Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
— Наташа, я похож на психа?
— Похож. Очень похож, Лерочка…
— Ладно. Давай свою газету. Адрес там есть?
Хватаюсь за соломинку. Клин клином, так сказать. Иначе остается одно.
За ограду.
14
Ведьмам нонеча лафа. Всенародная любовь, выражаемая в обильном кредитовании благих дел. Вместо хибары на окраине — офис в центре, на втором этаже. Между прочим, рядом с налоговой инспекцией: так, видимо, проще от сглазу спасать. Вместо черного кота — секьюрити. Плечистый жлоб с улыбкой Будды-олигофрена. В приемной — столик с журналами. «Playboy», «Лиза», «Секреты кулинарии» и брошюра «Иисус любит тебя». Сочетание сразу убедило меня в родстве душ. Нормальный человек такое рядом не положит.
— Вы записаны на исцеление?
Фарфоровая улыбка секретарши. Гурия отвлекается от компьютера, где ее ждет «Супертетрис». Хлопает ресницами. Рядом с каштановыми локонами, отсвечивая стеклом, на стене в рамочке красуется лицензия. Та самая, Минздравовская. Вселяет непреоборимую уверенность.
— Да. Я звонил в понедельник. Мне назначили на 17:30.
— Обождите, пожалуйста. Я сообщу матушке.
Пальчики с ярким маникюром бегают по клавиатуре. Затем снимают трубку телефона. Спустя минуту:
— Матушка Епифания ждет вас. Когда зайдете, поцелуйте ей руку.
Зачем-то уточняю:
— Правую?
С удовольствием вижу, как гладенькое личико куклы искажается мучительным раздумьем. Все шло по плану, и вот на тебе: клиент вышел за рамки. А с виду приличный, в костюме…
— Если хотите, правую.
— Спасибо.
— Не за что. Вот в эту дверь.
За дверью — просторный кабинет. Аквариум с рыбками. Стены увешаны благодарственными грамотами, дипломами Международных обществ содействия бессмертию и горбатыми диаграммами, похожими на звонаря собора Нотр-Дам. Сперва теряюсь и не сразу обнаруживаю целительницу. Матушка Епифания утонула в глубоком кресле, у самого окна. На первый взгляд ей лет сорок. На второй — пятьдесят с хвостиком. Полная женщина, рыжая грива волос явно чужая
— парик. Кто б посоветовал ей не замыкать «стрелочки» у глаз? Да еще карандашом?! В сочетании с густо-коричневыми тенями «очки» смотрятся развратно.
Иду к креслу. Целую жирную руку. Правую.
На губах остается привкус крема.
— На могилку к бабушке ходил?
Голос низкий, грудной. Прокуренный насквозь.
— Э-э-э…
— Не ходил, вижу. А зря, хороший. И креста на могилке нету, небось. Машинально киваю. Креста нет. Моя бабушка была убежденной атеисткой.
Строителем светлого будущего. И умерла в полной уверенности, что лично моему счастливому детству не хватает Сталина. Чтоб было, кого благодарить. Кремень-старуха. А на могилку я вообще не захаживаю, сволочь эдакая.
— Вот тебе и беда твоя. В соседней могиле на тебя черный враг фотку зарыл.
— Ч-чью фотку?
— Твою, хороший. Твою фотку. Вот ты и чахнешь. С бизнесом проблемы? В семье свары? Сходи, хороший, на могилку, поставь крест.
— А фотку? Вырыть, что ли?
Живо представляю, как я с заступом разрываю соседские могилы. Ночью. Шарю фонарем, в поисках украденной фотки. Дождь, слякоть, брючины до колен измазаны глиной. После такого даже подполковник Качка не вытащит меня-хорошего из застенков тюремного дурдома.
— Ладно. Будем, хороший, яйцом выкатывать. Вот квитанция, с вас двенадцать пятьдесят.
Точно как пошлина за наследство. Стою, смотрю на матушку Епифанию. И вижу, как лауреат премии Св. Викентия начинает нервничать. Дрогнули ярко накрашенные губы. Плохо выщипанные брови сошлись у переносицы. Клиент ведет себя не по правилам. Клиент молчит. Клиент…
— Червонец, матушка. За фарс. Бог вам судья…
Когда ухожу, рыбки провожают меня лупатыми глазами.
Лестница.
Холл.
Злость. Самая мерзкая, безвыходная злость: на себя.
— Что, не помогла, ворожея-то?
Слова вахтера из стеклянной будки догнали меня в дверях.
Бывают минуты, когда в сортир души падает целая пачка дрожжей Не спеша оборачиваюсь. Очень подробно объясняю деду в вохровской фуражке, что думаю о гадалках в целом и о матушке в частности, куда и к какой именно матушке им (а этой в особенности!) следует идти противолодочным зигзагом, в какое место засовывать свои советы, и где находится гроб повапленный, в котором я видел их портяночный психоанализ, и…
Не сразу понял, что дед смеется. По-доброму, крякая и утирая слезы.
— Видать, крепко допекла тебя Фанька. С ней бывает. Сколько раз говорил дуре: пришел человек с настоящей бедой — не лезь лучше…
Сейчас, став серьезным, дед страшно походил на престарелого орла. Сел на вершину Кавказа, нахохлился, вертит головой, пристально изучая барана внизу. Узкое лицо в морщинах, нос крючком, острый блеск из-под кустистых бровей.
— Опять не разглядела. Эх, молодо-зелено! А тут дело швах, сразу видно…
— Что видно?
Я все еще был зол, хотя успел изрядно «спустить пар».
— Что надо, то и видно, — охотно пояснил «старый орел». — У тебя, красивый, не рожа, а афиша. Смотри только, финтифлюху свою ломать не вздумай. Молотком, например. Иначе — все, гаплык. В самое сердце перейдет.
Черт! Что за намеки?!
— Ну-ка, ну-ка, уважаемый! Я вас слушаю!
Мы с дедом пытливо изучаем друг друга. Как борцы перед схваткой.
— Может, и послушаешь, — вахтер извлекает из кармана клетчатый платок. Начинает увлеченно сморкаться, первым отводя взгляд. Впрочем, это скорее уловка: вон, снова зыркнул в мой адрес. — А я, может, и скажу. Только на сухую слово глотку дерет. Смекаешь?
И губы языком облизал.
Ясное дело, куда ты клонишь, вертухай. Смекаю. А с другой стороны — почему бы и нет? Скажешь дело — хорошо. Не скажешь — хоть напьюсь.
С любой стороны прибыль.
— Я так понимаю, «беленькая» разговору очень даже способствует? — интересуюсь в тон вахтеру. Мало ли, вдруг он портвейн предпочитает? Однако выясняется, что угадывать умеет не только «орел-в-фуражке». Мы хоть и не ясновидцы, лицензией Минздрава не облагодетельствованы, но тоже кой-чего можем.
— Способствует, способствует, — спешит заверить дед. Дергается кадык на худой, жилистой шее; будто сглатывая. Раз, другой… Э-э-э, дедушка, да ты, оказывается, алкоголик. — Фанька скоро уйдет, ей в сауну к полседьмому. У остальных закрыто. А у меня каморка есть, казенная. Все чин-чинарем.
— Ну, жди. Скоро вернусь.
Вот и докатился ты, Валерий Яковлевич. До дверной ручки. Со сторожем-алканавтом готов водку жрать и откровениями закусывать. Пришел Иван-Дурак к Бабе Яге, а она ему и говорит: есть у меня на вахте Кощей Бессменный…
— Две бутылки «Холодного Яра». Да, пол-литровые… Нет, не эти. Не квадратные. Производства «Ко— сари», круглые. Что еще? У вас вроде все. Хлеб ведь в другом отделе?
Магазин оказался буквально в двух шагах. Предоставив полный ассортимент для страждущих душ. А также желудков. Кроме водки, я взял полкило грудинки, буханку «Бородинского», банку маринованных огурцов и пачку «Bond'а». Хватит. Чай, не банкет устраивать собрались.
Вахтер ожидал меня, тщетно стараясь скрыть шило в заднице. Аж подпрыгивал на посту.
— Ушла ваша Фанька?
— Ушла, ушла. Сейчас, будку замкну… Заходь, Валерий Яковлич! Вот сюда…
Меня удивило странное обращение: на «ты» и одновременно — по имени-отчеству. Только потом сообразил, что не представлялся вахтеру. Очень интересно. Впрочем, нет, как раз ничего интересного. У Епифании, небось, спросил, когда мимо спускалась.
Одна шайка-лейка…
15
Дверь в каморку, обитая вытертым дерматином, была рядом с будкой. Внутри жилище деда полностью оправдывало ожидания: койка с быльцами из металла, тощий матрасик, одеяло в клеточку. Зеркало в шкафу треснуло, рядом
— стул-инвалид, хромой столик с горкой тарелок и двумя стаканами-«гранчаками». Окно забрано витой решеткой, на подоконнике — пепельница с окурками
Застоявшийся запах табака — крепкого, дешевого — шибал в ноздри.
