«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна (книги серии онлайн .TXT) 📗
Монаху очень хотелось сказать, что есть еще и волхвы, колдуны, да мало ли кто, но он не решился. К тому же бедолагу основательно воротило от запаха застывающего жира, от того, как Субедей облизывал грязные руки и звучно отрыгивал от сытости. Понимая, что может просто осквернить кибитку багатура рвотным позывом и будет в ответ растерзан, монах поспешил прочь, кляня день, когда отправился с купеческим караваном в далекие степи за богатым товаром.
А Субедей оттолкнул блюдо, снова сытно рыгнул и распорядился, даже не глядя, прекрасно понимая, что тот, кому нужно, услышит:
– Приведи шаманку.
– Как могло случиться, что мертвый урусский багатур восстал и убил Кюлькана?
– Багатур не восставал, это не он убил Кюлькана.
– А кто?
– Другой урус, вы зовете его эмиром Урманом.
Субедей расхохотался, многие видели, что Кюлькана поразил копьем простой дружинник, а голову эмира Урмана срубили чуть раньше.
– Ты зря смеешься, – рассердилась старуха, – это был он!
– Ну, тогда можно не бояться, эмира Урмана убили. Если, конечно, и он не встанет из мертвых, как этот Еупат. Ты можешь позаботиться о том, чтобы эмир Урман не встал из мертвых?
– Не могу!
– Почему? – Глаз Субедея снова сверкнул.
– Нельзя говорить о живом как о мертвом.
– О каком живом?
– Эмир Урман жив, и ему не надо вставать из мертвых.
– Ты совсем выжила из ума, старая, или из-за морозов больше не можешь видеть ничего вокруг? Голову эмира Урмана Бату принесли на острие копья.
– Это был не он!
Субедей махнул рукой:
– Иди, тебе принесут достаточно мяса и дров, чтобы ты могла отогреться и поесть.
Старуха презрительно сморщилась:
– Мяса и дров мне достаточно и без тебя. Ты пожалеешь, что не слушаешь моих слов.
Но у полководца уже не было ни сил, ни возможности разговаривать с шаманкой дольше, за ним прислал Бату-хан.
Бату, не дождавшись Субедея, устроил разнос темникам. Битва выиграна, урусы разбиты наголову, путь во все стороны открыт, своих потерь не так уж и много. Казалось бы, чем недоволен джихангир? Но все и без слов понимали – гибелью Кюлькана.
Эти проклятые урусы умели брать большую плату за каждую победу над ними.
– Мои воины разучились воевать?! Один урус убивает по несколько монголов!
– Они сильные воины, хан, – склонялись до самой земли темники.
– Они? Они сильные, а вы слабые! Вас надо отправить в помощь женщинам, а не ставить во главе туменов!
Но темники не пострадали, наказана была только охрана погибшего хана, а ему самому устроен огромный погребальный костер. Живые даже позавидовали тем, кто погиб в тот же день, вместе с ханом они вознеслись на небо под многочисленные крики целого войска на ложе из огромного количества дров и большого количества оружия. Но завидовали недолго, живым все же лучше, даже если ты только десятник или просто воин, чем мертвому, даже если мертвый хан.
Это уже был не первый большой костер, хотя, конечно, таких почестей никто не видел. Но многих и многих сожгли монголы с тех пор, как переступили границы этой земли. А сколько осталось просто в лесах безо всяких погребальных обрядов, погибнув от урусских стрел и мечей, утонув, будучи зарезанными острыми ножами… Но каждый упорно надеялся, что именно его минет страшная участь гибели без погребения и вообще гибель, что именно он сумеет дойти до самого конца, не получив делающего беспомощным ранения, сумеет добыть много мехов, золота, красивых женщин… Конечно, это все достанется хану, царевичам, темникам, сотникам, десятникам и только потом дойдет дело до простых воинов. Но ведь чем больше будет у джихангира, тем больше достанется и простому монголу.
Мысли многих, смотревших на пламя погребального костра, были похожи, это мысли грабителей, насильников, убийц, пришедших на чужую землю, чтобы разорять чужие города, лишать жизни других людей, угонять в плен и насиловать женщин. И против таких вставала, пусть медленно, еще не совсем понимая, что происходит, но все же вставала Русская земля.
Говорят, русские медленно запрягают, но быстро ездят. Пока Русь еще запрягала, пока дубина партизанской, народной войны еще не размахнулась, чтобы переломить хребет страшному врагу. Переломится еще ох как не скоро, хотя заставить врага уйти с самих русских земель русские люди сумеют гораздо раньше. Батый и его монголы еще пожалеют, что сунулись в эти леса, что возомнили себя хозяевами на Русской земле.
Глава 7
Воевода мерил шагами свою горницу, злясь не то на сестру, не то на самого себя, потом не выдержал и рванул на крыльцо.
– Трофим, коня!
Попало и Трофиму, у которого Зверь был не запряжен, и холопам, оказавшимся рядом. А все Анея. Вот черт, а не баба! Принесло же сестрицу на его голову.
Нет, Федор очень любил обеих сестер, и Анею, и Олену. Но какие же они разные. Приехала бы в Козельск Олена, жила бы себе тихо, а Анея свои порядки наводить стала. Да ведь как!
А все оттого, что сызмальства вольная была, и мать, и потом отец многое позволяли, а все вокруг вроде и не замечали, что девка своенравная растет. Федор вспомнил Лушку и почти злорадно подумал, что Анея своей дочери такого не прощает, что сама вытворяла. Тут же подумалось о Насте. А вот племяннице Анея не то что позволяет, но и помогает. Виданое ли дело девку одну в Рязани оставить. У Олены, конечно, но домой-то добираться сама будет. Вятич ее сопроводит обратно… Федор о Вятиче ничего худого не мыслил, но опять же, Настя засватана, а ее сотник из Рязани везти будет! И ладно с няньками, а то ведь всех холопок с собой привезла, Настену одну оставила.
Федор гнал коня, сам не зная, куда и зачем едет, просто скачка отвлекала. Мысли были все о дочери и о сестре. Вот в кого удалась Настена – в тетку. Лушка-та хоть и беспокойная, но по-иному, крикнешь и отступит, а Настю хоть плетью лупи – не поможет, будет на своем стоять. Из дома удрала… Если бы не Анея тогда, кто знает, чем бы все закончилось.
Анея… вот кто хозяйка в городе. Куда там княгине Ирине до боярыни. Княгиня, как только Анея приехала, словно обиделась, потому как сестра Федора не ходила в церковь и не признавала Иллариона, наоборот, якшалась с Вороном. Охочие до сплетен и слухов бабы тут же решили, что и она сама волховица, только не признается. Иногда Федору и самому казалось, что так и есть.
Власть Анея взяла твердой рукой, мало того, часто шла вразрез с братом. Она не вмешивалась ни в какие воеводины дела с дружиной (не хватало еще этого!), но с холопами расправлялась сама, а те, хотя и боялись саму Анею как огня, заступничества всегда искали у нее. Сколько раз бывало: он накажет холопа, посадит в поруб на хлеб и воду, а она ему еду носит. Первый раз, когда это случилось, холоп из поруба глаже, чем садился, вышел на боярских-то кормах, воевода сестре в лицо шипел:
– Ты как посмела?! Я наказываю, а ты против идешь?!
Ожидал, что сестра смутится, прощения просить станет. Но Анея не только уговаривать не стала, она даже не отпрянула под бешеным взглядом брата, напротив, поперла на него, также шипя:
– Ты наказываешь?! На хлеб и воду да в поруб на неделю, когда в поле пахота, это наказание?! Хотел, чтобы он от голода шатался, когда выйдет? Да еще и работать не смог? Что ты за хозяин, если так холопами распоряжаешься?! Хороший хозяин лошадь как плетью ни стегает, а кормить кормит, собаку как ни ругает, а без куска не оставит. Выпори, если за дело, пусть спину почешет, но знать будет, что не из прихоти побил, а за провинность. А голодом морить не смей, отощавший холоп работать хорошо не способен, у него в башке мысли только о куске хлеба.
Федор откровенно смутился, сам он кормил холопов от пуза, ближние так вообще ели за одним столом, никогда не чинился. И так вот – в поруб на голодовку – сажал редко, просто Тихоня под руку попался. Попробовал объяснить сестре, та поняла по-своему:
