Шеломянь - Аксеничев Олег (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
– Я готов, – князь Игорь повернул коня навстречу князю Владимиру.
– Я считаю, – начал рыжеволосый покоритель женских сердец, – что надо изменить походный порядок.
– Что-то не так? – удивился Игорь.
– Да. Несправедливо, согласись, что в первых рядах идут твои северцы, а не мои переяславцы. Твои земли давно не трогали половцы, там мир и спокойствие, и люди могут свободно наживать добро. Меня же сильно потрепали в последний набег Кобяка на черных клобуков, и я считаю, что будет честно, если первое место в бою достанется моим дружинникам.
– В бою или в грабеже лагеря после победы, позволь уточнить? – Голос Игоря Святославича был негромок, но презрения в этих тихих словах содержалось больше, чем грязи в болоте.
– А если и так! – насупился Владимир Глебович. – Меня ограбили, мне и урон возмещать!
– Я считал, что наше дело Русскую землю от врага защищать, а не о мошне своей думать.
– Хорошо о ней не думать, когда в кладовых серебро не переводится! Не учи чести, брат, уступи лучше место в строю. По-хорошему прошу, уступи.
Игорь Святославич внимательно посмотрел на переяславского князя.
– Место мне назначено князем киевским, ему и решать. Недоволен – шли к нему гонцов, пускай рассудит.
– Для меня князь киевский – Рюрик Ростиславич, он меня в поход звал, перед ним и ответ держать буду. Не будет так, чтобы Мономашич ниже Ольговича в походе шел!
– Не горячись, брат, не время в походе об обидах вспоминать! Разобьем Кобяка, тогда и посчитаемся. Нельзя боевой порядок рушить, загубим дело!
Князь Владимир так рванул поводья, что его конь с визгом взлетел на дыбы. Переяславские гридни сбились в кучу, с опасением глядя на свиту Игоря.
– Решай за себя, брат, – выкрикнул Владимир. – Мне ты не указ! Не послушал меня, так не удивляйся, что отплачу тем же! Воюй сам – в первых рядах, в последних, мне все равно. Нам, переяславцам, чести нет за северцами крохи подбирать! А вдруг понадоблюсь – зови, может, не сразу взашей вытолкаю.
С потемневшим лицом князь Игорь Святославич глядел вслед быстро удалявшемуся Владимиру Глебовичу. Переяславский князь не привык встречать сопротивление своим желаниям, тем более слышать отказ. Но все же так распуститься, утратить контроль над чувствами…
Оскорбление требовало отмщения.
Но это придется отложить до лучших времен, пока не разрешится конфликт с половцами. Вот тогда у ворот Переяславля появится северский герольд, и длинные боевые трубы проревут вызов на ристалище. Длиннее языка – копье и меч, Владимир Глебович в горячке позабыл об этом.
И снова из облака пыли возник всадник. То был гонец от основного войска, что шло в часе от авангарда князя Игоря.
– Переяславская дружина уходит!
– Куда? – удивился князь Игорь. – Кто приказал?
– Не знаю. Но Владимир Глебович просил передать, что вы о нем скоро услышите!
Бросить войско перед сражением?! Это уже не ссора, это предательство.
Или расчет?
Таких деревень много на русском приграничье; деревень, похожих на крепости. Мощные земляные валы с заботливо обновляемым частоколом хранили покой жителей. Со стороны степи валы были почти лишены травы, и влажный скользкий чернозем становился непреодолимой преградой не только для конного, но и для пешего воина.
У деревни, как и положено, примостилось распаханное поле. Неподалеку большое стадо коров задумчиво поглощало траву, лишая работы косарей. В тени берез стояли стреноженные лошади пастухов, расположившихся на обед. На заботливо расстеленном рушнике была выложена нехитрая домашняя снедь, собранная матерями да женами.
Но рядом с едой лежали копья, а из-за спины у одного из пастухов с недобрым любопытством выглядывал охотничий лук. Тетива на нем ослаблена, но не снята.
Граница рядом, а значит, надо быть настороже.
– Кажется, всадники, – сказал один из пастухов, вглядываясь из-под ладони в темное пятно, появившееся из-за рощицы.
– Точно, – подтвердил другой пастух, потянувшись к ближайшему копью.
– Сторожевые костры не палят, значит – свои, – успокоил всех лучник, продолжавший нарезать хлеб широкими ломтями.
– И правда свои, – удивился тот, кто первым заметил всадников. – Никак Игорь Святославич возвращается! Вон как золотые шпоры на солнце-то горят!
Сотни две всадников галопом приближались к спасавшимся от солнца в тени пастухам. Те поднялись, склонившись в поклоне. Игорь Святославич – князь справный, что ж ему не поклониться?
– А ведь не князь Игорь это, – прошептал один из пастухов. – Вон бородища рыжая из-под шлема вылезла.
– В копья их! – раздался молодой звенящий голос.
Пастухов перебили в мгновение, и нарезанные ломти хлеба пропитались не медом, который расплескался по траве из опрокинутого горшка, а кровью. Поры хлебного мякиша забила вязкая красная масса, и хлеб задохнулся. Тесто замешивается на труде и поте, на крови можно выпечь только смерть.
Умерла и деревня. Не спасут мощные земляные валы, когда доверчиво открыты ворота! И князь Владимир Глебович, пропахший дымом пожаров, с руками, обагренными кровью, пожелал сохранить жизнь только одному из селян.
По покрытой трупами улице переяславские дружинники протащили и бросили у копыт княжеского коня старика в холщовой рубахе. Босые стопы старика кровоточили, рубаха оказалась выпачканной и порванной в нескольких местах. Выцветшие за долгую жизнь старческие глаза смотрели на князя без осуждения. Другое прочел в них Владимир Глебович, то самое, что услышал незадолго до этого в речах Игоря Святославича, – презрение.
– Передай своему князю, старик, – Владимир Переяславский старался не встретиться со стариком взглядом, – поклон от брата его, Владимира Глебовича, и скажи также, что приемом, оказанным мне в его землях, я доволен. Народ у вас щедрый, – дружинники Владимира загоготали, – так что пускай еще ждет в гости!
Старика отшвырнули в сторону, и дружина потянулась в обратный путь. Ехали, не снимая доспехов. Было тяжело и жарко, но жизнь дороже удобства. За дружиной шел обоз, набитый отобранным в разграбленных деревнях добром.
Старик поднялся на ноги. К нему подбежали двое мальчишек, чудом спрятавшихся в кустах неподалеку. Весь день старик и мальчики собирали трупы в самый большой из уцелевших домов деревни. Затем старик высек огнивом искорку, которая упала на пук соломы и мигом расцвела багровой раной огня.
Дом горел долго, став местом огненного погребения для жителей недавно многолюдной деревни. Никто не читал над ними погребальных молитв; священника зарубили одним из первых. Пепел священника, умершего без покаяния, мешался с пеплом его прихожан, ленивых и скептичных, часто подшучивавших над истовой верой во Христа, ставшей для священника жизнью. И не отличить уже было, где пепел той девочки, которую пытался закрыть собой священник за секунду до гибели, и где прах пахаря, пробившего вилами кольчугу убийцы девочки и принявшего смерть от десятка ударов мечей по незащищенной голове и груди.
Будем надеяться, что Бог не формалист и покаяние – не главное для него. Эти люди не менее святы, чем князья Борис и Глеб, канонизированные православной церковью, ибо невинноубиенны. Будем надеяться, что оставшийся для нас безымянным священник обретет свой христианский рай.
Будем надеяться.
Что еще остается?
Пока переяславская дружина разоряла деревни северского князя, в половецком лагере хватало своих проблем.
Ханские родственники пребывали в растерянности, не в силах понять Кобяка, ведущего, по их мнению, войско к верной гибели на чужой земле. И все больше крепло убеждение, что дело не обошлось без злого духа, подчинившего себе волю и разум хана.
Таких мыслей придерживался и великий шаман Лукоморья, собравший в своей юрте ближайших Кобяку людей.
До посвящения шамана звали Токмыш, нынешнего его имени не знал никто. Половцы верили, что после встречи с духами меняется не просто поведение человека, преобразуется его сущность. Духи потустороннего мира раздирали своими когтями тело испытуемого в поисках необычного. Считалось, что у шамана с рождения в скелете имеется лишняя кость и духи, словно препараторы-таксидермисты, искали ее, чтобы убедиться в истинности выбора.
