Изменить судьбу (СИ) - "Alex O`Timm" (книги онлайн полные версии бесплатно txt, fb2) 📗
Правда, надолго это не затянулось, уже вскоре после утверждения в ноябре 1938 года Наркомом внутренних дел товарища Берия Л. П., по многим лагерям прокатилась волна амнистий, под которую попал и мой дед, таким образом, в начале февраля 1940 года отсидев всего два с небольшим года, вместо назначенных семи. Правда несмотря на амнистию, ему было запрещено покидать Бурятию, и уж тем более выезжать за границу. Да и по сути ехать было некуда, поэтому ткнувшись то в одно, то в другое место, в итоге осел практически на границе с Монголией, которая в это время по сути границей и не считалась, устроив свою жизнь в селе Шарагол Троицесавского аймака (уезда) в качестве охотника местного промыслового хозяйства. Уже через год дед поставил дом и взял себе в жены уроженку Шаарнатского улуса, Монгольской Народной Республики, по имени Уринтуя, что в переводе звучало, как «Нежная заря». Так, благодаря этому появилась моя мать. А в конце 1941 года, через полгода после начала Великой Отечественной Войны, деда вновь призвали в армию и отправили на фронт.
Вернулся домой он уже в конце 1945 года, чуть ли не до пояса увешанный орденами и медалями, и может быть именно благодаря этому, ему предложили должность участкового оперуполномоченного милиции Шарагольского Сельского Совета. Под его неусыпным взором оказалось три поселка, находящихся непосредственно возле Советско-Монгольской границы. А именно сам Шарагол, где находился его дом, соседний поселок Хутор, расположенный в десятке километров западнее, поселок Лесной расположенный чуть восточнее. Рядом с поселком Лесной, находилась пограничная застава, и хотя она не входила в круг его обязанностей, но так или иначе, его там знали очень хорошо.
В 1959 году, его дочь носящее поэтичное монгольское имя Жаргал — счастье, влюбилась в местного пограничника, и после окончания его службы, была устроена пышная свадьба, после которой молодые отправились на родину жениха, в солнечный Узбекистан, город Бекабад, где в 1960 году, появился на свет и я. Мой отец Карим Юлдашев, этнический Узбек, работал на Бекабадском Металлургическом заводе, а матери, удалось устроиться в местную библиотеку. И все было в обще-то достаточно неплохо, хотя бы внешне, если бы в один из дней, из-за аварии на предприятии, отец не попал под выброс жидкого металла, заживо сгорев на месте. Мать некоторое время погоревала, и в один прекрасный момент, собрала все мои вещи и отвезла меня к деду с бабушкой, якобы на лето, пока сама она, не устроится на новом месте. Тем более, что прожить на зарплату библиотекаря, было просто нереально, а из семейного общежития от завода отца, ее почти сразу же «попросили». Точнее говоря выделили взамен достаточно просторной комнаты, какую-то грязную и неудобную комнатушку, откуда она и сбежала самостоятельно.
Лето, затянулось вначале на год, а после и насовсем. Первое время, мать еще как-то общалась с родителями, и передавала мне приветы, обещая, что скоро все наладится и она заберет меня к себе, но с каждым годом надежды на это становилось все меньше и меньше. Да и честно говоря с дедом и бабушкой жить было гораздо интереснее, чем с родителями. Из тех редких моментов, что отложились в моей памяти, я помню только домашние ссоры, вечно пьяного отца, возвращающегося с работы, как тогда говорили «на рогах», постоянную нехватку денег, из-за которых, я с завистью смотрел на соседскую семью, у детей которой всегда были самые разные игрушки, а у меня единственный желтый плюшевый медвежонок Тимка, с полуоторваной лапой, с которым я не расставался ни днем не ночью. Да и того прислали мне именно дед с бабушкой.
И честно говоря став уже чуть по взрослее, я с каждым разом замирал в опасении, когда от матери приходило очередное письмо, остро надеясь, что у нее найдется очередная причина, из-за которой вот именно сейчас, она не сможет меня забрать из Шарагола. Причина, как обычно находилась, и я прыгал от радости и был как никогда счастлив этому, а бабушка, глядя на меня, тайком утирала слезы. Здесь в Бурятии мне было хорошо. Я общался со сверстниками, ходил на рыбалку на речку Чикой, охоту с дедом, летом с бабушкой мы уезжали к ее многочисленной родне, проживающей по ту сторону границы, в Монголию, где я научился, как настоящий монгол, скакать на неоседланной лошади, как настоящий ковбой, не сходя на землю, собирать пасущихся лошадей в один огромный табун, принимать участие в монгольских празднествах и выходить в круг соревнуясь в бүхэ барилдаан — национальной борьбе. И не скромничая скажу, что довольно скоро вышел в число несомненных лидеров, ни однажды побеждая многих соперников.
Здесь, на границе с Монголией многие жители имели свободный пропуск на ту сторону границы, для посещения родственников. Все это считалось в порядке вещей, помимо того, что посещая родных живущих на другой стороне, довольно часто удавалось приобрести то, что другой раз было невозможно найти в местных магазинах. Увы, но большинство поселков снабжались именно по третьей категории. То есть в магазине, можно было приобрести пиленый сахар, кое-какие крупы, осклизлые макароны, моментально слипающиеся в один комок, стоило им оказаться пусть даже в кипящей воде. Полки местного гастронома, были снизу доверху заполнены консервными банками с морской капустой, богатой йодом и белками, которая никому была не интересна. Завтраком туриста из пшённой или перловой каши в томатном соусе с легким привкусом мяса. Килька в томате была уже за радость, и раскупалась практически моментально. А любые консервы в масле, можно было достать, только в Кяхте или же Улан-Удэ.
Мясо до нашего села не доходило по той простой причине, что это считалось излишним. Действительно зачем снабжать мясом, или колбасой людей, когда в подворье почти каждого из них, имеются либо свиньи, либо овцы, либо куры. И тем более охотников, которые сами могут добыть и изюбра, и оленя, да и дикого кабана. Кроме консервных банок, там же присутствовали груды грузинского чая, который если и покупали, время от времени, и то, только те, у кого не было возможности перейти в Монголию, и отовариться в их магазинах и передвижных лавках.
С другой стороны, и там тоже было не все ладно. Например, каждый раз отправляясь в гости к монгольской родне, мы обязательно брали с собой мешок сахара, муки, риса. Все это у нас стоило гораздо дешевле чем там, и поэтому всегда принималось с радостью. Зато оттуда к нам приходило то, что у нас невозможно было купить ни за какие деньги. Те же самые джинсы, которые в Улан-Уде доходили до ста пятидесяти рублей за пару, в Сухэ-Баторе, свободно лежали за пятьдесят местных тугриков. Если учитывать, что один рубль с радостью меняют на четыре тугрика, получается, что те же польские «Montana» стоят всего десять пятнадцать рублей. Правда разница все имелась, уже «Super Rifle» в монгольских магазинах доходил до сотни тугриков, хорошая кожаная обувь, оценивалась примерно во столько же, кожаные куртки с меховой подстежкой, местного производства стоили совсем недорого, а турецкие, которые свободно продавались по всей Монголии уже втрое дороже. Но так или иначе, приобретать все это там, было гораздо выгоднее. Правда и тут имелись свои нюансы.
Если скажем я приехав к родным в Монголию, купил все это, то перевезти все это через границу, довольно сложно. На пограничных постах возникают неудобные вопросы о том, где взял иностранные деньги, откуда, кто подарил и так далее. В итоге, могут выписать штраф, а иногда и конфисковать купленное. Другое дело, если все это привозят родные, которые объявляют все эти вещи собственными вещами, и никаких вопросов не возникает. Правда имеются еще и «дырки», своего рода, нелегальные проходы через границу, но это совсем другая история.
Однажды, будучи еще в «нежном возрасте», я как-то спросил деда, как согласуется его служба в милиции, и контрабанда. Потому, как использование «дыр», иначе назвать никак не получается.
— Я, хоть и милиционер, — ответил он мне, — но далеко не идиот. Уж если, наше руководство не желает нас нормально обеспечивать самым необходимым, почему бы мне самому не побеспокоиться о том, чтобы моя семья была одета и обута, как полагается.
