"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир (бесплатные версии книг .TXT, .FB2) 📗
Точно так же собирались толпы на улицах, точно так же шумели митинги, точно так зажигали толпу ораторы. Вот и сейчас какой-то простецкого вида усатый человек вещал с импровизированной трибуны, и его голос разносился далеко по улице.
Послушав пару минут горячую антивоенную и антиправительственную речь, Урядный спросил стоявшего рядом мужчину явно пролетарского вида:
– Простите, мсье, а кто это выступает?
Тот смерил Степана взглядом, полным сомнения, но все же разъяснил:
– Это Гастон Монмуссо, он из наших, из железнодорожников.
– Благодарю вас, мсье!
Урядный коснулся шляпы и отошел в сторону. Отвечавший ему человек проводил его оценивающим взглядом, но ничего не решив, вновь повернулся в сторону оратора.
А оратор все клеймил и клеймил, вдохновлял и вдохновлял, обличал и обличал, призывал и призывал. В общем, делал все то, что обычно делают искусные ораторы, умеющие завести публику и повести ее за собой.
– Гастон Монмуссо, – проговорил сам себе Степан под нос, – надо будет запомнить.
Впрочем, нельзя сказать, что происходящее было таким уж неожиданным поворотом событий. Антивоенные настроения витали в воздухе и даже усиливались с каждым днем. Сам Степан Урядный за эти дни во Франции повидал всякого, околачиваясь и в различных парижских кофейнях, и среди простого парижского люда, и среди обыкновенных солдат, коих в Париже было предостаточно. И повидал, и послушал, и увидел, и услышал. А услышал он в основном глухой ропот недовольства тем, что война давно уже превратилась в мясорубку, перспектив скорой победы не видно, торговля замерла, коммерция умирает, а жить с каждым днем становится все труднее и все дороже. И это говорили те, кто жил в тылу, а уж те, кто прибывал на побывку с фронта, вообще не стеснялись в выражениях.
Но такие разговоры были и раньше, ни во что не выливаясь. Глухой ропот таковым и оставался до тех пор, пока не произошел резкий сдвиг в международной обстановке. Когда сначала русские, а за ними и боши объявили о своих «Ста днях» и готовности начать говорить о возможном перемирии, у масс появилась сначала робкая, но с каждым днем набирающая силу надежда на то, что уж сейчас-то и остальные страны Антанты, сохранив лицо, все же в той или иной форме согласятся приостановить эту бессмысленную войну. В такое развитие событий верили многие, многим это виделось делом совершенно ясным и решенным, так что Урядному не раз и не два приходилось быть свидетелем различных пари на предмет того, кто, когда, в каком порядке и в какой форме сообщит миру о том, что и Великобритания, Франция, Италия и другие страны готовы начать переговоры об окончании войны.
Вчера Степану один приличного вида господин даже доказывал авторитетно, что у него есть совершенно точные сведения из весьма осведомленных источников, что решение об окончании войны уже неофициально принято и сейчас идут тайные переговоры с Германией о том, что немцы должны уйти из Бельгии, а Эльзас и Лотарингия будут объявлены самоуправляемыми территориями под совместным управлением Парижа и Берлина. Говоривший это господин заговорщицки шептал об этом Степану и был полон таинственной важности.
Другой господин утверждал, что секретные переговоры об окончании войны ведутся уже давно, а русский император объявил о «Ста днях» по поручению из Лондона и Парижа, желавших сохранить лицо. Мол, об этом русского царя просил сам английский король в личном и совершенно секретном письме. Что мир дело решенное, вон даже Америка не стала вступать в войну, поскольку в Вашингтоне об этом точно знают.
Было немало разговоров о том, что участники войны ведут переговоры о возврате границ, которые были на момент начала войны, и что немцы ведут торг о том, чтобы не платить никаких репараций. Но, мол, ничего у них, понятно, не выйдет, и Германии, безусловно, придется заплатить.
Кто-то утверждал, что немцы хотят остаться на тех территориях, которые они захватили в ходе войны, но Антанта требует ухода немцев. И еще Эльзас и Лотарингию. И Бельгию.
В общем, в головах у многих творился бардак, когда никто ничего толком не знает, но впечатление такое, что что-то важное и абсолютно секретное знают все поголовно. Версий гуляло множество, но было в них и одно общее – похоже, что войне конец. Дальше версии расходились и ветвились самым причудливым образом.
Окончательно все уверились в благополучном исходе событий уже после того, как папа римский Бенедикт XV выступил вчера с обращением к воюющим странам прекратить войну и сесть за стол переговоров, а также о своей готовности выступить посредником между сторонами конфликта.
Тем большим шоком стало сегодняшнее известие о том, что английская и французская армии начали мощнейший артиллерийский обстрел германских позиций. Всем стало ясно, что надежды на мир рухнули, что генералы не собираются останавливать войну и впереди союзников ждет то самое наступление генерала Нивеля, о котором так много судачили в парижских кафе и которого так опасались многие.
Официальные газеты тут же раструбили о начале решающей битвы, которая закончит эту войну, о военном гении генерала Нивеля, о героических солдатах Антанты, которые опрокинут врага и заставят его капитулировать, вернуть Франции потерянные в прошлой войне исконно французские Эльзас и Лотарингию, восстановить независимость Бельгии и выплатить гигантские репарации. В общем, Германия заплатит за все!
Много на страницах французской официальной прессы рассуждалось о том, что французы – свободолюбивый народ, который не может терпеть несправедливость и угнетение других народов, что мир не может быть установлен до тех пор, пока многие малые народы страдают под гнетом центральных держав, пока огромные территории и целые страны находятся под оккупацией, и потому французы вместе с другими свободолюбивыми народами решительно отвергают всякий компромисс, поскольку мир в нынешних условиях станет унижением, равнозначным поражению.
Однако, вопреки бравурному тону газет, на улицах городов Франции царило совсем иное настроение. Шок, гнев, растерянность – вот что видел вокруг себя Степан Урядный, пробираясь сквозь толпу.
Откуда-то спереди потянуло дымом. Степан не видел из-за голов подробностей, но там явно что-то горело.
– Пожар?
Ему весело ответил идущий навстречу молодой человек студенческого вида:
– Нет, мсье. Горит полицейский участок!
Урядный кивнул и проговорил по-русски:
– Началось…
Что ж, вот в воздухе и начал витать запах беспорядков, предвестник революционных потрясений, про которые ему сегодня так красочно сказал (принимая «пожертвования» из рук Степана) мсье Лекуан:
– Щепетильность в методах – это буржуазный пережиток, чуждый делу истинной революции…
Москва. Дом империи.
23 марта (5 апреля) 1917 года
Я хмуро смотрел на своих министров.
– Это – ультиматум.
Сандро кивнул.
– Фактически так и есть. Они все поставили на карту.
Свербеев склонил голову.
– Это так, государь.
– Но они же понимают, что мы на это никогда не согласимся?
– Да, – мой военный министр кивнул, – и это требование о назначении французских генералов на командные посты в Русском экспедиционном корпусе я считаю откровенной провокацией, которая имеет своей целью сделать для нас этот ультиматум совершенно неприемлемым. Мало того, что они требуют подчинения французскому командованию наших войск, так еще и обставляют это требование совершенно позорными для нас условиями, словно наши бригады это какие-то дикие индийские сипаи или негры Алжира!
Глава МИДа счел нужным отметить:
– По дипломатическим каналам нам разъясняют это требование как единственный вариант для России выполнить свои союзнические обязательства и при этом не нарушить собственное заявление о «Ста днях для мира». Мол, русские части находятся под французским командованием, а потому как бы не совсем русские. А Россия сама по себе тут ни при чем, приказа наступать не отдавала и таким образом свои заявления никак не нарушала.
