Пушки царя Иоганна - Оченков Иван Валерьевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Он умер еще зимой, так что герцогом теперь стал другой ваш дядя — Франц. А его епископство досталось самому младшему братцу.
— Да, новости к нам доходят не быстро. Хорошо хоть ты рассказал. Кстати, а что с моим с… кузеном, сыном Агнессы.
— Ваш юный кузен жив и здоров. Говорят, герцог Франц благоволит юному принцу и даже готов объявить своим наследником.
— Я, смотрю, ты неплохо осведомлен.
— Когда я пытался попасть в Дарловский замок, меня узнала одна придворная дама. Это она мне рассказала обо всех этих событиях и дала немного денег, посоветовав до поры никому не рассказывать о своих злоключениях, а отправляться к вам.
— Это была Катарина фон Нойбек?
— Да, ее звали именно так.
— Чудо, а не женщина! Ладно, рассказывай, что было дальше. Кстати, какая нелегкая тебя понесла в Ригу? Ее же, насколько мне известно, осаждают поляки
— Уже нет, ваше величество. Поляки сняли осаду и ведут со шведами мирные переговоры.
— Вот как? Мой любезный брат, отчего-то не торопится сообщать мне об этом. Впрочем, продолжай, что было в Риге?
— Сказать по правде, там меня чуть не схватили. Я попросил помощи у одного знакомого негоцианта, а тот донес в магистрат. Почему-то вы очень популярны среди ее жителей, мой кайзер и, не смотря на то, что город теперь принадлежит шведскому королю, а вы женаты на его сестре, любого человека заподозренного в том, что он служит вашему величеству, ожидает тесная камера и крепкая веревка. Уж я даже и не знаю почему.
— Как тебе сказать, Ян — хмыкнул я, — у рижан на это целый миллион причин.
— Да, мой кайзер, — согласился шкипер, — целый миллион звонких серебряных причин. Но как бы то ни было, мне удалось бежать. С большим трудом я добрался до Пскова, где меня все-таки схватили и посадили в тюрьму.
— А там-то за что?
— Честно сказать, я и сам не понял. Меня, верно, приняли за шпиона, и совсем было собрались повесить, но Карл Рюмме, как то научил меня одной странной русской фразе. Я крикнул ее и ваши подданные не стали меня вешать, а отвезли в Москву.
— Вот как, и что же это за фраза?
— Slovo i delo gosudarevo!
Услышанное оказалось так неожиданно, что я не смог удержаться от смеха. Когда я, наконец, успокоился, Ян продолжил скорбным голосом:
— Сказать по правде, ваше величество, путешествие в кандалах не показалось мне смешным. Но, так или иначе, я добрался до Москвы…
— На счастье гера Петерсона, — пояснил продолжавший стоять рядом фон Гершов, — на заставе в тот день дежурили солдаты с немецким капралом. Он увидел закованного в кандалы европейца и спросил: — в чем дело? А узнав, что это ваш человек, сразу же дал знать мне. Я приехал раньше, чем дьяк из Земского приказа, так что все закончилось благополучно.
— Закончилось? Как бы ни так! — Отозвался внимательно слушавший скорбное повествование шкипера Вельяминов. Никита не слишком хорошо понимал по-немецки, но, как видно, основное разобрал. — Теперь князь Лобанов-Ростовский на Кароля, жаловаться будет за самоуправство, держись полковник!
— Черт не выдаст, свинья не съест, — отозвался фон Гершов по-русски.
— Где письма?
— Их везли вместе с вашим человеком. На сумке ваш герб и ни один ярыга [26] не решился открыть ее.
— Промокли, поди, письма пока по морю плыл?
— Не знаю, — пожал плечами Петерсен, — сумка кожаная и крепко зашита. Я сделал все что мог.
— Ты сделал гораздо больше, чем в человеческих силах, мой друг, — сочувственно произнес я. — Ну-ка пойдем к думским, а то спят, поди, на службе, идолы бородатые!
Когда мы вошли в думную палату, настороженно переглядывавшиеся бояре дружно бухнулись в ноги. Разрешив подняться и занять места на лавках, я заговорил показывая присутствующим на Яна:
— Сей человек, есть мой вернейший слуга, по имени Ян Петерсен! За многие службы, ведомые моему царскому величеству, я жалую его кафтаном со своего плеча и шапкой!
Сказав это я принялся расстегивать свою одежду и через минуту накинул ее на растерянного шкипера под охи и ахи собравшихся. Оставшись в одной рубашке, вновь обернулся к думцам и продолжил:
— Кроме того, жалую его деньгами и дарю дом в Кукуе!
Бояре дружно кивают тряся бородами, но Немецкая слобода, она вроде как и не Россия, а потому ни малейшего недовольства или зависти вызвать не может. В отличие от кафтана и шапки, награждение которыми очень большая честь.
— Боярин Лобанов-Ростовский — обращаюсь я главному судье Земского приказа, — тебе уже донесли о самоуправстве полковника фон Гершова?
— Нет, царь батюшка, — изумляется Афанасий Васильевич, — а что приключилось то?
— Эх, работнички! — вздыхаю в ответ, — так вот чтобы не приключилось, помни, что сделано сие по моему царскому повелению и с моего же ведома!
— Как скажешь, кормилец!
— Ну и славно!
Уже прощаясь с Яном, спрашиваю:
— Ты уверен, что это были датчане?
— Да, мой кайзер, флаг, конечно, можно нацепить любой, но вот моряки точно были датскими.
— А солдаты?
— Солдаты, — на секунду задумывается он, — пожалуй, среди них было несколько голштинцев. Но это все равно.
— Да, ты прав. Ступай.
— Худо с Климом получилось, — хмуро промолвил Вельяминов, провожая взглядом уходящих фон Гершова и Петерсона.
— Куда уж хуже, — соглашаюсь я, — но если он жив — мы его спасем! Зови дьяков посольского приказа, будем письма писать.
— Сейчас кликну, государь, а кому писать то будем?
— А черт его знает, дружище, если Густав Адольф начал тайные переговоры с поляками, а король Кристиан начал захватывать мои корабли, то дела наши совсем плохи.
Королевичу Владиславу было уже двадцать два года. Некогда угловатый и нескладный паренек, любящий эпатировать своими выходками приближенных отца, вытянулся и превратился в статного молодца, глядя на которого потеряла сон уже не одна паненка. Поведение его тоже изменилось, хотя и давнишней дружбы с Адамом Казановским, про которую досужие сплетники болтали много глупого, не разрывал. Впрочем, вряд ли эти слухи имели под собой хоть какое-то основание, ибо все знали, что молодой принц без памяти влюблен в дочь бывшего дерптского воеводы прекрасную панну Агнешку. Их бурный роман очень благотворно сказался на делах почтенного пана Карнковского, хотя и стоил репутации его дочери. Однако в последнее время королевич был занят подготовкой к походу на Москву, и на амуры у него оставалось не так много времени.
После того как герцог Мекленбургский сначала решительным штурмом отбил у поляков Смоленск, а затем изгоном взял Ригу и тут же уступил ее Швеции, дела "Избранного Московского царя", как именовал себя королевич, шли все хуже. Сейм был озабочен чем угодно кроме "восстановления справедливости" и свержения "мекленбургского узурпатора". Так что королевичу приходилось удовольствоваться ношением московитской короны и громкого, но ничего не значащего титула. Впрочем, молодой человек был неглуп и умел ждать. Чтобы приобрести необходимый опыт командования войском, он выехал к армии, вот уже который год безуспешно осаждавшей Ригу, в которой постигал трудную науку полководца под присмотром гетмана Яна Кароля Ходкевича. Все шло своим чередом: польско-литовская конница громила мелкие отряды противника в Шведской Ливонии, а те брали реванш при попытке штурма крепостей. Королевич же делил время между войском, балами и прекрасной панной Агнешкой. Внезапно в начале 1617 года все изменилось. Ходкевичу надоели регулярные налеты московитских отрядов на Литву, и он послал с ответным визитом парнавского старосту Яна Кишку. Тому удалось, незаметно проскользнув между русскими заставами, совершить дерзкий рейд по вражеским тылам и, дойдя до Стародуба взять его, уничтожив целиком весь гарнизон. Этот успех настолько воодушевил сейм, что радные паны вновь заговорили о московитской слабости и о том, что надо лишь хорошенько тряхнуть яблоню, чтобы плоды сами упали в польскую корзину. Затем, удалось заключить мир с османами и направить высвободившиеся силы кварцяного войска в Литву. Кроме того, совсем уж неожиданно, пришла помощь из Империи. Будущий император, герцог Штирийский и король Богемии Фердинанд внезапно проникся острой неприязнью к схизматикам и решил оказать финансовую помощь для окончательного решения восточного вопроса. На полученные деньги можно было нанять целую армию, и Владислав собирался сделать это немедленно. Правда, получение денег оговаривалось целым рядом условий, но это ведь будет потом! А когда, ко всему вышеперечисленному, удалось заключить перемирие со шведами, королевич совершенно удостоверился, что дела его пошли на лад и совсем скоро он станет Московским царем не только по титулу. И с этих пор, Владислав, подобно другим коронованным особам, стал говорить о себе: — "мы"!
