Адъютант палача (СИ) - Яманов Александр (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
Озеров дураком не был и прекрасно понимал, какие события сейчас происходят в Царстве Польском. Официальная пресса пока не писала о начале восстания, но заинтересованные люди были в курсе. С учётом того, что директор в молодости как раз давил мятеж 1831 года, то иллюзий насчёт происходящего он не испытывал. Поэтому я и решил, что лучший путь — это говорить правду, не всю, конечно. Но в общих чертах я описал свои планы. Думаю, дальше директора они никуда не пойдут.
-Иосиф, вы пропустите знаменательные моменты, связанные с окончанием корпуса. Посещения Его Величества, бал, и множество других событий, навсегда должны остаться в памяти выпускников. Подумайте, может, имеет смысл подождать несколько месяцев? Но если вы решительно настроены в желании сдать экзамены раньше, то с моей стороны препятствий не будет.
Зачем мне все эти светские мероприятия? Нет, директора я прекрасно понимаю. Для восемнадцатилетних юнцов, всё перечисленное — знаменательные события, которые останутся в памяти на всю жизнь. Только я равнодушен к этой версии выпускного и не факт, что через полгода вообще буду жив. Плюс моё письмо одному важному человеку уже отправлено. Более того, к нему отнеслись со всем вниманием, и в конце недели я приглашён на обед. Думаю, несколько дней обо мне будут собирать информацию, что вполне разумно.
В итоге, с экстерном проблем не возникло. Озеров отправил меня к нашему классному руководителю, который должен был уточнить экзаменационные вопросы. Как таковых, билетов в этом времени не было. Но это не значит, что будет легко, и экзаменационная комиссия просто так одобрит выдачу мне знака об окончании корпуса.
Только всё это было мелочами по сравнению с предстоящей встречей. Замечаю, что я излишне слился с сущностью молодого поляка. Ранее мне не были присущи многие эмоции, которые проявлялись сейчас. В частности, я всегда умел ждать. Сейчас же меня просто потряхивало от будущего события, и было очень тяжело сосредоточиться на учёбе.
Наконец настала суббота, и мне удалось успокоиться. Когда к воротам корпуса подъехала карета, о чём сообщил дежурный, я был собран и сосредоточен на деле. Выхожу на улицу, вдыхаю морозный февральский воздух. Немного постояв, решаю для себя, что если сегодняшний разговор не приведёт к нужному результату, то начну действовать самостоятельно.
Молчаливый кучер закрыл за мной дверь обыкновенного возка. Благо хоть внутри была небольшая печка, и я не замёрз по дороге. Всё-таки обычные сапоги — это вам не валенки, а на дворе хороший такой морозец. После того как мы остановились, дверцу открыл пожилой слуга явно с армейской выправкой. Какой-нибудь отставной унтер, промелькнуло у меня в голове.
-Вас ждут, — вместо приветствия сказал ветеран и повёл меня ко входу в особняк.
Уже сняв шинель с шапкой, я заметил, что меня встречают. Одетый в гражданское платье молодой человек был едва старше меня. А строгое лицо и небольшие усики должны подчёркивать его значимость и нивелировать юный возраст.
-Мосолов Александр Николаевич, секретарь Его Сиятельства, — голос у молодого человека был звонкий и приятный, — Прошу вас следовать за мной. Обед начнётся немного позже, Михаил Николаевич занят.
Провели меня в малую гостиную, где я разместился в весьма неудобном кресле. Вот не понимаю я манеру нынешних производителей мебели. Им трудно внести некоторые конструктивные изменения, чтобы на софе или стуле стало сидеть удобнее? Может, если рухнут все мои планы, то мне заняться мебельным бизнесом? А что — здесь такой простор для творчества! Это у меня, наверное, нервное…
Далее мы пили с Александром весьма приличный кофе и беседовали на отстранённые темы. Вернее, это было больше похоже на изучение собеседника. Секретарь интересовался моими делами в корпусе, и комфортно ли я добрался до столицы. Мне явно показывали, что хоть какие-то справки об одном юнце точно навели. В свою очередь, я расспрашивал о последних новостях в Питере. Странно, но Мосолов уклонился от наиболее обсуждаемой темы — визита прусского посланника Густав фон Альвенслебена, и подписанной конвенции. Хотя именно эти новости были мне наиболее интересны. В итоге, наш разговор перешёл на лондонское метро, которое открылось месяц назад и стало мировой сенсацией. Мне, как представителю более продвинутого мира, было забавно и интересно слушать рассуждения собеседника. В общем, мы неплохо так пообщались, когда лакей пригласил нас на обед.
В жизни хозяин особняка не особо отличается от изображений, которые я видел в интернете. Невысокий, грузный, но не жирный, седые усы, обыкновенный взгляд. Ничего демонического и отталкивающего я не заметил. Мешки под глазами и трость, на которую опирался экс-министр, доказывали, что со здоровьем у него проблемы. После приветствий и моего представления, начался обед. Надо сказать, что стол был достаточно простым, но сытным. Десятка перемен блюд не было, что мне очень понравилось. Хотя над меню явно потрудился отличный повар. Хозяин выпил две рюмки водки, мы с секретарём ограничились лёгким вином. За столом опять была поднята тема метрополитена, но в контексте, что англичане уже начали под землю зарываться, и двигают прогресс вперёд.
Из политики обсудили Гражданскую войну в США, о которой я думать забыл. Оказывается, на третий год боевых действий северяне издали декрет об освобождении рабов. Судя по кривой ухмылке Михаил Николаевича, он проводил аналогию с недавно освобождёнными крепостными. Ведь над первоначальной версией закона работал именно он. Только в итоге прогрессивная идея превратилась в фарс и мину замедленного действия.
Рабочий кабинет хозяина мне понравился. Ничего лишнего — письменный стол, несколько кресел для посетителей, два книжных шкафа и большая карта России, висящая на одной из стен. Что удивительно, никаких портретов императоров я не обнаружил. Это стало подтверждением того, что чиновник не особо ладит с Александром. Его же, фактически, заставили уйти с поста министра государственных имуществ, именно из-за разногласий с императором по земельной реформе.
-Я внимательно прочитал ваше письмо, Иосиф Янович, — сразу приступил к делу Михаил Николаевич, — Но совершенно не понимаю, почему вы обратились ко мне? Есть генерал-губернатор Назимов, жандармерия, наконец.
Ну не говорить же Муравьёву, что именно его отправят в Вильно с самыми широкими полномочиями, наводить порядок. И он его наведёт. Только я задумал немного форсировать процесс, и вот сижу перед одним из самых уважаемый мною русских государственных деятелей. Сразу в голове появились мысли — мол, куда я лезу со своими советами? Хотя, послезнание никто не отменял. Я написал для Михаила Николаевича не письмо, а целую аналитическую справку с прогнозом событий в Западном Крае. Заодно выдал всё, что знал о заговорщиках.
-В свою очередь, позвольте быть максимально откровенным. Пусть мои слова и прозвучат излишне резко, — после кивка собеседника, я продолжил, — Губернатор, который потакает польскому сепаратизму и считает себя чуть ли не большим поляком, нежели шляхта, вызывает у меня исключительно чувство презрения. Думаю, так считаю не только я, раз по столице поползли слухи о вашем назначении в Вильно. Что касается ОКПС, то у них под носом действует огромное количество кружков и ячеек заговорщиков. Только почему-то никого не арестовали. Это касается не только Вильно, но и столицы, где польские заговорщики проводят агитацию и вербовку уже много лет.
-Странно слышать это от поляка. А если учитывать, что три месяца назад вы стрелялись с офицером, который верен присяге. Хотя сведения о мятежниках в Западном Крае, которые вы предоставили, могут помочь подавить восстание, не доводя дело до крайностей.
Это они хорошо копнули. Видать, не обошлось без упомянутых жандармов, которые помогли собрать информацию. Но ответ у меня был давно готов.
-За несколько месяцев многое кардинально изменилось. Если речь о мятеже, то я не собирался в нём участвовать и изменять присяге. Но и помогать властям тоже не хотел. Что касается дуэли и кружка польских офицеров, то это юношеская дурь. Вы тоже в молодости не были образцом для подражания, — после намёка на участие Муравьёва в декабристском движении, он только немного покраснел, — Просто сейчас, для меня — это дело наиважнейшее.
