Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр (книги полностью txt) 📗
— Удивление — это одно из самых прекрасных качеств человека, так что удивляйтесь побольше, Павел Иванович. А сейчас проводите меня к капитану Полухину. А потом, Нил Фомич, он сейчас главный в деревне, поможет вам с устройством бойцов и прочим. Так же Нил Фомич?
Дед принял бравую строевую стойку и сипло гаркнул.
— Не извольте беспокоиться вашевысокоблагородь!!! Косоглазые нас обожрали, но вывезти весь провиант не успели! Все устроим в лучшем виде… — и проворно пошкандыбал по улице, оглашая деревню криками. — Маланья, а ну подь сюды, дурында старая, Параскева, тебя тож касается…
— Вот видите, Павел Иванович… — я взял подпоручика под локоть и увлек за собой. — Идемте к Полухину…
Собакин подвел меня к раненым.
У меня сразу екнуло сердце — но носилках лежал Сергей Вячеславович Полухин, мой сослуживец по Восточносибирскому стрелковому полку. Он закончил Александровское училище, я — Павловское, оба пришли в полк в одно время подпоручиками, были одинаково безденежными, любили охоту, ухлестывали за одними и теми девицами, на этой почве и сдружились. Даже после того, как я перевелся в погранстражу, а он в Николаевскую крепость, мы время от времени переписывались. Правда, с попаданием на каторгу все связи разорвались, что особо и неудивительно.
Полухин лежал с закрытыми глазами, перебинтованная окровавленными грязными бинтами грудь вздымалась с булькающим хрипом, мертвенно-бледное лицо сильно осунулось. Он уже был больше похож на мертвого, чем на живого.
— Грудь и живот… — тихо прокомментировал подпоручик. — Наткнулись на японцев возле Михайловки. Сергей Вячеславович командовал отрядом даже раненым, но после второго ранения…
Полухин неожиданно открыл глаза, уставился на меня и прошептал:
— Саша?..
— Тише, Сережа, тише, — я стал на колени рядом с носилками. — Скоро прибудет доктор…
— Уже поздно… — страдальчески улыбнулся капитан. — Уже все поздно. Но ты как здесь? Я слышал… слышал…
Он сильно закашлялся и замолчал.
Я зло чертыхнулся. Майя появится в деревне не раньше, чем через пару часов. А он… он уже умирает…
Полухин опять заговорил.
— Помнишь Сашка, как мы ухаживали… за Машенькой Станкевич?
— Помню, Сережа, помню. Успеем поговорить, просто лежи и молчи. Скоро…
— Нет! — резко оборвал меня капитан. — Слушай! Я женился на Машеньке, ты знаешь это, но у нас родился сын год назад, назвали Сашкой, в честь тебя. Я писал тебе… но письмо почему-то вернулось… уже потом я узнал, что… но неважно! Я рад, что ты живой и здоровый. А мне… мне уже… Сашка, прошу! — он с неожиданной силой схватил меня за рукав и притянул к себе. — Прошу… если выживешь… помоги Машеньке! Молю…
— Я все сделаю! Даю слово… — торопливо пообещал я. — Замолчи ты наконец!
— Я тебе верю… — с облегчением прошептал Полухин. — Ты всегда держал свое слово…
Закрыл глаза и опять потерял сознание.
Я приложил пальцы к артерии на шее, но успел поймать только последний стук сердца. Капитан Полухин уже умер.
Я стиснул зубы. Несмотря на четкие и ясные воспоминания, капитан тоже показался мне совершенно чужим человеком, но его смерть я принял почему-то очень близко к сердцу… Теперь японцы стали уже моими кровниками. И я уже знаю с кого начать.
— Вы были знакомы? — тихо поинтересовался Собакин. Во время нашего разговора с капитаном он тактично отошел в сторону.
— Да, были сослуживцами, — коротко ответил я. — И близкими друзьями. Но не время ворошить прошлое, пора заняться делом…
Собакин помчался решать вопросы со своим отрядом, а я приметил того самого громилу и подошел к нему.
— Вашбродь… — мужик почтительно поклонился.
— Лишнее… — я присел рядом с ним. — Меня Александром Христиановичем величают. А тебя?
— Лука, значит я, — солидно представился великан. — Петров сын. А фамилие… Мудищевы мы…
Я чуть не прыснул, но вовремя сдержался. Надо же, живой Лука Мудищев, прям как со стихов Баркова сошел. Впрочем, к внешности подходит идеально.
— Вот и познакомились… — я крепко пожал ручищу Луке. — Спасибо хочу сказать, братец, что вытащил меня.
— Это тебе. Христианыч, великое! — Мудищев ощерился в улыбке, больше похожей на оскал медведя, но при этом неожиданно доброй и приятной. — Тебе! Ежели не ты, порешили бы нас окаянные.
— Не за что, вот только у меня почти все из памяти вылетело. Помню казнить повели, а очнулся уже в другом месте. Как там случилось-то?
— Дык не беда, живо напомню. А было так… — великан принялся рассказывать. — Привели, значитца нас…
Рассказ вышел очень любопытный. Срубленной башке японца, я уже особо не удивился, а вот некоторым странным подробностям, даже очень.
— Прям так и сказал?
— Угу! — закивал Лука. — Эдак глянул на косорылых, словно пред тобой воши и гришь: — Бастрадом… вот тока я не понял, что за бастрад такой…
— Дальше Лука, дальше.
— Так вот, бастрадом, бараном или бироном, уж прости, слова больно уж мудреные… — Лука озадаченно почесал затылок. — Дальше вроде как графьем — тоже был. Я ишшо подивился, как так, после барана, сразу графьем, а потом ваще, самим королем-ампиратором! Типа уже тоже был. Ну и каторжанина помянул, так-то известно, в робе арестантской, дело понятное.
— Лука, тудыть тебя в качель…
— Ага, ага, Ляксандрыч, понял. Значитца так. Сказал, бастрадом, бараном, графьем и ампиратором я уже был… Тю! Есчо наемного рабочего пропустил, перед бараном, значитца. Каторжанином тоже успел. А куда меня дальше захуярит даже и не знаю. Вот — так сказал! А дале сабельку отвел, я думал, щас как кинешься на косых, но ты брык и замертво. Ну дальше я тебе уже говорил.
— Бастрад… — я задумался. — Баран… Твою же мать! Бастард и барон! Бастард, наемник, барон, граф, король…
— Во! Точно! — Лука торжествующе хлопнул себя по колену. — Так и сказал, точь-в-точь, а потом брык…
— Ну нихрена себе карьера… — уже не слушая великана, вслух подумал я. — Ну… в чем-то с видениями сходится. То есть, получается, в тот момент я себя еще помнил. А после того, как упал — начисто отшибло. Ну, давай, давай, вспоминай!
Но, очень ожидаемо, так ничего и не вспомнил.
— Дык вспомнишь, ишшо, — сочувственно покивал Лука.
— Может и вспомню. А урядник, где? Тот что мне шашку подарил.
— Убили Валериановича… — Лука закаменел лицом. — Добрый был человек, умнейшая голова, хучь и урядник. Говорил мне, найди того парня, Лука, держись рядом — и будет тебе счастье… — великан с надеждой посмотрел на меня.
— Вот ты и нашел. Не переживай. Ни я от тебя, ни ты от меня теперь никуда не денешься. И будет нам обоим счастье. Обещаю.
А сам подумал:
«Вот только какое счастье — увы не скажу. Оно для каждого разное. Бывает счастье и в смерти…»
Пообщавшись с Лукой, я нашел Собакина.
С отрядом подпоручика решилось быстро — местные охотно брали на постой бойцов, к тому же значительная часть ополченцев оказалась из деревни. С провизией тоже проблем не было, косоглазые обобрали жителей, но вывезти продовольствие не успели. А после того, как мы с подпоручиком выставили посты, вернулись в избу Фомича.
Нил Фомич просто цвел, радуясь тому, что сын вернулся невредимым, но нас тоже окружил повышенным вниманием. Сноха заново накрыла стол, а старик умчался топить баньку.
— Выпьем, Павел Иванович… — я подвинул подпоручику стопку. — Полезно с устатку. И рассказывайте, каким ветром вас и ваших людей сюда занесло. Я слышал, генерал-губернатор капитулировал?
Собакин лихо опрокинул в себя самогон, занюхал корочкой ражаного хлеба, покосился на плошку с грибочками, но закусывать не стал.
— Да, Александр Христианович, Ляпунов сдался 31 июля. Вот только… — Собакин решительно прихлопнул ладонью по столу — Я не признаю эту капитуляцию… — и красноречиво посмотрел на бутыль.
Я немедля налил ему еще.
— Рассказывайте Павел Иванович, рассказывайте.
Честно говоря, побаивался, что подпоручик сразу окосеет, но ко всем своим прочим достоинствам, Собакин оказался крепок на алкоголь. Только морда краснела с каждой стопкой, а голос оставался совершенно трезвый. Нет, ну хорош же парень, настоящий офицер! Надо бы его рядом с собой удержать.
