Кровь и почва - Старицкий Дмитрий (книга бесплатный формат .txt) 📗
— Но мой большой вождь остался жив и потому много чести вам будет поганить о вас благородную сталь всего лишь за его ноги.
С этими словами я взялся левой рукой за скобу управления огнем, наведя пулемет на крайне правого в этой скорбной шеренге — графа Тортфорта-старшего, стал крутить руку спуска плавно ведя гатлинг справа налево.
Потом еще раз слева направо.
А там и патроны в длинном магазине закончились, как, впрочем, и Тортфорты…
Что я при этом чувствовал? Только то, какое это все-таки неудобное оружие — гатлинг. Но ложиться пузом на брусчатку за нормальный пулемет было как-то не комильфо. А тут лафет за котором можно стоять в полный рост.
Остальных мятежных офицеров расстреливали уже штрафники. Поодиночке. Заведенным обычаем после зачтения приговора «в двенадцать ружей без суда», сменяясь в порядке общей очереди. Чтобы палачами побыли все их них. И такой льготы, как сообщения об одном холостом патроне я им не дал. Ибо не фиг… Крысиный король не должен знать сомнений, когда гоняет крыс.
Освободил я от экзекуции только командира штрафников из-за ранения руки. Не удержал бы он винтовку.
Чувствовал ли я что-нибудь особое после этой казни? Не знаю… Я просто сдержал свое слово.
Как-то, еще на Земле, один летчик, когда его спросила очередная гламурная журнашлюшка: «что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на города с людьми?» то ответил ей: «облегчение фюзеляжа». Вот и я чувствовал только облегчение фюзеляжа. И больше ничего.
Разумом же я просто просек, что за меня никто здесь эту работу делать не сделает. Побрезгуют. И получат в будущем еще один путч, может быть даже успешный. И тогда уже к стенке будут ставить тех, кто мне дорог.
Так что или-или…
Или мы, или они.
Лучше мы их, чем они нас.
А так хоть имперская аристократия страх божий почувствует, несмотря на то что боги из этого мира ушли.
Вечером подошел ко мне фельдюнкер граф Гримфорт, — командир штрафников и подал пачку прошений от своих подчиненных о переводе их из гвардии в армию, конкретно в штурмовые части. Штурмовиками поголовно захотели стать все бывшие офицеры-гвардейцы, перебежчики второго дня. Впечатлились как те воюют. Только два майора попросились в ведомство второго квартирмейстера.
— Ну а вы? — спросил я, когда пролистал всю пачку и не нашел в ней заявления от самого графа.
Мне нравился этот неунывающий граф. Нравилось, как он стойко перенес разжалование в штрафники. Как он воевал в эти дни. Умно, расчетливо, смело. Людей зря не клал. И вообще не дурак, хоть и аристократ.
— Что мне, генералу, делать на штурмовом батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат что это вид опалы. Ссылка в наказание. В линейную пехоту я сам не хочу. Лучше сразу после перевода в армию выйти в отставку. Генералом.
По выражению глаз видно, что в отставку ему не хочется.
— А вы не рассматривали перевод в авиацию?
— Летать? — удивился он.
— Может и летать, если научитесь. Но скорее всего, командовать наземной базой.
— Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста?
— Зримо да. Но кто знает? Кто знает? Вид войск молодой, перспективный… Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.
— Вы так верите в свои аэропланы?
— Не верил бы, не занимался бы ими.
— Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству?
— Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой, ремонтниками… Есть чем навьючить, — улыбнулся я.
Граф ненадолго задумался, а потом выпалил как шапкой оземь.
— Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум… Ну и демон с ними.
— Это только для летно-подъемного состава, граф. И пока нас еще мало. Мы — первые.
— Я с вами, командор. С вами служить не скучно.
— Добро пожаловать на борт, дорогой граф, — протянул я ему руку для пожатия.
5
Как я не рвался домой, но задержаться в столице еще пришлось.
Во-первых, герцог не был транспортабелен. Культи еще сочились сукровицей сквозь бинты. Да и общее его состояние было неважнецкое.
Во-вторых, император хоть и лучше себя чувствовал, но контузия на нем сказалась сурово. Его мучили головные боли, лицевые тики и непроизвольные жесты правой руки. И работать он мог строго ограниченное время. А с Моласом, который при Бисере исполнял роль цепного пса, как черная кошка между нами пробежала — зол он на меня.
Так что компанию вечерами мне составляли Аршфорт и Бьеркфорт, с которыми я пил водку и до хрипоты спорил о новой тактике. Больше всего мы отдавались осмыслению опыта прошедшей войны. Бьеркфорт развивал идею броне-кавалерии, а фельдмаршал настаивал на мощных танках сопровождения пехоты — тихоходных, чтобы не отрывались от пехотинца в атаке и с толстой броней, которую не брала бы даже трехдюймовая пушка. Идея просто самоходной артиллерии поддержки пехоты в бою ему почему-то не нравилась.
Когда мне надоело спорить голословно, я нарисовал Аршфорту английский ромбик времен первой мировой войны с пушками в спонсонах и тот привел фельдмаршала в восторг.
— Вот-вот… главное такой монстр сможет переползать самые широкие траншеи, — поднял фельдмаршал вверх указательный палец. — И стрелять одновременно вдоль траншей. Это то, что мне нужно.
Маршалы, как известно всегда готовятся к прошлой войне, чтобы повторить свой триумф на новом уровне качества. Ладно. Сделаю я ему «железный капут». Ничего там особо сложного нет. Авось враги его быстренько уворуют и скопируют в огромных количествах. Желательно чтобы они разорились на этих сухопутных броненосцах. Итого надо сделать таких громад ровно столько сколько надо будет показывать на парадах. И окружить их прочной завесой секретности… с дырочками, через которые Молас будет ловить шпионов.
В третьих пришлось чинить паровоз и оба эшелона — мой и герцога — после боя на товарной станции. Покоцали их изрядно фельдмаршаловы гренадеры.
Рада была такому положению дел только баронесса, что в открытую отрывалась каждую ночь в спальне как в последний раз. Кстати только вчера узнал, как ее зовут — Илгэ. Вот так вот… общая постель еще не повод для знакомства.
Дней шесть сортировали бывшую императорскую гвардию. Большинство нижних чинов просто верных командам своих начальников отправили в армейский стройбат дослуживать без обычного производства на два ранга выше. Но и без позора. Меньшую часть направили в арестантские роты с лишением имперского гражданства, воинских чинов и «с позором». Временные концлагеря в окрестностях Охотничьего замка опустели. Как и большинство гвардейских казарм, которые временно заняли полки фельдмаршала и Бьеркфорта.
Захваченных мятежных офицеров Молас держал в городской тюрьме. По случаю чудесного спасения императора объявили амнистию мелким уголовникам и мошенникам, не представляющим угрозы трону. Вот и освободились места.
У всех мною расстрелянных мятежных офицеров все имущество было отобрано в императорскую казну. Чем высшая власть подтвердила правильность моего поступка, хотя на словах и осудили меня за «излишнюю поспешность и неоправданную жестокость». В наказание император не захотел видеть меня в своей гвардии и на глазах у всех порвал уже подписанный указ о присвоении мне чина гвардейского подполковника.
Не очень-то и хотелось.
А то, что мне было высочайше предписано сопроводить герцога домой и заниматься в Реции развитием аэропланов даже порадовало. Кому это могло показаться и опалой, а для меня так поощрение.
Жизнь в городе быстро вошла в привычную колею, будто никакой войны на улицах столицы не было. Улицы от мусора аккуратно убрали. Как и отдраили шоссе от «гвардейского фарша». Павших похоронили без торжественной помпы. Открылись лавки и рестораны, заработали театры и варьете. Толпы фланировали по улицам ради моциона. Разве что ребятки Моласа тихо стелились по всему городу в партикулярном платье и периодически кого-то вытаскивали из домов в наручниках и отправляли в замки скорби на каретах без опознавательных знаков. Но делали они это аккуратно, не привлекая излишнего общественного внимания. Так что кроме тихих слухов никакого бурления дурно пахнущих субстанций не наблюдалось.
