Царь (СИ) - Оченков Иван Валерьевич (читать книги без сокращений .txt) 📗
— И что?
— Князь Буйносов к тебе сватается, — вздохнул окольничий, ожидая бури.
— Не пойду за него, — неожиданно спокойно сказала девушка.
— А за кого пойдешь? — нейтрально поинтересовался он.
— Сам, поди, знаешь, — усмехнулась Алена.
Медведеподобный Никита не боялся в жизни ничего. Ему приходилось идти грудью на сабли, грести веслами на галере, осаждать города и самому сидеть в осаде. По большому счету он не боялся даже царя, ибо они были с ним друзьями. К тому же Иван Федорович был справедлив и ни на кого зазря опалы до сих пор не возложил. Но вот такого взгляда сестры он боялся, поскольку не мог ему противостоять.
— Женат он, — вздохнул Вельяминов и отвернулся.
— Ой ли, — певуче протянула девушка, — и кто ту жену заморскую видел?
— Я видел. Кароль видел. Мишка Романов и тот видел!
— И где же она? — не унималась Алена. — Сколь годов государь над нами царствует, а народ не видал ни царицу, ни царевича, ни царевну…
— То государево дело, — нахмурился брат. — Не смей судить! Она сестра свейского короля, через нее у нас с ним мир.
— А я не осуждаю, — опустила глаза боярышня, — только сам знаешь суженый он мой. Ни за кого другого не выйду, так и знай!
— Так и за него не выйдешь! Не разведется он, ибо любит ее и сына с дочкой!
— За царевича c царевной слова не скажу, — не согласилась с ним девушка, — а вот за жену это ты братец зря. Уважает он ее, это верно. Почитает как жену и мать своих детей. А вот любить не любит, иначе бы с… сам знаешь.
— О господи! — вздохнул окольничий, — Да за что же мне это все? А вот если повелю за Буйносова идти?
— Утоплюсь!
— Тьфу!
Раздосадованный Никита Иванович потоптался немного, но видя непреклонность сестры, сдался и оглядел горницу. У стены стоял завешанный кисеей станок для вышивания, на котором Алена занималась рукоделием. Отодвинув рукою занавесь, он посмотрел на вышивку, но увидев, едва не уронил хлипкое сооружение на пол. С натянутого на рамку холста на него смотрел собственной персоной государь всея Руси Иван Федорович. Причем, не нынешний в русском платье с небольшой аккуратной бородкой, а тот прошлый. Который когда-то вытащил его из-за галерного весла и взял к себе на службу. В рейтарском камзоле, с развевающимися длинными волосами и вздымающего на дыбы коня. Царский окольничий сразу же узнал картину, с которой сделана вышивка и это заставило его заскрипеть зубами. Все дело было в том, что написал ее заезжий голландский художник — дальний родственник царского розмысла Ван Дейка. Но бояре, увидев ее, начали кривить губы, и мастер, по приказу царя, написал другой портрет. На нем Иван Федорович был шитом золотом платне [3] и казанской шапке [4]. Волосы острижены, а лицо покрыто приличной его сану бородой. Никакого вздыбленного коня нет, а в руках скипетр и держава. В общем, все, как и положено православном государю. Вот эту картину и повесили в думном зале. А ту, что художник писал ранее, разместили во внутренних покоях царя, рядом с парсунами [5] Катарины Свейской и детей: царевича Карла и маленькой царевны Евгении. И все бы ничего, да только в тех покоях мало кто бывал, и убранство их видел.
— Аленушка, — глухо проронил заподозривший неладное брат, — голубица моя, а ты где сию парсуну видела прежде?
Промелькнувшие в голове окольничего одна за другой страшные мысли, как видно отразились на его лице, но боярышня, ничуть не испугавшись его потемневшего от еле сдерживаемого гнева лица, шагнула вперед взяла с полки красивую книгу с медными застежками. Отстегнув их, она раскрыла страницу и показала брату картинку точь в точь повторяющую картину, висевшую в покоях царя и вышитый Аленой гобелен.
— А ты чего подумал братец?
— Фух, — выдохнул Никита, — ничего не подумал сестрица моя милая. Просто удивился, а откуда у тебя сия книга?
— Отец Игнатий принес.
Окольничий снова нахмурился. Ректор недавно созданной Славяно-Греко-Латинской академии отец Игнатий учил его сестру немецкому языку и латыни. Бывший иезуит в последнее время совершенно обрусел, делу просвещения юношества всячески радел и потому пользовался покровительством государя. Про книгу, написанную им, Вельяминов слышал, хотя видеть до сих пор еще не приходилось. Собственно, это должно было быть две книги. Одна для русского читателя, а другая для иноземцев. Если бы Никита Иванович был силен в литературе, он бы знал, что немецкая версия, это ничто иное, как рыцарский роман, повествующий о том, как странствующий германский герцог совершил множество подвигов, в том числе и галантных, за которые простодушные, но добросердечные московиты и избрали его своим царем. Еще в ней широкими мазками дегтя мазались католики вообще и поляки в частности, изображенные совершеннейшими злодеями и варварами. Отцу Игнатию, возможно, было не очень приятно писать такое о вчерашних братьях по вере, только ведь у Ивана Федоровича то, не больно-то забалуешь. Особенно если вспомнить прежние прегрешения иезуита. Русскую версию написал царский духовник отец Мелентий, и она была скорее "Житием", о совершенно святом человеке, который только и делал что молился, творил богоугодные дела, а если и брался за меч, то только за правое дело и напутствуемый отцами церкви. Творение отца Мелентия предназначалось для рассылки по городам и монастырям русского царства, а труд Игнатия в подарок властителям протестантских государств. Как сказал государь, с целью создания "благоприятного имиджа". Что такое имидж окольничий не знал, а вот что засидевшуюся в девках сестру пора выдавать замуж понял абсолютно точно.
Спать после обеда, дело святое! А если ты с утра отстоял все положенные службы, затем едва не помер от голода, пока в трапезную подали завтрак, потом, толком не подкрепившись, заседал в думе и наконец, с трудом дождавшись обеда вместо того, чтобы спокойно поесть наблюдал за боярскими сварами, так просто необходимое. Увы, мне, наивному, думал, вернусь с победой отвоевав у Сигизмунда Смоленск — укреплю свою власть настолько, что смогу избавиться от некоторых изрядно надоевших боярских рож. А также изменю хотя бы некоторые замшелые порядки, привезу жену, устрою двор на европейский манер и буду жить долго и счастливо. Ага, как бы ни так. Во-первых, моя ненаглядная Катарина Карловна наотрез отказалась менять веру. Дескать, была лютеранкой и помру ей, а если твоим новым подданным не нравится так я не новенький талер, чтобы всем нравиться. Духовенству, и продолжавшему заседать Земскому собору это все это естественно не по нутру, а потому драгоценная моя супружница продолжает проживать в Европах, где твердо правит моим княжеством и воспитывает наших детей. Ну да, детей, последний мой визит в Стокгольм, когда я подобно заправскому барышнику выменял у Густава Адольфа Ригу на Новгород, имел то последствие, что старшая сестра моего венценосного приятеля родила очаровательную, как все говорят, дочку. О том, какие у меня мысли по поводу ее имени, разумеется, никто и не подумал спросить, так что малышку нарекли Евгенией и крестили в лютеранской вере. Поскольку пределов Руси я с тех пор не покидал, то маленькую принцессу Евгению еще не видел. Спасибо хоть портрет прислали.
Во-вторых, власть моя хоть и окрепла, а верноподданные неустанно благодарят всевышнего за то, что он ниспослал им такого правителя как мое величество, до абсолютной ей как до луны. Все мои действия скованы очень крепкой, но при этом невидимой паутиной. Избавиться от надоевшей боярской рожи, конечно можно. Но лучше всего это сделать, отправив его на кормление в богатый город. Нет, можно конечно и в опалу, но тогда вся его родня будет постоянно нудить, чтобы простил. А если не простить, обидятся и начнут строить козни. Так что легче на кормление. Но с одной стороны городов на эту ораву не напасешься, а с другой стороны он ведь там все разорит к едрене фене! Причем, полбеды если просто воровать будет. Это практически в порядке вещей, недаром управление городами носит название — "кормление". Так нет же, может просто испортить, все до чего дотянется.
