Лютый зверь - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (читать книги онлайн TXT) 📗
Скажете, а для чего тогда ему нужны оставшиеся? Которые едва ли понимают, с какой стороны браться за оружие и представляют собой простое мясо, призванное только создавать массовку и которыми при случае не жалко пожертвовать? А просто все. Эти люди уж замазаны перед законом, и обратного пути у них нет, а что касается боевых навыков, так это дело наживное. Опять же, есть кого отсеять, потому как он рассчитывает создать ватагу человек в десять, не больше. Как отсеять? Так просто все, нешто тяжело понять.
Ага, а вот и первый ватажник, которого они увидели в лагере. Выскочил из малой избы и порысил по снегу. Ветер разом заметает следы, хоть и лес вокруг. Глянешь — словно и не хаживали тут. Путь его недолгий, всего-то пара десятков шагов, до большой избы, но Виктор успел его рассмотреть. Тулупчик так себе, изрядно подранный, весь в заплатах, есть пара незашитых мест, там овчина свисает лоскутками. Из ленивых мужичок, не иначе. Ведь в дыры как пить дать задувает, но вспоминается об этом только на ветру, а как оказался в тепле, так лучше бока поотлеживать, чем починкой заниматься. Этот никак не может принадлежать к избранным, скорее шестерка, прозябающая на побегушках.
— Человечек твой пусть в общую избу идет, а нам к атаману, — лениво бросил сопровождающий.
— Ничего. Тут не холодно, обождет на крыльце.
— Ты много-то о себе не думай, чай, не на своем подворье.
— Странный ты. Вот скажи, почему я сюда пришел только с одним человеком? Нешто чтобы всю ватагу вашу тут положить? Вижу, что и самому смешно. Вам меня резать тоже не резон, не так много желающих найдется с вами дело иметь.
— А коли так, то зачем человека морозить? — резонно спросил тать.
— А просто все. Натура у прихлебателей такова, что они себя наглее стоящих людей ведут и всячески стараются самим себе, ну и остальным, значимость свою показать. Заденет кто Горазда, тот отмалчиваться не станет, кровь пустит. Мы разве для того сюда прибыли? А там, где разговор с атаманом будет, ему вроде и делать нечего. Так что постоит на крылечке, чай, ничего себе не поморозит.
— Ха! Умен ты, трактирщик. Тебя бы к нам атаманом. Ха-ха-ха! Ладно, пошли.
Изба не особо большая, но для шестерых — в самый раз. При входе — тамбурок, славены к сохранению тепла серьезно подходят; за ним — большая комната, в которой возле стен имеются полати; напротив двери — печь, самая настоящая, чисто беленная, совмещенная со стеной, что делит избу на две части; дальше — вход, завешенный шкурой, в том помещении, скорее всего, атаман обретается. Посредине — просторный стол с лавками во всю длину, за ним сидят пятеро, все как один матерые и битые жизнью.
— С прибытием, атаман.
— С возращением, Струк.
— Гляжу, удачно сходил.
Раздалось сразу несколько голосов. Атаман, значит. Что же, чего-то подобного Виктор и ожидал. Струк смотрит на него с затаенным чувством превосходства, мол, как я тебя, трактирщик, что теперь скажешь? Дескать, милостью моей живешь, а то ведь можно и припомнить былое-то.
Вот только ни страха, ни растерянности разбойники не наблюдают. Прибывший ведет себя спокойно и уверенно, вот только от этого спокойствия страшно отчего-то становится. Непрост гость, ох непрост. Да и могло ли быть иначе? Ведь знают, кого принесло к ним. Мало того что Секача с ватагой положил, так еще и гульдам наддал так, что те по сей день поход в Брячиславию недобрым словом поминают.
— По здорову ли поживаете, люд честной?
— По здорову, добрый человек. — А вот этот — самый опасный после атамана. Сразу видно, второй человек в ватаге. И к общему гомону по поводу возвращения атамана не присоединился, и первым на приветствие гостя ответил, выдержанно так ответил, оценивающе глядя на него.
— Ставр, там на крыльце человек добрый, пошел бы поговорил с ним, чтобы от скуки гость не маялся. — Что ж, и это ожидаемо.
— Понял, атаман! — тут же подхватился мужичок плотного телосложения, эдакий квадрат.
Справится ли Горазд? Должен, иного выхода нет. Как говорил Юлий Цезарь: «Жребий брошен». Все равно назад ничего уже не отработаешь, поговорить у них точно не выйдет.
— Говорить станем в твоей горнице, атаман?
— С чего бы? У меня от братов секретов нет, так что садись и будем вести беседу. Эвон у нас и сбитень поспел.
— Э нет, атаман, так не пойдет. Мой человечек на улице остался, хотя секретов и у меня от него нет никаких.
Говоря это, Виктор приставил к стене карабин, снял и повесил на деревянный крюк ремень со справой и пистолем мудреным. С левой стороны пояса есть еще пара в кобурах, но те по виду обычные. Скинул и приладил поверх полушубок с шапкой, оставшись только в свитере с высоким горлом. После этого подошел к столу и снял другой пояс, на котором в ножнах приютилось несколько метательных ножей, вынул и присовокупил к ним засапожник. Затем обернулся к Струку, слегка развел в стороны выставленные вперед руки, повернув ладонями вверх, словно предлагая себя обыскать.
— Отчаянный ты, скоморох. — От показного веселья и нарочитого превосходства не осталось и следа — только задумчивость и любопытство.
— Я ведь сказывал, что не резаться сюда пришел, а разговор вести.
— А коли резаться? — опять подал голос второй номер.
— А коли резаться, так сунул бы нож вашему атаману в спину, пока в прихожей толклись, да вошел бы сюда с оружием наперевес, а товарищ мой — следом. Никто и пикнуть не успел бы. Без вас ваша ватага, как стадо баранов, пошла бы за мной. Постреляли бы малость, не без того, потому как там тоже есть те, кому хочется перебраться в малую избу, пошумели бы, да встали под мою руку.
Тень легкой досады мелькнула на лице второго. Виктор понял: тот вполне согласен, что такое было возможно. Оно и неудивительно: сидят ведь безоружные. Оружие где угодно, только не под рукой, — чай, у себя дома.
— Да только не нужно мне этого. Каждый должен заниматься своим делом. Ватага — на промысел ходить, атаман — командовать, трактирщик — перепродавать и весть о караванах нести, а купец — зарабатывать на нас. Тогда и порядок будет. А как все будут заниматься всем, так и конец близок. Ладно, пустое это все, — опять бросив взгляд на атамана и все еще стоя с разведенными руками, закончил Виктор.
— Гхм. Ты руки-то опусти да проходи в горницу. Браты, мы скоренько.
Так-то лучше. Вообще-то Виктор на такую удачу и не рассчитывал, предполагая, что придется начинать прямо так, сразу против пятерых. Но все же удалось надавить на самолюбие атамана, вот только взгляд второго ему не понравился, этот расслабляться и не думал. Выходит, нужно действовать быстро. А чего, собственно, рассусоливать? Атаман пропустил его вперед, сам двинулся следом. За спиной послышались смешки и восхищенный гомон: как и рассчитывал Виктор, парней заинтересовал его пистоль, который словно случайно выглядывал из-за полушубка. Ну какой мужчина, да еще и пробавляющийся разбоем, откажет себе в удовольствии потрогать диковинное оружие? Не остались без внимания и ножи. Тоже не тривиальное зрелище — оружие специфическое, умения требующее, такое встретишь нечасто. Ай молодцы!
— А ничего так устроился, прямо по-барски, — войдя в комнату атамана и чувствуя, что тот идет следом, громко заговорил Виктор, одновременно оборачиваясь.
Полог уже задернут, атаман щерится довольной улыбкой. Добролюб все еще говорит, а нож, выпростанный из рукава, уже мелькнул серебристой молнией в твердой руке: распорол горло, да так стремительно, что, почитай, и не замарался в крови. Трахея развалилась с легким чавкающим звуком, атаман захрипел, схватился за шею, словно пытаясь срастить разверстое горло. А из соседней комнаты доносится гомон бандитов, ну прям дети малые. Он едва успел подхватить и мягко опустить дергающееся тело на пол, чтобы не шуметь до поры. Испачкался слегка, не без того, ну да потерявши голову, о волосах не плачут.
Времени нет. Шкура, занавешивающая проход, отлетает в сторону. Двое при входе вертят в руках кольт Виктора. Третий, восхищенно причмокивая, рассматривает его ножи. Четвертый, он же второй в ватаге, внимательно смотрит на проход, но сделать ничего не успевает, потому как он — цель номер один. Два ножа разом уходят в полет. Первый бьет в грудь стоящего у оконца зама, второй — сидящего за столом и рассматривающего клинки. Мгновение — и в руках уже другая пара.
