Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы - Валентинов Андрей (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
– Нет, не у него... У главного.
– Ну-ну, – подзадорил следователь. – И кто это там у вас главный?
Тут следовало сделать небольшую паузу. Юрий еще раз вспомнил подготовленную байку. Самое забавное – если что либо могло быть забавным в этом адском месте, что все в ней – или почти все – правда...
– Дайте, пожалуйста, конверт.
Через секунду конверт был у него в руках. Орловский еще раз поглядел на зубчик и даже коснулся его пальцем...
– Этот конверт положил мне в стол гражданин Духошин.
– Кто?! – вопрос был быстрый, словно молния.
– Духошин... Я не помню его имя и отчество. Он начальник 1-го отдела Музея. Я понимаю, вы мне не поверите. Я докажу... Вот, смотрите: этот конверт – бракованный...
...Именно такие конверты Юрий заметил на столе у Духошина. Начальник 1-го отдела уговаривал Орловского начать сотрудничество, а Юрий, чтоб не смотреть ему в глаза, глядел в сторону – на бумаги, громоздившиеся на столе...
Следователь не перебивал. Перо летало по бумаге. Да, похоже, клюнуло, надо жать дальше...
– Духошин давно хотел меня завербовать. Он грозил мне, гражданин следователь! Говорил, что я дворянин, меня будет легко уволить при первой же чистке...
...Чистая правда! Именно так изъяснялся Духошин.
– Пока это все слова, гражданин Орловский, – следователь оторвался от протокола и с сомнением взглянул на Юрия. – Все-таки начальник 1-го отдела...
– Так в том-то и дело! Понимаете? – Юрий даже вскочил, а затем, словно обессилев, рухнул на стул. – У них там целая банда! Они вербуют сотрудников – и все боятся!..
– Стоп! Ты вот что, успокойся! Ты их не бойся, Орловский. Ты, бля, нас бойся!
– Да, да, конечно... Извините, мне действительно страшно... – Юрий перевел дух, решив, что пора выдавать главное. – В Музее действительно есть группа врагов народа... троцкистов. Они имеют задание истреблять честных сотрудников, коммунистов и беспартийных, чтобы ставить на их место своих людей. Ведь Музей находится рядом с Главной Крепостью, оттуда простреливается вся площадь. Если они сумеют контролировать здание Музея...
– Е-мое! А ведь правда!
Кажется, мысль о стратегическом положении главного Столичного Музея пока не приходила в голову следователя. Орловский закусил губу, чтобы не улыбнуться.
– Они действуют в Музее уже около года. За это время им удалось скомпрометировать очень многих. Всех тех, кто не желал сотрудничать, они обвиняли во вредительстве. Им все верили...
...И это – тоже правда.
– Меня завербовали... Но Кацман и Иноземцев вызвали почему-то подозрения, и их решили убрать...
– А чего ты выступал в их защиту?
Это был, действительно, опасный вопрос. Но не слишком.
– Мне приказали. Я должен был выступить, а собрание – меня поддержать. Якобы для того, чтобы этих ребят просто напугать, сделать податливыми для вербовки. Мне так обещали, гражданин следователь! Только сейчас я понял, что меня тоже решили убрать. Но я не мог отказаться, понимаете? Они сказали, что меня найдут даже здесь. Еще им мешал профессор Орешин, его тоже решили скомпрометировать.
– Постой, Орловский, – следователь дописал строчку и стукнул ребром ладони по столу. – Что ты заладил: «они, они»! Ты фамилии называй!..
– Я... всех не знаю... Это же тайная группа, гражданин следователь! Но я знаю главного... самого главного... Это бывший троцкист – еще с 20-х...
– Фамилия!
Юрий молчал. Интересно все же, поверил или нет? Наверное, еще нет. Во всяком случае, не до конца...
– Фамилию говори! Ну? Чего молчишь, проблядь?
...Удар был короткий, почти без размаха. Юрий упал на пол, боль затопила голову...
– Вставай, вставай!..
Орловский медленно встал. Энкаведист был рядом, придерживая его за ворот окровавленной рубашки. Юрий заметил, что пальцы следователя тоже в крови. Он набрал в грудь воздуха. Пора!..
– Аверх... Профессор Аверх, парторг Музея...
Окровавленная рука отпустила ворот, и Юрий медленно опустился на стул. Голова гудела, кровь текла по лицу, но это было сущей ерундой по сравнению с главным. Поверил?
– Аверх, Аверх... – энкаведист закусил костяшки пальцев, о чем-то размышляя. – Слушай, Орловский, а ты не врешь? Учти, если врешь – я тебя, суку, сгною!
– Проверьте... – Юрий вздохнул и заговорил тихо, словно лишившись последних сил. – У меня лишь два доказательства: конверты и то, что Аверх был троцкистом...
Следователь, схватив трубку внутреннего телефона, скользнул пальцем по диску.
– Фарафонов? На месте? Хорошо... А ну-ка, взгляни, что там у нас по одному типу... Фамилия Аверх, зовут...
– Соломон Исаевич, – подсказал Орловский.
– Соломон Исаевич... Что там он поделывал лет десять назад? Да, еще взгляни-ка на фамилию Духошин... Да не знаю, как его зовут, проверь!
Юрий ждал. Даже если все сорвется, он должен держаться этой версии до конца – иного выхода не было...
– Что?! – следователь вскочил, ручка покатилась по полу. – В поезде Троцкого? Оба? Не может быть, черт! Да как же мы прошляпили? Ага, ага... Ну дела!.. Все, спасибо!
Он бросил трубку, наклонился за ручкой, а затем весело взглянул на Орловского:
– Че такой мрачный? Да иди умойся, смотреть противно.
Теперь Юрий понял, зачем в кабинете умывальник...
– Так, – энкаведист неодобрительно взглянул на испачканные в крови костяшки пальцев. – Зубы целы, интеллигент?..
– Да, – Юрий невольно усмехнулся. – Это из носа...
– А чего кобенился? Говорил бы сразу! Ты, бля, любого из терпенья выведешь. Курить будешь?
Юрий не возражал – курить хотелось отчаянно. Следователь бросил на стол пачку «Герцеговины» и спички.
– Сам не курю, – пояснил он, не отрываясь от протокола. – Для таких, как ты, держу. Цени, Орловский!..
Папироса окончательно успокоила. Интересно, одобрил бы его поведение Терапевт? Наверно, все же нет. Его друг по-своему брезглив и не стал бы пачкаться о таких, как щекастый «профессор». Но у Юрия нет выхода. На весах – не только его жизнь...
– Ладно, вали обратно! – следователь встал и возбужденно потер ладоши. – Поеду к твоему Аверху. Поручкаемся, бля!..
Орловского не трогали три дня. Все это время он пролежал на нарах, почти не вставая. Лежать в дневное время запрещалось, но у Юрия был достаточно веский предлог. Кровь из разбитого носа продолжала то и дело сочиться, и «вертухаям» в конце концов пришлось оставить его в покое.
