Солдаты - Форстчен Уильям Р. (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Калин остановился на полпути на высоте двадцатой ступеньки, все еще не снимая шляпу. Последовала долгая, многозначительная пауза.
— Не тяни, — прошептала Кэтлин.
Наконец, Эндрю начал подниматься по лестнице, пытаясь не показать своей усталости и оцепенелости. Он встал по стойке «смирно», и отдал честь, Калин кивнул в ответ, но не обнял или даже не хлопнул по плечу. Эффект был мгновенный, шепотки побежали через толпу зевак. Позади президента Эндрю мельком заметил нескольких сенаторов, — все от Руси, одним из них был Василий Бугарин.
— Пойдем вовнутрь, поговорим, — наконец заявил Калин.
Эндрю кивнул в согласии, ничего не ответив. На мгновение Калин замешался, посмотрев на Ганса.
— Я хочу, чтобы мой заместитель пошел со мной, — сказал Эндрю, Калин повернулся без комментариев, возглавив движение наверх лестницы.
Эндрю взглянул назад на Кэтлин, которая сверкнула улыбкой, промолчала и, повернувшись, вернулась в карету. Он чувствовал себя виноватым, сказав так мало, и проявив так мало чувств, и понимание этого его тревожило. Его ощущения были почти абстракцией, воспоминанием, как будто он стал таким сдержанным, что внутри в настоящее время не было места для любви и преданности, того, что как он знал, он должен испытывать к своей семье.
Хотя все еще стояло раннее утро, он был рад шагнуть сквозь витиевато гравированную дверь в прохладную темноту внутри резиденции президента. Оказавшись вне поля зрения толпы, он надеялся, что Калин сбросит маску и покажет немного тепла, но тот нисколько не смягчился. Президент вел их по коридору мимо бывшей боярской палаты для встреч, в сторону комнаты, которая служила президенту в качестве его офиса. Комната была с простой обстановкой, что было типичным для старого Калина. Иконы Перума и Кесуса, полуязыческое проявление православия, которое было принесено в этот мир, главенствовали на дальней стене, с более меньшими иконками различных святых, некоторые из которых были парнями из старых 35-го полка и 44-й Нью-Йоркской батареи, окружающих центральный элемент. Другие стены были покрыты картами, утыканными красными и синими булавками, отмечающими ситуацию на западном фронте, где бродили остатки мерков, побережье Внутреннего моря и теневую войну, которая продолжалась против Карфагена, а также Восточный Фронт, откуда он только что прибыл.
В центре комнаты стоял потрепанный дубовый стол, вокруг которого была установлена дюжина стульев с прямыми спинками. Эндрю обрадовался, увидев Святого Прелата Касмира, сидящего у дальнего угла, преподобный поднялся на ноги, когда вошел Эндрю.
— Добрый день, Эндрю, — сказал он, на достаточно хорошем английском, и Эндрю улыбнулся, снимая свою старую шляпу-кепи, выказав искреннее уважение.
Напротив него находился Винсент Готорн, всего лишь тень призрака, униформа болталась на его худющем теле, и он по-прежнему щеголял своей острой козлиной бородкой и усами, как у Фила Шеридана.
Не говоря ни слова, Бугарин взял стул рядом с Касмиром, а Калин сделал знак Эндрю сесть рядом с Винсентом, Ганс взял стул справа от Эндрю, пока Калин усаживался за Бугариным. Эндрю склонялся, перед началом этой встречи, выразить протест, попросить, по крайней мере, освежиться и немного перекусить, а затем каким-нибудь образом получить несколько минут наедине с Калином, что бы узнать, что же происходит, но холодный взгляд Калина подавил его протест, и поскольку он уже сел, то обошелся чашкой чая, которой Касмир уделил большое внимание, наливая чай двоим вновь прибывшим. Затем преподобный настоял на молитве, которая протекала в течение пяти минут и которая делала сильный упор на его благодарность за благополучное возвращение Эндрю и Ганса, на необходимость в божественном руководстве и силы в испытаниях в будущем. Как только трое русских перекрестились, Эндрю поднял голову и уставился прямо на Калина.
— Эндрю, нам необходим правдивый доклад о том, что случилось там и почему, — сказал Калин, открывая встречу, без замечаний или одной из своих обычных острот, предназначенных для снятия напряжения.
— Я никогда не обманывал вап, все, что угодно, кроме этого, Мистер Президент, — холодно ответил Эндрю, решив быть формальным и избежать использования неофициального прозвища Калина.
«Странно, однажды ты был крестьянином, выдумщиком и шутом для боярина Ивора, скрывая свою хитрость за маской дурачка, чтобы защитить свою семью и себя непосредственно, когда придут тугары, очень сильно надеясь, что таким образом спасешь свою дочь от отправки в убойную яму.
Готорн, который теперь является твоим зятем, учил тебя идеалам Республики, и именно ты был тем, кто спровоцировал восстание, и многие годы после тех событий я учил тебя всему, что знаю о том, как править, и написал саму Конституцию, которая облекла тебя властью», подумал он.
И теперь Эндрю не мог не чувствовать вспышку негодования, наставник, который нашел себя превзойденным студентом, «нет, это не правильно, так не должно быть», сказал он себе. «Сквозь все эти годы я сохранял требование, что военные должны отвечать перед гражданскими, и теперь здесь так и происходит».
— Эндрю, пожалуйста, расскажи нам что произошло, — вставил Касмир. — Весь город находится в суматохе от страха, некоторые даже утверждают, что фронт рухнул и бантаги скоро будут у ворот.
— Нет, они не прорвались, фронт — тот же самый, каким был перед нападением.
— Другими словами, вы не продвинулись ни на дюйм земли, — вставил Бугарин.
Эндрю перевел взгляд, изучая сенатора. Ходили слухи, что тот болел туберкулезом; его кожа была почти цвета свинцовых белил, натянутая на костях лица. Темные глаза, казалось, горят подобно углю, когда он вернул Эндрю взгляд. Несмотря на текущую позицию сенатора, Эндрю понял, что у него на самом деле есть определенная доля уважения к этому человеку. Он избежал позорного “Заговора бояр”, нацеленного на свержение правительства перед меркской войной и некоторое время командовал полком, а затем бригадой перед тем, как эвакуировали Русь. Сраженный болезнью он ушел из армии и был сразу же избран сенатором. Все же в последние годы протесты против войны все более и более сосредотачивались вокруг него, сначала как общее беспокойство по поводу течения сражения, а затем все сильнее и сильнее в качестве голоса сепаратизма и недоверия к Риму и их способности сражаться.
Это было то самое, чего Эндрю не мог постигнуть, этот омерзительный клин, вбитый между Русью и Римом. Если бы они преуспели в том, чтобы расколоть их на части, то Республика лопнула бы, и все они погибли бы тогда. Как человек с интеллектом Бугарина не видел этого, было загадкой.
— Если вы спрашиваете, удержали ли мы противоположный берег реки, — ответил Эндрю. — Нет.
— Каковы общие потери? — спросил Касмир. — Сначала я хочу узнать потери среди людей.
Эндрю вздохнул и на мгновение взглянул на потолок.
— Не менее двадцати семи с половиной тысяч убитыми, раненными или взятыми в плен из тех сорока тысяч, что пересекли реку. Чуть больше девяти тысяч раненных возвратились; все остальные погибли.
— Милосердный Перм благослови их, — произнес нараспев Казмир, совершая крестное знамение.
— А оборудование? — спросил Калин.
— Все вступившие в бой броневики были потеряны, то есть пятьдесят три машины. Девятнадцать легких дирижаблей и одиннадцать тяжелых машин также было потеряно. Восемь полевых батарей погибли, и почти все оснащение трех корпусов наряду с оборудованием двух полков инженерных войск и понтонных бригад, три корпусных полевых госпиталя, и где-то приблизительно пятьдесят полковых штандартов и знамен.
Калин громко выдохнул и откинулся на спинку стула.
— Как, черт побери? — вскрикнул Бугарин. — Что вы сделали не правильно?
— Просто расскажи нам, — сказал Калин, отрезая Бугарина.
— Это была ловушка, — сказал Эндрю. — Незаметная и простая. Этот новый лидер, Джурак, он не такой, как предыдущие. Я боюсь, что мир, из которого он пришел, намного более развит, чем мой. У него лучше способность воспринимать как использовать новые создающиеся виды оружия, его армия преобразована во что-то сильно отличающееся от того с чем мы встретились у тугар и мерков.
