Испытание вечностью - Храмов Виталий Иванович (читать книги без регистрации полные txt) 📗
— Ты меня поразил до глубины души, — сказала Маша.
Миша косо на неё посмотрел, покачал головой:
— Круто. «Поразил до глубины души». Надо запомнить. А я всё — матом да матом. Ёмко, сочно, эмоционально, но нецензурно. А ты — молодец! Так что, любовь моя — увольняться не обязательно. Но, решай сама. Без работы не останешься. Гвардейск — особый город. Там — всё иначе. И ты станешь иной. И вот ещё. Возможен вариант, что на тебя будут давить, грубить. Не бойся, не тушуйся, не прогибайся, не ломайся. Помни, кто твой муж. Помни, что я, в одно лицо, могу голыми руками вырезать весь ваш отдел. Всё здание в одно лицо зачистить. Так быстро, что милиция приехать не успеет. И уйти без царапины, с тобой под мышкой. И нас — не найдут. Это — моя работа. И делаю я её — хорошо. Диверсантов моего уровня по всему миру — одной руки хватит пересчитать. Не забывай, что на тебе теперь — метка. В тебе — метка. След Медведя. Ты теперь — Медвежонок. Со всеми вытекающими правами и обязанностями. Приехали. Иди с Богом! В 17.00 я за тобой подъеду.
И он — уехал. И мир стал прежним. Обычным. Серым и расчётливым. Кончилась сказка. Лишь истома в лоне напоминала, что это — было. Это был не сон.
И он был прав. Машу сразу вызвали на «ковёр». Вызвали, но держат в «предбаннике». Было душно. Маша сняла ветровку, но увидев взгляды, одела обратно. Грудь её распирала эту эластичную футболку, что облегала, обтягивала. Истома в теле вызывала твердость, где не надо, притягивающая взгляды не только мужчин, но и коллег-женщин. Пришлось париться в ветровке.
Машу впустили в кабинет. Портрет Сталина и чёрная ленточка на нём — сбили Машу. Она не могла отвести взгляда от этой чёрной ленты.
— Вижу, Иванова, что задание выполнено. Связь установлена. Ты ночевала в квартире № 78.
— Так точно. Ночевала. Связь установлена. С фигурантом № 7 — Кузьминым Михаилом, известным так же, как Маугли.
— Какая связь?
— Половая, товарищ полковник.
— Даже так?
— Даже так. Сделал предложение руки и сердца.
— Даже так?
— Даже так. Зовёт с собой в Гвардейск. Знакомить с фигурантом № 2.
— А № 1?
— Не удалось установить местоположения. Маугли говорит, что сам не знает, где Медведь. И не узнает, пока у него, Михаила, не родятся два сына.
— Просто 2 ребёнка, Иванова. Не обязательно мальчики. Это — не условие свидания. После рождения двух детей Медвежата — погибают. Порой, нелепыми смертями. Часто — кусков не соберёшь. Как проклятие. Э! Иванова? Ты что? Тебе плохо?
— Да. Мне — плохо. Я сутки провела на крыше, на жаре и ливне, потом работала с фигурантом. Ничего не ела всё это время. Разрешите идти?
— Да-да, иди. В письменной форме! Жду доклада. Все подробности! Что, как, когда! Всё!
— Товарищ полковник, а пораньше можно уйти?
— Во сколько?
— В 17.
— Наглеешь, Иванова! Только пришла — уже отпрашиваешься. Ладно, учитывая состояние… Доклад напишешь — свободна. Отдыхай. Молодец, кстати.
«Знаю» — мысленно ответила Маша и вышла.
В бюро — ажиотаж. Маша прислушалась. Обсуждаются кадровые перестановки в верхах власти. Кто ушёл, кого «ушли». Строятся гипотезы. Почему ушли, за что ушли? Ещё позавчера, Маша бы активно прислушивалась, но сегодня находила эти обсуждения информации «достоверных источников» — смешными. Она лишь краем уха прикоснулась… Маша криво улыбнулась, вспомнив, чем она «прикоснулась» и к какому «достоверному источнику». Вспомнила сам «достоверный источник». Ей стало опять жарко и некомфортно. Слова никак не складывались в предложения. Доклад не получался.
Чтобы отвлечься, опять стала слушать обсуждения коллег. «Старая гвардия» — уходила. Молодых «боевых наркомов» — уходили. Говорят — война кончилась. Надо жить по-новому. А эти «боевые наркомы», как работали во время Войны — без выходных и круглые сутки, так в таком режиме и функционируют. И всех своих подчиненных заставляют так же круглосуточно «пахать». А Война — кончилась! Раз не понимают, что мир — изменился, то пусть освобождают место!
Никто не понимал, зачем Медведь убил Сталина. Строились разные предположения. От безобидных — хотел помочь, но не смог, случайность, до крайне негативных — попытка Медведем узурпировать власть в стране. «Вон он каким оказался! А Сталин про таких и говорил — переродился!» — говорили. Никто не высказал, что Медведя — подставили. Никто. Маша — тоже молчала. Перед глазами стояло лицо Медведицы: «Раздавят — мокрого места не останется».
В голове Маши даже секунды сомнения не было с том, что Медведь — виновен. Она верила в его кристально честный образ — и всё! Верила Маугли. Маша резко отринула всю, вновь устанавливаемую, вертикаль власти, просто потому что эта власть отринула её возлюбленного и его семью, его отца. Это было неправильно — руководствоваться в таких серьёзных вопросах эмоциями, находясь в состоянии изменённого сознания, именуемого также — влюблённостью. А надо было задаться вопросом — не может большинство ошибаться. Если весь народ, партия и правительство уверены, что Сталина убил именно Кузьмин, то — так оно и есть! А все эти, шитые белыми нитками записи, что показал ей Егерь на сказочном экране — подделка. С их умением снимать кино — плёвое дело. Для чего подделывать? Чтобы убедить её? Её — одну? Проще — её просто убить. Маугли это — может. Если верить тем слухам, что ходят про Медведя, Маугли и Егерей. Маша должна была усомниться, как комсомолка, но она — не хотела. Она так сильно хотела верить Мише, его матери, Медведю! Она так хотела быть причастной к этому странному сообществу людей, в простонародье именуемому — Медвежата! Она хотела, чтобы мир опять стал прекрасным, радужным и простым, умным и интересным, увлекательным, каким он был, когда Миша был рядом.
Потому что серая унылость обычной жизни ею была выедена до тошноты. Бомбёжки, гибель бабушки, бегство на восток, где бедную сиротку — били, пинали, отпихивали от машин, вагонов. Голод. Грязные домогательства пьяного мужика, которому она разодрала всю морду. И если бы не молодой милиционер с тонкой шеей — этот мужик — убил бы её. Именно тогда Маша решила, что тоже — будет бороться с беззаконием, защищать слабых и беспомощных. Милиционер привёл её в отделение. Во всём отделении было только двое милиционеров — молодой тощий паренёк, что было нормой в те годы, и пожилой добрый дядька с рыжими от курева усами и пристёгнутым к плечу пустым правым рукавом. Этот дядька смотрел на Машу добрыми, ласковыми глазами, называл её «Дочка». И впервые за несколько дней Маша — поела. Не было ничего вкуснее того хлеба с опилками и прозрачного кусочка жёлтого от старости сала. Именно дядька поморщился, когда она назвала свою фамилию, и выписал ей её новую фамилию — Иванова.
Потом — бесконечные пересылки по сиротским приютам. Голодные годы Войны, работа — от темна до темна. Условия жизни в детском доме были не то, чтобы суровыми. Они были — безжалостными. Дети, по природе своей — безжалостны. Им не знакомо сострадание. Взрослых рядом с ними не было большую часть времени. Взрослым было не до них — война, у всех — море забот. Все, кто мог сражаться — были в Армии, а мужиков заменили женщины, старики и подростки. Дети почти круглые сутки были предоставлены сами себе. Они работали в цехах, где были только дети от 7 до 14 лет, они жили в бараке, где на сотню детей была только немощная старуха, даже летом не снимавшая валенок и почти круглые сутки дремавшая. Отношения среди детей строились по законам волчьей стаи. Именно тогда Маша прошла свою главную школу жизни. Именно сиротский приют её научил стойкости и непримиримости. У неё была своя собственная война.
Они толпами слушали репродуктор с сообщениями Совинформбюро, о том, как страна сражалась с врагом. Всем бараком зачитывали до дыр газеты с описаниями героических подвигов бойцов и командиров Красной Армии.
Именно тогда её мечта укоренилась и выкристаллизовалась. И Маша стала к ней двигаться. Целенаправленно. Надо учиться — она училась. Надо заниматься физкультурой — занималась. Она стала отличницей по успеваемости, по физической подготовке.
