Талисман цесаревича (СИ) - Ежов Сергей (прочитать книгу txt, fb2) 📗
— Верно. Нужно посидеть и вдумчиво поговорить, имея на руках все необходимые сведения.
Церковь, куда привёл меня цесаревич, была небольшая, хотя вполне ухоженная. Оно и понятно: прихожане тут далеко не бедные. Из боковой двери навстречу нам вышел немолодой, тучный и одышливый священник в скромном чёрном облачении. Диабетик — решил я про себя. Мы подошли под благословление, после чего священник спросил нас тихим добрым голосом:
— С какой печалью пожаловали, дети мои?
— Такое дело, батюшка. — заговорил я — Не далее как два часа назад, в поединке я лишил жизни человека. Этот человек пытался лишить меня отцовского наследства, хотел лишить меня жизни, но его остановили. Сегодня этот человек снова возводил на меня невообразимую хулу. Пришлось убить его, хотя поверьте, я вовсе не желал чьей-либо смерти.
— Зачем же ты пришел сюда?
— Грех убийства слишком тяжёл, батюшка. В храме, где я привык молиться, я исповедаюсь своему батюшке и приму епитимью, но есть вещь, которую я бы хотел сделать здесь, в двух шагах от места происшествия: я хочу заказать поминальные службы о своём бывшем противнике. Какой бы он ни был, он всё же христианин.
— Достойное решение. А теперь давай помолимся об упокоении души… Как звали покойного?
— Прокофий Бекетов, поручик Преображенского полка.
— То всё тлен. Помолимся об упокоении души раба божьего Прокофия.
Откровенно говоря, никогда я не чувствовал никакой благости в храмах. Ни в православных, ни в католических, ни в самых разных сектантских. Бывал я в мечетях, в буддийском дацане, в синагоге… Всё одно и то же: кто-то истово верит, а другие на этой вере зарабатывают деньги. Впрочем, не собираюсь выносить никаких суждений, потому что не моё это.
Цесаревич молился вместе с нами, и в отличие от меня делал это искренне, от души. Он, насколько я его успел понять за короткое время, честный, умный, прекрасно по нынешним временам образованный молодой мужчина. То, что в нашем времени называлось интеллигентным, в лучшем смысле этого слова. Даже не верится, что к сорока годам (или когда Павел взойдёт на трон? Я не помню) он превратиться в подозрительного и злобного неврастеника. Хотя… Видывал я за свою долгую жизнь и более удивительные метаморфозы.
Прощаясь, я положил на ладонь священника золотой червонец из числа полученных от Екатерины. Поп не удивился сумме, видимо случаются тут и более щедрые жертвователи, лишь заметил:
— Может быть, отдашь эти деньги в храм, где ты прихожанин? Наверное, это небогатый дом божий.
— Обещаю в своём приходском храме сделать не меньшее пожертвование.
— Хорошо коли так. — кивнул священник и перекрестил нас с цесаревичем.
— Я хочу познакомить тебя со своей женой. — заявил Павел Петрович, когда мы вышли из церкви.
— Удобно ли это будет? — из вежливости поинтересовался я, но, как и ожидал, цесаревич проигнорировал мой слабый протест, и буквально потащил меня за собой, знакомить со своей супругой.
Что-то было изумительно детское в этом мужчине — вот так увлечься едва знакомым человеком способны только очень чистые душой люди. Что же, постараюсь не разочаровать его.
Комнаты семьи цесаревича оказались на втором этаже дальнего от нас крыла дворца, и мы двинулись туда по улице. В самом деле — не тащиться же сквозь весь дворец, хотя лично для меня это было бы крайне любопытно и познавательно.
В просторной, с немалым вкусом, причём без кричащей роскоши обставленной комнате нас встретила красивая молодая женщина. Павел Петрович приложился к её ручке и заговорил взглядом указывая на меня:
— Дорогая, помните я вчера рассказывал Вам, об отделении солдат городового полка, которые славно пели на марше, а потом не менее славно стреляли по мишеням?
— Прекрасно помню, мой милый. Я тогда даже сказала, что желала бы послушать столь занятный хор.
— Поручик Юрий Сергеевич Булгаков как раз является командиром того самого отделения и автором песен. Поручик, представляю тебе мою супругу, Наталью Алексеевну [22].
Я отдал поклон цесаревне и улыбнулся. Нельзя не улыбаться глядя на такой светлый и доброжелательный лик. Цесаревна мило улыбнулась в ответ:
— Надеюсь, Вы порадуете нас своим пением, поручик? Как там Павел Петрович вчера напевал целый вечер: «Взвейтесь соколы орлами. Полно горе горевать»! Вы споёте нам?
Цесаревна говорила с заметным немецким акцентом, но слова произносила правильно, предложения строила весьма грамотно. Я снова поклонился в ответ:
— Прошу заметить Ваше императорское высочество, что ваш супруг мужчина и военный, следовательно, его слуху приятны именно мужские, военные песни. Я бы не решился перегружать Ваш слух такими песнями, поскольку женщинам нужно несколько другое. Конечно, я спою Вам то, что Вы просите, но поверьте, строевые песни лучше слушать, когда их поёт слаженный строй солдат.
— Действительно, дорогая — поддержал меня цесаревич — Солдаты поручика пели просто бесподобно.
— Но здесь нет солдат. — улыбнулась цесаревна — Не оставите же вы меня из-за такого пустяка без развлечения?
— Разумеется не оставим. — снова поклонился я — Если у вас найдётся мандолина, то я спою вам несколько песен в разных жанрах.
— Мандолина? Конечно, есть!
Цесаревна позвонила в колокольчик, на звон заглянула фрейлина, юная девушка.
— Даша, принесите мандолину, поручик желает угостить нас новой песней. Передай, что если у девушек есть желание, они могут посетить неожиданный концерт.
Здесь я должен дать некоторые пояснения: то, что называется песнями сейчас и то, что называлось песнями в восемнадцатом веке, не всегда одно и то же. Да, некоторые песни двадцать первого века были бы приняты в восемнадцатом с восторгом, но далеко не все, и тому есть причины. Во-первых, изменился музыкальный строй. Во-вторых, значительно упал профессионализм, и многое из того, что запросто играли тогдашние бродячие музыканты в трактирах и на площадях сейчас не смогут повторить многие нынешние профессиональные коллективы. С чем бы это сравнить… Например те, кто воспитан на песнях от конца девятнадцатого века до восьмидесятых годов двадцатого, не могут без рвотного позыва слушать кошмар, который написан и поётся сейчас. Исключения есть: изредка дерьмовые песни сочиняли и классики, случаются прекрасные песни и в наше время, но повторяю, это исключения, случайность, шутка судьбы. И наконец, в-третьих, строй стиха за прошедшие века изменился очень сильно.
Словом, я решил петь классические произведения.
Взяв мандолину и легка подстроив её под себя, я оглядел собравшееся общество. На диване, взяв друг друга за руки, сидела чета наследников престола. Вокруг, в креслах и на оттоманке расположились фрейлины цесаревны. Очень живописное зрелище, как жаль, что нет ни фотоаппарата, ни смартфона. Все с любопытством смотрят на меня, хотя в глазах цесаревны я заметил недобрую иронию: приперся армеут [23] в великосветский салон. Ну что же, сомнения цесаревны более чем понятны, постараюсь их развеять.
Сидя склоняю голову в сторону царственной четы:
— Первую песню я назвал баркаролой, поскольку она написана в стиле песен венецианских гондольеров.
Вообще-то «Баркаролу» Шуберта следует играть как минимум на фортепиано, но я не уверен, что оно уже изобретено [24]. На мандолине тоже получается довольно недурно:
Словно как лебедь во влаге прозрачной,
Тихо качаясь, плывет наш челнок,
О, как на сердце легко и спокойно,
Нет и следа в нем минувших тревог.
В небе заката лучи догарают,
Розовым блеском осыпан челнок. [25]
Замолкая, пережидаю гром аплодисментов и восторженных возгласов. Встаю, кланяюсь собравшимся:
— Весьма признателен за тёплый приём, ваши императорские высочества. Благодарю прекрасные дамы. Сами понимаете, что эта песня, будучи исполнена в профессиональном сопровождении, только выиграет. А сейчас, с вашего позволения, песенка в неаполитанском стиле, называется «О моё Солнце»!
