Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
– Я тебя сколько предупреждал, Ондрей?! Арбалет надо выкинуть! Бросить в Волхов.
– Да зачем бросать? Добрая вещь-то.
– А схватят?
– Да мало ли в городе самострелов? Ну… коли так хочешь – лады, выкину.
– Вот и славно! Ты, кстати, в Ладоге постоялый двор Ивана Кольцо знаешь?
– Слыхал…
– И это славненько! Теперь еще одно. Дверь прикрой-ка…
Ондрей послушно затворил дверь, уселся напротив старшого на лавку, вопросительно вскинул глаза – мол, что-то тайное сказать-приказать хочешь?
– С Карпом мы вовремя, – тихо промолвил Тимофей. – И со Степанкой.
– Девки тогда помогли добре! – прыщавый осклабился. – Ка-ак заголились – караульщики едва с башни не упали.
– Вот-вот, – покивав, главарь посмотрел прямо в глаза собеседнику. – Теперь вот и их время пришло… ты знаешь, о ком я.
– Что? – напрягся Ондрей. – Ты… баб, что ли, хочешь… того… А кто нам помогать будет?
Тимофей покачал головой:
– Теперь они не помощники – обуза. Усадебку эту не сегодня-завтра найдут, служилые работать умеют. Тем более, видели их обеих… те же стражники в детинце. Думаю, неплохо разглядели… и к Карпу обе девки захаживали… Так что выхода у нас нету, не с собой же их тащить?
– А мы что, уходим?
– Уходим, – главарь задумчиво потеребил белую, как лен, бородку. – С девами я давно решил, теперь другое важнее – что нанять до Ладоги? Телеги или лодки?
– Лучше телеги, – прищурился прыщавый тать. – Пусть дорога и хуже, зато, ежели что – можно хоть что-то в лесу спрятать. А лодкам с реки деваться некуда!
– Тоже верно… Надеюсь, Епифан там всех встретит.
– Епифане – парняга надежный, да и людищи его. Тем более обещано-то им немало!
– В том и соблазн. Так! – Тимофей поднялся на ноги и заглянул в подслеповатое, затянутое бычьим пузырем, оконце. – Давай, Ондрей… обеих. Да в колодец! Мало ли кто без нас на усадьбу заглянет… так чтоб не сразу шум подняли.
Прыщавый недовольно нахмурился:
– Опять я. И сразу двоих. А ну-ка – заверещат, затрепыхаются?
– Хорошо, – подумав, согласился главарь. – Тогда бери одну, да уведи в лес. Там и… А я здесь – другую.
– Понял! – Ондрей обрадованно закивал. – Вдвоем-то завсегда ловчее.
Выйдя на двор, он оперся взглядом в нагнувшуюся к кадке Глафиру – бабенку справную, пухленькую, с такой грудью, что… Не то что тощая кошка Анька!
Осторожно подобравшись, тать хлопнул деву по ягодицам, обнял, зашарил по груди руками:
– Ах, Глафирушка… пойдем-ка… пойдем, чего покажу…
– И чего ж?
Корвища кочевряжилась, манерничала, прекрасно понимая, куда и зачем ее зовут… А почему бы и нет? Славно ведь, славно! Первой в лаз и пролезла, а следом за ней – и прыщавый Ондрей.
Выйдя из баньки – там еще оставалась со вчерашнего дня водица, хватило смыть пот – Анна проводила обоих насмешливым взглядом и скривилась – уходите? Ясно, зачем… Да и славно! Подольше б не приходили, ага.
Удачное время для разговора – пока никого лишних нету, давно уж хотела Анна поговорить по душам с Тимофеем, да все никак не могла улучить подходящий момент, все время или что-то или кто-то мешал.
Волнуясь, девчонка поднялась на крыльцо, до крови искусав губы… И нос к носу столкнулась с предметом своей страсти!
– Ты чего это? – поигрывая ножом, отпрянул Тимофей. – Почто рвешься-то?
– Я… я только сказать хотела…
– Так говори, только скорей. К колодцу вон, пошли, там тень…
Никакой особенной тени у колодца и вовсе не было, не могла ее дать старая засохшая ветла с облетевшими от жары и безводья листьями, однако ни до ветлы, ни до тени, не было Анне сейчас никакого дела, ни до чего дела не было. И ни до кого… кроме одного человека – вот этого!
– Ну, – с кривоватой улыбкой главарь шайки уселся на колодезный сруб. – Глянь-ко, воды там много?
– Да не особо…
Тать уже примерился ударить ножом, сзади под ребро, в сердце… Вот только девчонка вдруг резко повернулась, на колени упала…
– Господин… Тимофей… Я чувствую – расстаться нам скоро…
– Гм…
– И хочу, чтоб ты знал: нет на белом свете ничего такого, на что б я не пошла ради тебя! Прикажи, что хочешь, и я исполню… Да ты, верно, и знаешь. Помнишь герра Шульце, купца, его малых детушек. Я их убила, потому что ты так сказал… и всегда беспрекословно выполняла твои приказы, и буду выполнять, а когда надоем – просто скажи мне – уйди… а лучше – убей себя! И я убью себя… хоть вот этим ножом, потому что жить без тебя буду не в силах.
С неожиданным проворством и ловкостью Анна вдруг выхватила из руки Тимофея нож и, приставив острое лезвие к своему животу, сверкнула глазами:
– Прикажи! И увидишь…
Голос Анны дрожал, напоенный нешуточной страстью, а клинок ножа уже прорвал рубаху, так, что поверх светлой ткани выступила кровь…
– Ах, Михаэль…
– Постой… – отобрав у девчонки нож, глухо пробормотал тать. – Мы… мы с тобой расстанемся – ты права. Так надо. Меня не ищи – я сам тебя найду, когда будет надо. Если же тебя вдруг схватят и начнут пытать…
– Я не выдам тебя, Михаэль! Неужели ты сомневаешься?
– Нет… – Тимофей отвел глаза в сторону. – Кстати, не знала ли ты в Любеке судовую контору Якоба Штермеера? Хотя нет, не о том я… Ты… ты… вот что – полезай в колодец и притворись мертвой. Не спрашивай, почему.
– Михаэль, мне достаточно твоего слова!
Миг – и девчонка с кошачьей грацией скользнула в колодец… плеснула вода. Задумалась вдруг с грустной улыбкой… Якоб Штермеер – знакомое имя. И полюбовница его молодая – знакома… муж ее палачом в Любеке был… Был – вот именно!
Выбравшийся из лаза Ондрей потянулся, вытер окровавленный нож о валявшуюся на завалинке тряпицу и, заглянув в колодец, довольно хмыкнул:
– Эко, сверзилась! Ноги кверху. Ловко ты ее. А собака где? А-а-а, слышу, слышу – воет.
– У тебя как? – поморщившись, деловито осведомился главарь.
Прыщавый тать сунул ножик за голенище:
– Все путем, господине! Потешился с Глафиркой… последний раз.
Лежит теперь, бедолага, хворосточком присыпана… Как живая!
Вечером на бывшей амосовской усадьбе играли в карты. Сначала в подкидного дурака бились, потом затеяли в «тысячу» – князь с княгинюшкой да старший дьяк Федор – гостей к этому времени на усадьбе не было, если не считать приволокшегося с очередным докладом Авраамки, так это не гость, а человече служилый, ныне судебному приставу Михайле Рыкову – помощник и конкурент.
Все следственные действия и розыск в Новгороде вели суды – посадника, тысяцкого, архиепископа, и – верховный – княжий, Рыков на тысяцкого работал, Авраамка же – на самого великого князя, непосредственно подчиняясь старшему дьяку Федору. Вот и старался парень не за страх, а за совесть – под княжьей-то рукой карьера прямая открыта, тем более, под патронажем столь умного, знающего и много чего повидавшего дьяка! При всем при этом Федор еще был довольно молод – вот-вот четверть века справит. Такие уж времена – люди взрослели раньше, жили быстрее и быстро умирали. Особенно женщины, даже и благородного звания – после непрерывной череды родов, к сорока годам старились, сгорали, словно восковые свечки.
– Соседи бабы той, с кем Ондрей-шильник на Нутной улице жил, сказывали, дескать, видали, как тать сей часто малину-ягоду приносил, да смороду, да кислицы-яблоки, – почтительно стоя у порога, отрабатывал свое новое звание бывший боярский челядин. – Вот я и смекаю, откуда?
– Ха, сказанул! – махнув картами, Егор засмеялся. – Малинников мало в городе? Да, может, он все на торге купил – запросто. Бабе своей подарок.
Дьяк резко вскинул голову:
– Дозволь молвить, княже!
– Ну, молви.
– Не та баба эта Ириха, чтоб ей подарки покупать, никакая не зазноба, а так… Да и страшная, как потасканная ворона. Так, Авраамко?
– Так, так, – с готовностью подтвердил отрок. – Лицом желтая, высохшая, как рыба, да и старая, говорят – за тридцать уже.
– Марьяж!!! – княгинюшка хлопнула картами по столу и звонко расхохоталась. – Что? Съели?!
