В начале пути - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Нет, государь. Не в похвалу себе скажу, иные капитаны не так охочи до службы.
– А вот это радует особо. Тогда неси службу, как и прежде, о разговоре нашем никому ни слова. И будь готов выступить по первому требованию.
– Слушаюсь, государь.
Глава 4
На богомолье
Господи, и смех и грех. Дед, он, конечно, Великий, много сделал такого, о чем иным правителям и мечтать не приходится. Иноземцев призвал, и не просто на службу, а чтобы они своими знаниями делились и учили наукам подданных Российской империи. То деяние действительно великое, и толчок России был дан огромный. Но порой и этого великого человека заносило на такие перегибы, что без улыбки и не взглянешь.
То, что дед вывел русских женщин из заточения в светлицах, – это конечно же правильно. Как верно и то, что ломал устои и закоснелость. Но специальным указом заставлять людей обряжаться только в иноземное платье – это перебор. Женщины, да еще и поддержанные его государевой волей, и сами взяли бы свое. Причем не огульно перенимая все иностранное, а с оглядкой на традиционное и подходящее под местные условия.
Зимы российские не в пример более суровы, чем в Европе. Отсюда и подход к одежде несколько отличается. Будь Петр на Крещение одет не в иноземное платье, а в шубу, глядишь, и не случилось бы этой злосчастной болезни. Ну да бог с ним, с морозом. Тут ведь какое дело, иные они, русские, и по нраву, и по укладу.
Взглянешь на иноземца, причем не на вельможу, а на прислугу, они даже двигаются как-то иначе, оттого и платье на них смотрится естественно. Представить такого в русском одеянии сложно, а вот русского в иноземном… А чего представлять? Взгляни вокруг и отдыхай душой, годы себе продлевая, ведь сказывают – хорошее настроение продлевает жизнь. А смотреть на русских, обряженных в иноземное платье, без смеха трудно, потому как в большинстве своем оно на них смотрится как на корове седло.
На эти размышления Петра натолкнул Василий, денщик его, который как заполошный бегал по усадьбе и дому, подгоняя иных слуг. Все они были обряжены на иноземный манер, коий им ну никак не подходил и смотрелся инородно. Конечно, можно это отнести только к черни, но не получается, потому как и родовитые дворяне выглядели ничуть не менее забавно.
Сам Петр, облачаясь, отметил некоторое неудобство подобного покроя. Камзол приталенный, до колен. Оно, может, и красиво со стороны-то смотрится, да ноги несколько стесняет. Кафтан тяжел, крой неудобен, рукава с большими обшлагами, за которыми можно хранить целую канцелярию.
Кстати, многие именно там и носят бумаги, говорят, такую привычку имел и дед. Бывало, придет мысль прямо в седле, так он, не сходя на землю, тут же принадлежности истребует и на любом клочке бумаги проект указа набросает, а потом ту записку за обшлаг. Эдак вернется с прогулки, а по обшлагам уж несколько документов распихано.
Короткие штаны с застежками под коленом. Чулки шерстяные, по случаю зимы. Башмаки неудобные, с пряжками большими. Правда, сейчас на нем ботфорты, в них куда сподручнее в седле сидеть. Похоже, это самое удобное из всего гардероба. А ведь Петр иного одеяния никогда и не носил, только на иноземный манер. Даже во время многомесячной охоты. Хм. И раньше он находил одеяние вполне удобным. С чего бы это?
– Петр Алексеевич, преображенцы готовы. Вещи почитай упакованы. Еще самая малость, и можно выдвигаться, – радостно доложил Иван Долгоруков.
На дворе ясный солнечный день пятнадцатого февраля одна тысяча семьсот тридцатого года. После ранения Ивана и болезни Петра прошел почти месяц, потому оба они сейчас чувствуют себя полностью здоровыми. Значит, можно и в путь выдвигаться. Холода простоят еще долго, а потом наступит самая настоящая распутица, но это не могло отвратить молодого императора от намеченного.
Не сказать, что месяц выдался легким. За это время Петру пришлось приложить изрядные усилия, чтобы окружающие не заметили произошедших в нем значимых изменений. Он все так же мало интересовался делами государственными и не посещал заседания верховного тайного совета. Правда, пару раз верховники устраивали заседания прямо в усадьбе. Но на тех заседаниях присутствие Петра было необходимо, так как предстояло подписать ряд указов.
Кстати, некоторые из них он так и не подписал, поскольку у противоборствующих сторон остались разногласия. Удалось отговориться тем, что коли нет согласия, то стоит лучше обдумать вопрос, дабы решение оного устроило всех. Ох и тяжко идти по лезвию ножа. Оно ведь как, и Долгоруковым излишне потакать нельзя, и насторожить их не хочется.
Иван, кстати, как это уже бывало раньше, с родителем своим помирился, тот не раз навещал раненого. Ну не препятствовать же в этом отцу. В эти часы посещений Петр хоронился либо за спинами преподавателей, вдруг воспылав жаждой знаний, либо вызывал духовника, проявляя завидную набожность. Последнее легко объяснялось чудесным его исцелением.
Навещали его и невеста, и Лизавета. Для них он выкраивал время в своем плотном расписании. А оно и впрямь было плотным. Учился и молился он весьма усердно. Правда, при этих посещениях Петр чувствовал себя человеком, ступившим на тонкий лед. Катерина, его официальная невеста, удостаивалась особого обхождения, хотя ничего подобного не требовала, будучи тихой, скромной и печальной. Казалось бы, жених – император, к тому же чудом избегнувший смерти, тут радостью следует светиться. А нет ничего этого. Ведет себя так, словно покорилась своей судьбе, которая ее и не радует вовсе.
С Лизаветой все иначе. Она, как всегда, жизнерадостна, ведет себя шумно. А главное, постоянно кокетничает и заигрывает. То позу примет соблазнительную, то глазками стрельнет эдак игриво, то ластится как кошка. Чего греха таить, красавица она, и стати все при ней, Катерина на ее фоне явно проигрывает. Вот только Петр никак на это не реагировал, да еще частенько, как бы в шутку, то Лизой назовет, то тетушкой любимой. Цесаревна вряд ли была в восторге, но оставалась все так же решительно настроенной. Не останавливало ее и то, что порой Петр не находил окна в занятиях для встречи с любимой тетушкой. Не принятая раз, она возвращалась в другой.
Петр даже подумывал о том, чтобы отозвать из украинской армии Бутурлина, бывшего ее полюбовника. Но вовремя сообразил, что не недостаток мужского внимания виной настойчивости Елизаветы. В конце концов, у нее был Лесток, не юноша, а вполне крепкий мужчина. А вот того, чего добивалась тетка, Петр дать ей не мог. Да попросту и не хотел. Поставить бы ее на место, но был еще и Остерман, явно принимавший ее сторону и ратовавший за их брак. Морда немецкая, так и не стал православным.
Разумеется, бывал Петр и за пределами усадьбы. Чай, не в заточении и не в осаде. Вот только выезды эти были связаны исключительно с посещением церквей и под эскортом преображенцев. Впрочем, к чему та охрана, было непонятно. Не иначе как от сановников и придворных, которые никак не могли пробиться к императору.
А вот простому люду везло куда больше. Юный Петр не раз и не два покидал образованный гвардейцами коридор, чтобы пообщаться с чернью. Под всеобщий восторг принимал на руки младенцев и детей постарше, которых с готовностью протягивали матери. Как знать, глядишь, и им перепадет толика от благословения Господня, снизошедшего на помазанника Божьего.
Но все это было позади. Впереди же было многомесячное путешествие по святым местам. Скрашиваемое охотничьими забавами. Стоило ему об этом подумать, сердце радостно затрепетало, а плечи невольно расправились, наполняя легкие воздухом, кружащим голову. Надо же, все еще в помещении, а уже мнится свежесть заснеженных просторов.
– Иван, а как же собаки? Лая не слышу. Неужто позабыл?
– Как можно, Петр Алексеевич. Обижа-аешь. Свора к нам присоединится на загородном тракте. А то как-то несолидно, император отправляется на молебен по святым местам и свору собак с собой тащит.
– И впрямь ерунда получается.
