принимать подобающее ей горизонтальное положение. Лишь к вечеру, когда бой затих, я смог понемногу ходить без посторонней помощи. Не будь так добротен сработанный институтскими мастерами доспех, не окажись рядом бесстрашный повольничий ватажник, и вероятнее всего, имя Воледара Ингваровича, воеводы полка иноземного строя, было бы навечно вписано в исторические тома этого мира в ряду иных военачальников, погибших в битве при Калке.

В лагерь мы возвращались пешком, поскольку возвышенное положение на спине Мавра все еще вызывало у меня неодолимое желание сжать землю в объятиях. Обходя мертвые тела, переступая через чьи-то ноги и руки, стараясь не поскальзываться в лужах подсыхающей крови, мы продвигались все ближе к утренним позициям, туда, где был назначен сбор остатков нашего полка.

– Вот, смотри. – Лис, сменивший воодушевление боя на досадную говорливость, поднял с земли причудливо согнутый монгольский лук и, стерев с него буроватые капли запекшейся крови, ткнул его мне под нос. – Вот как они это делают?

– Что именно? – старательно подбирая слова, спросил я.

– Да ты попробуй, попробуй, – не унимался Лис, любовно поглаживая пальцами вычурный изгиб грозного оружия. – Китайский лак! Это просто чудо что такое. Дерево под ним и дышит, и не впитывает влагу. Я институтским химикам уже плешь проел, вернее, проел бы, если бы осталось, что проедать, прося их синтезировать хоть что-нибудь похожее. Сейчас! Болтов тачку. Либо не дышит, либо пропускает. Говорят, привезите нам образец жидкого лака, и мы вам определим формулу. А где ж его взять, тот образец, когда китайцы берегут этот лак тщательнее, чем Праматерь секреты своей несгибаемой девственности?

– Лис, – с укоризной сказал я, – не богохульствуй.

– Да ну, оставь! – отмахнулся мой друг, вновь размахивая луком у меня перед носом. – Прикинь, они гонят этот лак в промышленных размерах, покрывают им все что ни попадя. Разве что очко для унитаза не покрывают, и то только из-за того, что его у них еще нету. А Институт не может добыть жалкого десятка капель, чтоб произвести анализ.

Вряд ли моего боевого товарища до такой истерики доводила проблема отсутствия вожделенного лака. В конце концов он много лет прекрасно обходился без него. Просто напряжение сегодняшнего дня таким дурацким образом рвалось наружу, требуя выхода.

У самой позиции генуэзской пехоты, заваленной теперь грудами тел коней и всадников, мы немного притормозили, выбирая хоть сколько-нибудь проходимую тропу к нашему лагерю. Большинство из тех, кто несколько часов назад с таким остервенением рвался сюда, стремясь сокрушить передовой полк, нашли здесь свою последнюю дорогу в страну весенних пастбищ, или что уж у них там заменяло Царствие Небесное. И эта ужасающая свалка человеческих и конских останков все еще продолжала дышать, стонать на разные лады и двигаться, порой в конвульсиях, а иногда вполне осмысленно.

– Эй! – оборачиваясь назад к воинам нашего полка, устало бредших к бивуаку, крикнул Лис. – Разберитесь, что тут к чему. Тех, кто совсем плох, добейте, тех же, кто еще подает надежды, перевяжите и в лагерь.

– Может, повременим до утра, – видя, как устали бойцы, предложил я.

– Да ну, – отмахнулся Лис, – пусть копаются. Сюда ломанулся самый цвет монгольской кавалерии. Тут сейчас есть чем поживиться, а к утру останутся лишь голые трупы. С ними все равно надо будет что-то делать, но уже за «просто так».

С логикой моего друга тяжело было спорить, хотя и соглашаться с ней отчего-то совсем не хотелось.

– Меня сейчас другое занимает, – продолжил Венедин. – Этот, с позволения сказать, дракон, будь он неладен! Я всадил в него дюжину стрел, шо в тире. Где бы дедушка монгольской авиации ни скрывался, я все равно должен был его зацепить. И на тебе, ни одной дырки. Ни на нем, ни на его долбаном дельтаплане!

– Но он все-таки упал.

– То-то и оно, что упал. Бамбуковый шест несущей конструкции крыла сломался как раз у него между лопаток. Так что, если б это я его перебил, в груди и спине колдуна должны быть отверстия. А их там нет.

– Что ты хочешь? Маг все-таки. А кроме того, ты не допускаешь, что конструкция могла сломаться сама по себе?

– Ну, то есть, может быть, – с явным сомнением в голосе произнес Венедин. – Но очень маловероятно.

Беседуя таким образом, мы наконец дошли до того самого места, где среди обломков скал, полускрытые шелковыми обрывками крыльев, лежали скрюченные останки мага. Чем-то тошнотворно-ужасным веяло от его изувеченного тела, и саркастическая ухмылка, ощерившая в злобном оскале остатки зубов колдуна, отпугивала возможных мародеров от зловещего мертвеца. Да что там мародеры, даже вороны опасались приблизиться к нему.