Ваше благородие. Дилогия (СИ) - Северюхин Олег Васильевич (список книг txt) 📗

среднего и безымянного пальца - 0-35

мизинца - 0-25

спичечного коробка:

по длине - 0-90

по ширине - 0-60

по высоте - 0-30

Глава 25

Пока я сидел увлечённый решением задач по определению расстояний, с работ на объектах корпуса вернулся первый взвод, которым командовал взводный старший унтер-офицер Каланчов, временно исполняющий должность командира роты. Меня удивило, что Каланчова не было с ними, но эти сомнения я отбросил, так как он оставался самым старшим унтер-офицером в роте учебного обеспечения и на него свалились обязанности фельдфебеля, который заведовал всей внутренней жизнью роты, а эта внутренняя жизнь была разнообразна. Но почему Каланчов не вышел встретить людей своего взвода, вот это было интересно.

Прибывшие солдаты начали приводить себя в порядок, а один из них, по виду старший, упал на отдельно стоящую кровать и закурил папиросу. Двое младших унтер-офицеров сделали вид, что не замечают этого.

- Ладно, посмотрим, - подумал я и, не обращая ни на кого внимания, продолжил штудировать учебник.

Внезапно ко мне подошёл молоденький солдатик и сказал, что меня зовёт к себе старшой.

- Старший унтер-офицер? – переспросил я.

- Да нет, - махнул рукой солдатик, - старшой, вон лежит в кровати.

- А зачем? – спросил я.

- Как зачем, - у солдатика от испуга расширились глаза, - он же старшой, он тут самый главный.

Понятно. С первого дня столкнулся с казарменным братством-товариществом.

- Ладно, иди и приводи себя в порядок, - командным голосом сказал я и продолжил сидеть.

Солдатика ветром сдуло. Я видел, как он что-то говорил на ухо «старшому».

- Эй ты, - заорал старшой, - иди сюда, блядь!

В казарме стало так тихо, что летящая муха звучала бы как трёхмоторный бомбардировщик.

- Без драки не обойтись, - подумал я и стал присматриваться, что мне нужно сделать, чтобы вырубить старшого и отделать его шестёрок. Я уже присмотрел табурет с расхлябанными ножками, а старинные военные табуреты это не сопливые кухонные табуреточки конца двадцатого века.

Я встал и вразвалку подошёл кровати.

- Чего тебе? – спросил я.

- Сымай сапоги, - приказал «старшой».

- Зачем? – спросил я.

- Я их буду носить, а ты мои опорки наденешь, - загоготал «старшой». Трое не самых здоровых солдат подхихикнули. Вот он голос Маяковского, что единица - это ноль, голос единицы тоньше писка, каждый сильный ему господин и даже слабые, если трое. Вот и получилось, что одна сволочь и трое шестёрок захватили власть в роте и никто не может доложить по команде, чтобы не слыть стукачом. Как в Советской Армии, кто попробует бороться с неуставными отношениями, тот становится всеобщим врагом и неуставные отношения не затихают, а расцветают. Точно такое же и советское правосудие, стоящее на защите криминала, а не законопослушных граждан.

Под взглядами чуть ли не сотни солдат я тихонько снял с правой ноги новенький юфтевый сапог с твёрдым и необмятым задником и новеньким каблуком, сжал в голенище в кулаке и у меня получилось оружие типа палицы, с которой я бросился на «старшого».

Прицел был точен, и я должен был ударить его по центру плохо выбритой морды, но он дёрнулся назад, оперся головой в прутья на спинке кровати и тут ему пришёлся хороший удар сапогом по лбу. Голова «старшого» проскочила между прутьями, хотя, по идее, голова не должна была проходить. У нас в училище так было. Кровати за сто лет практически не изменились. Один наш товарищ страдал зубами и ночью как-то просунул голову между прутьями. А тут и боль прошла, и он так и заснул с головой между прутьями. Мы потом слесаря-сантехника вызывали, чтобы он распилил один прут и вызволили бедолагу.

«Старшой» дёргался на кровати и пытался разогнуть железные прутья, но у него не хватало сил на это.

- Это тебе за блядь, - сказал я и ударил его сапогом в район солнечного сплетения. «Старшой» охнул и затих.

- А ну тащите сюда его «шестёрок», - приказал я.

Солдатская масса преобразилась. Она почувствовала во мне своего командира и защитника. «Шестёрок» притащили быстро и, как я понимаю, пока тащили, выместили на них все свои обиды. Но и солдатики были не дураки, и по морде никого не били.

- Ещё раз замечу, что кто-то нарушает требования Устава внутренней службы, тот почувствует на себе все прелести Дисциплинарного Устава, - сказал я. – А сейчас приводите себя в порядок и готовьтесь к построению на ужин.

Солдаты разошлись по сторонам, и казарма стала жить жизнью воинского подразделения, а не арестантской команды под руководством паханов.

Я зашёл в отдельную комнату взводного старшего унтер-офицера Каланчова и по его внешнему виду понял, что он всё видел.

- Что теперь будет? – испуганно спросил он.

- Ничего не будет, - сказал я. – Вам, может быть, лучше перейти на нестроевую должность? Если что, то я могу походатайствовать.

- Вы это сможете? – обрадовался Каланчов. – Я был бы вам так благодарен. Вы уж там распорядитесь, а я скажусь больным. Вы ведь поддержите меня?

- Не волнуйтесь, господин старший унтер-офицер, - официально сказал я, - только как это воспримут отделённые командиры в унтер-офицерских чинах?

- Не волнуйтесь, - сказал он, - я им скажу, что вы присланы сюда на должность командира роты и никто слова поперёк не скажет. А меня называйте просто Иван Николаевич. Хорошо?

- Хорошо, - улыбнулся я. – Я кашу заварил, я и буду расхлёбывать. Только суку эту из кровати не вынимайте. С ним ничего не случится, а порядок в подразделении нужно наводить.

- Кашу-то заварил я, - сознался старший унтер-офицер. – Офицеров и фельдфебеля в роте нет. Уехали на японскую и с концами. За нами приглядывает капитан Дёмин, но он преподаватель в корпусе и приходит не часто. Так, подписывает наши заявки и финансовые ведомости. Я думал, что солдат Кочергин будет мне первым помощником, а он оказал некоторые услуги и потом начал меня шантажировать, говорить, что у него связи в жандармерии и мне несдобровать, если я скажу что-то против него. Пойду предупрежу отделённых, - и он вышел из своей комнаты.

В семь часов вечера, то есть по-нашему в девятнадцать часов, я построил роту учебного обеспечения перед казармой и вывел её на плац размяться перед ужином.

Голос у меня неплохой. Командный голос появился на втором курсе училища, поэтому его было слышно во всём кадетском корпусе, который занимал сравнительно небольшую площадь практически в центре города у Никольского собора.

Сначала я прогнал роту вдоль плаца, чтобы посмотреть, что они умеют, а ходили они плоховато. Затем дал команды на повороты в движении. Это уже высшая марка командира, который умеет правильно подавать команды и руководить подразделением со стороны. Команды «нале-во», «кру-гом» подаются под левую ногу, а «напра-во» - под правую ногу. Солдат захватила эта игра, и они стали идти чётче.

Следующая команда:

- Рота, - стук каблуков стал чётче, - запевай, - это проверка командира на управляемость подразделением, и два молодых голоса запели:

Взвейтесь, соколы, орлами!

Полно горе горевать.

То ли дело - под шатрами

В поле лагерем стоять.

Лагерь - город полотняный,

Морем улицы шумят.

Позолотою румяной

Медны маковки горят.

Там, едва заря настанет,

Строй пехотный закипит.

Барабаном в небо грянет

И штыками заблестит.

Закипит тогда волною

Богатырская игра.

Строй на строй пойдёт стеною,

И прокатится «У-р-р-р-а...»

Слава матушке-России,

Слава русскому Царю,

Слава вере православной,

И солдату-молодцу.