Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Мастер работает — а подмастерье уже положил в горн новую заготовку. Потом друзьям из Мерсии объяснят: металл после плавки выходит годный, только пористый, непрочный. Потому из него нужно выколотить дурь. Убрать поры, выгнать шлак. Сталь не железо! Слиток даже расплавить нельзя, разве Немайн знает как — но пока таких премудростей не рассказывала. Но плавить и не надо, чтобы стал ковким, достаточно нагреть докрасна. А ковать теперь недолго: то, чего прежде молотобойцы добивались, неделю за неделей обрушивая кувалду на слиток, молот–великан делает за минуты. Немудрено. В нем этих кувалд, по весу… Только заготовку на наковальне поворачивай!
Конечно, и после этого остается много работы: нужно придать металлу форму, но и тут нечеловеческая сила ударов только на пользу. Потом заготовка должна остыть: точить нужно холодную. Потом снова в горн — перед закалкой.
— Могли бы работать быстрей, — пояснил мастер, — в горн больше одного слитка войдет. Только спешка того не стоит. Гильдия следит, чтобы мечи выходили не хуже шедевра. Сочтут портачом — отберут мою утреннюю кузницу…
Странный образ. Или — не образ?
— Почему утреннюю?
— Потому, что моя она восемь часов каждый день. Потом — чужая: вечернего мастера и ночного. Ночным быть плохо: человек не сид, ночью спать должен. Опять же, расход на масло для ламп. И все равно не так светло… Правда, наш ночной привык. Говорит, воздух прохладней — плюс. Каждое утро от него принимаю хозяйство — под приложенный палец. Мол, ничего не утрачено. Потом так же сдаю вечернему. Хлопотно, но спокойно. Зато еще два добрых человека с того же горна и молота кормятся. Сытно! Сами знаете цены. А я делаю восемь мечей каждый день… И все берет сида. Цену как объявила — не снижает. Чего еще желать? Ну, это мне. Но и вам стоит подумать: мой меч в бою не хуже сварного будет. А что после битвы иззубренный и тупой вручную не заточить — так берите новый, задешево! Моих десятка три за один ваш выйдет…
Вышли. Окта заметил — у короля на лбу густой пот, будто не на весеннем ветерке стоял и издали на чужой труд любовался, а вкалывал у самого горна… Пенда промакнул лицо краем плаща. Сказал:
— Пощупал… Словно пальцы оторвало! Понимаешь, что такое восемь мечей за утро?
Расчет простой — для того, кто озаботился изучить сидовские цифры. За день — двадцать четыре. Десять больших молотов дадут в день двести сорок. Сорок рядов по шесть человек: такой отряд на поле боя заметен! Дует ветер, течет река, кормятся люди — и, как река, течет на врага бесконечная колонна воинов. За месяц — легион. Не знамя, как в Британии — настоящий, римского штата. Вот и все о знаменитом греческом контракте! Прищурь глаза — увидишь: месяц, и безоружные ополченцы вооружены не топорами даже — сплошь мечами, прикрыты стеганым доспехом. Еще месяц — у каждого прибавятся простой щит и копье. Еще месяц — на каждом шлем…
Не такой, как взяли в походе на саксов — полоски накрест, поверх кожа. Не клепаный из четырех частей — у короля такой, и у самой Немайн! Сейчас делают такие, каких никто прежде не видел: кованые из одного куска. Клепаный, понятно, настолько прочен, насколько крепка самая слабая заклепка. Поди их все проверь! А этот врагу надо прорубать. Или вминать — но, опять же, цельный кусок, а не рвать заклепки.
Ткацкие станки проверять не стали. Сунулись только в валяльни. Труд сукновала — один из самых тяжких… Только и здесь мастер больше смотрит за машиной, чем занимается ручным ремеслом. Да сила ветра вместо силы воды: сукновальня не меха, остановится на время — горе невелико. И никакой волшбы, не считая машин. Только огромные деревянные столпы, словно великаньи ноги, пинают тюки с шерстяной тканью. И не злы они вовсе, только их равнодушие страшней любого гнева. Попади под них человек — так же безразлично перемелют в кровавый куль… А вот у молота душа воинская, недаром оружием занят — он–то бьет то, что может держать удар.
А что у машин есть души, хоть не людские и не звериные — точно. Те же ветряки — без сомнения живые. Смотритель рассказал, что собранные без Немайн машины вышли неправильными, скрипели, словно бы зубами, ломались. Вернулась — и все вернулось. Если ветряк от начала правильный, ничего ему не надо, кроме ухода и ветра. Раз построил — служить будет и внукам… Заглядывала ткачиха: у их гильдии и на торговлю сукнами привилегия.
— Новеньким интересуетесь? — спросила, — Вот вам, чего не жалко: пуговица.
Ткнула в лиф платья. Ну, это Окта уже видел. Даже в церкви слышал проповеди: мол, теперь у блудниц, носящих платья с вырезом ниже ложбинки, нет оправданий, что детей кормят! Пуговицу–то расстегнуть недолго. Значит, благочестивая жена может и под горло застегнуться. А то, как сида, и шею захватить стоячим воротом. Лиф с застежкой на пуговицах — вот фасон, одобряемый Церковью.
Оказывается, это не столько для святых отцов, сколько для ткачих: это у них грудь в разрез норовит выскочить, а ведь за станком и королевы стаивают! Ткать гобелен — куда здоровей, чем губить глаза вышивкой. В Мерсии дамы додумались прелести отдельной полосой ткани прихватывать. Хорошо, только детей кормить мешает…
Так что до недавнего времени камбрийки мирились с поношениями в проповедях. Но если за обычным, стоячим, ручным станком выскочившая грудь ничем, кроме епитимьи, не грозит, то в Кер–Сиди станки новые, лежачие, и работают сами, не от человеческих рук.
— Утягиваться — тесно! — отрезала камбрийка. — Пуговки лучше… А потом, мы, конечно, добрые христианки и ничего такого на уме не имеем, но петелька может и соскочить. Случайно! Главное, не на рабочем месте. Иначе… Открывали мастерские — Эйра–ригдамна пела песнь машин! Немайн сама хотела, но упросили сестре доверить. Голос Неметоны — оружие. Понятно, что постарается никого не задеть — а вдруг? Так же, как с машинами:
Помни, наша жизнь — слепой закон:
Не умеем мы жалеть, прощать, любить.
Обиходишь — будешь награжден.
Подведешь — не поколеблемся убить!
Титьку оторвать — только так. Мастерская — не место парней завлекать!
— Не страшно рядом с чудищем таким?
— Не–а! — и снова пропела:
— Мы сильны, но если ты позволишь,
Пусть нас движут ветер и вода–Наши сила и умения — всего лишь
Продолженье ваших воли и ума!
[2]
Наши машины — наша доля славы! И если бы не ограничения гильдии, я бы и с двумя станками управилась!
Вечером король перешел с пива на наливки. Сделался разговорчив. Отломил кусок хлеба, сунул наследнику под нос.
— Это что? Отвечай!
— Хлеб. Хороший. Пшеничный.
— То–то. А в Камбрии пшеница не вызревает. Ничего, из Африки привезли. Почему? В Кер–Сиди есть машины, в Африке нет. Все, что делают здесь, получается дешевле и лучше, кроме того, что родит земля. И если греки могут платить Немайн лишь хлебом и золотом… с чем останемся мы?
— С углем, он нужен для топок и каминов, — откликнулся Окта, — с железной рудой. Она тут вся моя! Зерно — это Африка, и золото — Африка, но у нас есть серебро, мясо, кожи, строевой лес.
Граф настоящий был искренне весел. Поддельный — не приободрился.
— Все это есть у многих, — сказал Пенда. Вот поссорится сида с тобой, купит руду у франков или вестготов. Уголь у нее вообще свой. Что до мяса… Может быть, наведаться в порт? Что–то мне говорит, что рыбой Немайн скоро приторговывать будет: копченой, соленой и всякой вяленой. Ну, а соль тут всегда варили….
В порт с утра не пошли. Король буркнул:
— И так ясно. Не удивлюсь, если завтра корабль вверх по реке попрет без гребцов и без паруса…
