Зона сна - Горяйнов Олег Анатольевич (читаем книги .txt) 📗
Весь город приходил смотреть, но ни один не последовал его примеру. Топили по-чёрному, а крыши крыли соломой или сушёным камышом. Да и кирпичи, которые у него получились, говоря по правде… м-м-м… не вызывали желания немедленно перенимать опыт.
Только зимой он сообразил, в чём тут дело: его архитектурные новшества обошлись большей, чем у соседей, потребностью в дровах. Впрочем, по ночам его грела полонянка, столь искушённая в искусстве нежной страсти, что можно было подумать, будто она лет десять стажировалась в лучших борделях Европы. По-русски говорить она так и не выучилась, но почти всё сказанное ей Стасом понимала. Зато без всяких затруднений щебетала с соседками; Стас обнаружил, что определить этническую принадлежность почти половины здешних баб совершенно невозможно. Его новая жена, как и они, русской, или даже славянкой точно не была; не помогало никакое эсперанто.
Зато голос у неё был сказочный; бывало, как запоёт, так изо всех концов леса бабы подпевать начинают. А что поёт, о чём поёт – Бог весть.
Он научил её собирать грибы, отличая дурные от хороших. А в травах и ягодах она сама разбиралась.
Её имени он так и не смог выяснить, звал Кисой. Был у него соблазн дать ей привычное имя Алёна, однако что-то в душе его против этого восстало. Опять же в Алёну крестить надо – а кто же будет тут крестить, и по какому обряду? Даже кому молились, понять невозможно: «Сусе», «Сусе», – а тот ли это «Сусе»?.. Евангелий здесь не знали. Баба-шаман ещё, с бубном. Никого не крестили, молодожёны не венчались; все обходились без имён – одни прозвища. Его самого звали просто Кнетом.
Однажды, в первый ещё год, он попытался привести местный культ в соответствие с теми представлениями, которые сам имел о православии. Народ выслушал его и молча разошёлся. А потом пришли причастные к культу лица и максимально вежливо (связываться с десятским – да к тому же Стас в этом сне оказался чрезвычайно большого роста и массы – никто бы не рискнул) объяснили: мы-де не берёмся указывать тебе, как драться, а ты не лезь в наши дела.
Он прожил у князя Ондрия пять трудных лет и умер в чумную пору. Никаких особо дальних походов на его долю не выпало – князь предпочитал оставлять его за себя во граде, когда сам куда-либо уезжал или шёл воевать совместно с другими князьями под водительством боярина Оглана. Очень он ему доверял. А может, не хотел выводить Стаса «в свет» из опасения, что Оглан отнимет у него такого хорошего кнета, оставит его себе. В любом случае Стас не роптал: такая жизнь, да ещё с Кисой, к которой он искренне привязался, ему нравилась.
В тех же случаях, когда князь брал Стаса с собою, приходилось им воевать с такими же точно бородачами, говорящими на таком же точно, как и они, языке – не важно, на каком расстоянии жили эти враги: в трёх днях или в трёх неделях пути от их града. А бывало, и до них добирались неведомо кто, и приходилось махать палками и мечами. Но до чего же редки были здесь военные утехи!
Ни стратегии, ни тактики не знали вовсе. Стас пытался наладить учёбу – фехтование на мечах, изучение правил обращения с копьём. Нет, никому ничего не надо. Даже князь удивлялся – мы же, говорит, и так их побьём. Стас понял: учиться – это признать, что мы чего-то не знаем. А признавать такое нельзя даже перед собою. Что ж, на фоне всеобщей неумелости в тех драках, которые вели между собою все эти, с позволения сказать, бойцы, дружина князя Ондрия не выглядела хуже других. Хуже было некуда.
А для боевой подготовки только одного нашёл Стас энтузиаста: это был тот самый пожилой дядька, которого князь Ондрий оставил поначалу опекать своего сына Иваку, занявшего вакантное место Лопотаря. Княжонок подрос, и что-то у них с дядькой не сложилось – опекун вернулся к Ондрию. Оказалось, что он крупный спец по дракам на бунчуках, длинных палках.
Кем был тот дядька – турком ли, казаком, Стасу понять не удалось. В молодые года тот служил у какого-то Аладдина Сулеймана; во время войны того Аладдина с Грузией попал в плен; от грузин ушёл на север, там бегал от аваров и зихов, потом с купцами-тезиками поднялся вверх по Волге, и так попал к Ондрию.
Имя его оказалось для местных непроизносимым; Стас, по созвучию, звал его Гарбузом. Вот с ним он отводил душу – и поговорить было о чём, и подраться грамотно. Они, бывало, такое отчебучивали – народ со всего леса сбегался посмотреть. То на мечах машутся, то палками друг друга подковыривают, с ног валят – Гарбуз, в бытность свою у турок, очень здорово это дело освоил. В бою им равных не находилось, но тут никто не связывал их учебные игрища с их же успехами в сражениях. Просто все знали: эти двое в состоянии отметелить хоть двадцать, хоть тридцать человек. Может, и сорок – но таких больших армий ни у одного из окружающих князей не было.
Вспоминать о людях, покалеченных им в боях, Стас не любил. А до смерти убил, к счастью, только двоих. При его-то способностях мог и больше.
А однажды жарким августом напал на их городок враг, против которого оружие бессильно: чума. Занесли её купцы, пришедшие с Запада. Помер князь, куда-то подевался Гарбуз. Он так любил смотреть на звёзды – может, отправился на одну из них?.. Или опять рванул на юг.
Стаса очень удивляло, что сам он, заболев, мог трезво фиксировать происходящее. Потом понял: ведь это сон; больное тело разделено с его разумом, а в реальности он вполне здоров, спит себе у стеночки в Николинской церкви. А потому даже с некоторым юмором воспринял санитарную акцию, проведённую дружинниками боярина Оглана: они прискакали на конях (!) и сожгли весь Ондриев град. Вместе с ними: со Стасом и ласковой Кисой.
…Проснулся он там же, где и уснул. Открыл глаза и увидел Маргариту Петровну и Анжелку, то есть Ангелину Апраксину, вполголоса обсуждающих какие-то фотографические премудрости. Когда он зашевелился и закашлялся – хотя уже не было вокруг него никакого дыма и огня, – они на секунду отвлеклись, глянули на него без интереса и продолжили беседу как ни в чём не бывало. Так что на этот раз он своей «отключкой» никого не переполошил.
Оксфорд, 2057 год
Премьер-министр прибыл в лабораторию ТР в четверг, ближе к вечеру. Днём в парламенте были дебаты по бюджету, и он был не в духе. Разумеется, вместе с ним прикатил и его помощник Джон Макинтош.
Директор, доктор Глостер, представил премьеру персонал лаборатории, особо выделив тех, кто участвует в погружениях или, по-научному, в тайдингах, а затем, оставив сотрудников на рабочих местах, увёл его в тот же зал и прочёл тот же доклад, что неделей раньше читал Макинтошу, но только в этот раз максимально упростив изложение. Было известно, что премьер – блестящий стратег, но в технике – полный ноль. Болта от шурупа не отличит.
Выслушав доклад, премьер-министр довольно покивал головой и резюмировал:
– Итак, док, вы научились передвигаться во времени.
Несчастный Глостер едва не поперхнулся.
– Ваше превосходительство, – сказал он осторожно. – Это не совсем так. В итоге определённых манипуляций мы действительно попадаем в разные времена, но мы не знаем, где передвигаемся.
Премьер удивился.
– Как? – спросил он. – Разве это не одно и то же?
– Совсем нет, сэр. Представьте, что вы идёте ночью по чужой неосвещённой комнате. Вы передвигаетесь в темноте, но попадаете в разные углы комнаты. Мы не знаем, что представляет собой та среда, в которой мы передвигаемся, – что это за, так сказать, «комната», – хоть и научились определять некоторые параметры этой среды. Мы называем её темпоральным колодцем, но природа явления нам неизвестна! Во всяком случае оно и не темпоральный, и не колодец.
Премьер, вздёрнув брови, посмотрел на Джона Макинтоша. Джон Макинтош, насупив брови, посмотрел на Сэмюэля Бронсона. Тот встал:
– Джентльмены! Так ли уж нам надо углубляться в теорию? Насколько я понимаю, его превосходительство интересуется практическим применением явления. Поэтому оставим теорию специалистам. В конце концов, никто до сих пор не знает, что представляет собою электричество, но это не мешает нам использовать его.
