Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Эй, красавица, совсем ошалела, поперек коня выбегать? — Волнение скрывая, Улеб зло кричит. — Коли голова куриная, нечего за околицу выходить. Да вставай уж, горемычная, ушиблась, поди?
Девица же, в себя придя, первым делом руку из цепкой длани княжеской вырывает, да краской пунцовой заливаясь, щебечет:
— Не серчай, молодец, с утра, как не своя хожу. Батюшка хворый, житья не дает, всех погоняет, вторую седмицу поспать не давая. Мы уж намаялись, ждем не дождемся, когда с лавки встанет, да делом займется, нас в покое оставляя. А тут ты, ошалелый, скачешь, кто ж меж изб так коней гоняет? А коли не я, а ребятишки малые бегали? — Толстую косу, через плечо перекинув, девушка подбоченивается и, о страхе пережитом позабыв, грозно на Улеба наступает. — Да и почто руки распускаешь? Покуда с земли поднимал, облапил всю. Вот как брату скажу, что заезжие молодцы творят, так всей деревней колотить вас выйдут! — Глазами янтарными стреляет, брови смоляные к носу сводит, да парни лишь тешатся, грозе девичьей умиляясь.
— Как звать тебя, дикарка? Ведаешь ли, кому речи гневливые направляешь? — Люту первому трескотню девичью слушать надоедает.
— Да по мне, хоть с сыном княжеским! Видано ли — девушек посреди бела дня без дозволения лапить? А как звать меня, не по твою честь, знание сие!
— Угадала ты, сладка ягодка, с сыном княжеским речь ведешь. Бей поклон, да прощенье проси, покуда косу твою с головой от шеи не отделили. — Лют, в гневе страшен, проучить девку хочет, попугав маленько, но та не пуганая, лишь сильнее подбоченивается, толи не веря, то ли княжича не боясь.
— Полно тебе, Лют, яриться, права краса наша, никому не вольны деяния такие. Как зовут тебя, цветочек? — Улеб миром дело кончить решает. Что зазря к девке цепляться, будто ворог какой. Али некуда уж силу богатырскую приноровить, что бы до склок с бабами опускаться.
— Усладой меня звать. А, ты, правда, что ли княжич наш? — Гнев уняв, замечает селянка, что пришлые, хоть с дороги грязны, а одеты богато. Все при мечах и конные, значит, не бояре простые, видать и впрямь князья пожаловали, а она, тетеря, ругать их удумала. Пугается Услада запоздало, да делать нечего — после слов, что сказаны в ноги с поклоном не падают.
— Княжич, да не тот, о котором подумала. Улеб Игоревич. Дорогой притомились мы, Слада, вот все вежество и растеряли. Проводи к избе своей, да дай воды напиться, коням загнанным продух дать.
— Конечно, конечно, — ругая себя, что сама не додумалась погостить зазвать, Услада по дороге мечется, ведра, теперь уж пустые, с коромыслом подбирая. — Идемте, не далече тут. Матушка как раз пироги с брусникой заварила, брат баньку топит. Отдохнете, чин по чину, да дальше в путь свой тронетесь.
Идут молодцы за девицей проворной, коней под уздцы взяв. Смотрит Улеб по сторонам, бедноте, да грязи дивясь. Покосившиеся избы, с давно не белеными стенами, словно в селениях послевоенных, кривыми ставнями поскрипывают. Пара чахлых березок при дороге, пейзаж унылый прелестней не делают, да навозные кучи цветами заморскими не благоухают. Как средь этих убогих просторов такая дивная девка уродилась не понятно. А имя-то какое, слух балующее — Слада. Не успевает Улеб, с горячностью молодым свойственной, об устах Услады помечтать, как девушка провожатым кричит, что прибыли. Избенка и впрямь в двух шагах оказывается, да и чему дивиться, коли три ухаба, два колодца — вот и есть вся деревня Ивняки. Гости еще к околице подъехать не успевают, а из-за ворот уже мышью-полевкой чумазый мальчонка выскакивает, к Сладе под ноги кидаясь. За рукав рубахи грязной пацаненка поймав, девушка громким шепотом ему наставления выдает:
— Беги в сенцы, Стешка, скажи батюшке, что гости важные прибыли. Сам княжич Улеб с дружиною. Пусть матушка стол готовит, а Емеля баньку раскочегарит пожарче, сам же холстины мужчинам для протирки да чарку меда для души не забудь. — В спину братца мелкого подтолкнув, Услада к пришлым поворачивается, поклон земной отвесив, ворота отворяет.
— За поленницей навес есть, коней привязать, только больно много их, боюсь, не поместятся. К бабке Радомире сбегаю, может она в сарай пустит.
— Будь покойна, красавица, найдем мы лошадям пристанище, ты лучше воды набери, коней напоить. — Поток речи девичьей Лют останавливает. Слада подол подобрав, вновь к колодцу с ведрами убегает. Тем временем, на порог избы хозяин выходит, дородный мужчина, в годах почтенных. Литая стать, лицо черное, да пальцы опаленные, в нем кузнеца выдают.
— Мир дому твоему, батюшка. — Улеб вежливо здоровается, кивком головы уважение выказывая.
— Мир и тебе, путник знатный. — Мужчина поклон земной выписывает. — Видно Сварог нынче щедр дому моему, коли такие люди к порогу прибыли. Негоже князя у двери держать, милости прошу, быть гостем в чертогах моих скромных. — С тем хозяин сторонится, в сенцы Улеба и Люта пуская. Остальные же во дворе остаются, лошадьми заниматься. Кузнец, Стешку кликнув, к дружинникам обращается:
— Сейчас сына младшего позову, он вам воды принесет, да хлеба теплого. Уж не серчай, княжич, не были мы готовы к приему гостей почетных.
А в избе гостей дорогих, хозяюшка встречает, и без того чистые лавки, холстиной протирая, пироги, да чугунки на стол мечет.
— Как звать тебя, кузнец? — Лют на лавку присаживаясь, носом аромат еды домашней потягивает, блаженство для чрева предвкушая.
— Меня Стужем кличут, потому как родила меня матушка в самую суровую пору, когда Морена потехи ради, решила народ по студить. Матушка не надеялась, что дите малое выживет в мороз такой, но Род в тот год к ней добр был, жизнь сына сберег. А жену мою Ела звать, а деревенские иначе, как Елечкой и не кличут. Детишки — Емеля, Услада, да Стенька — отрада дома нашего. — Растерянно голову почесывая, кузнец на гостей поглядывает, скажут аль нет, с чем в края их явились.
Так за чаркой, да хлебом разговор склеивается, и от меда разомлев, рассказывают путники, что с сих пор наместником земель новгородских будет княжич Улеб. Обещает юный ставленник порядок наводить, от ворогов защищать, да данью не душить, а в доказательство правды своей, каждое слово ударом кулака по столу подкрепляет. Кузнец лишь головой покачивает, мол горяч князь, да молод, как бы беды не накликал в края их и без того многострадальные. Но то за глаза мыслит, а в глаза другое бает. Надежды выказывает, что счастье землям новгородским правление Улеба принесет, да от голода всепоглощающего убережет их.
Пока мужики во хмелю силой меряются, да клятвы друг другу раздают, бабы в горнице им косточки намывают.
— Ах, как пригож княжич, видела, матушка? — Соловьем Услада щебечет. — Вот бы сватать меня приехал, Стояна б от зависти платок свой праздничный съела!
— Что, ты, доча, — мать в испуге от слов дитя не разумного, головой качает. — По губам бы нахлестать за речи такие! Как можно, что бы сам княжич к девке деревенской свататься приехал?
— Ой, а княгиня-то наша, сама из навозной кучи вышла, а ныне дружинникам приказы отдает. — Топает ножкой упрямица молодая. — Сказала — моим будет, значит, посему и быть!
Ела, с сундука подскочив, по щекам дочери хлещет, с каждым ударом приговаривая, что бы мысли дурные в голову не пускала, да делами паскудными с княжичем заниматься не смела. Успокоившись, женщина дочь в горнице закрывает, от греха подальше, на прощанье наставление дав:
— Вот коли сватать придет, тогда и будешь из себя княжну строить, да ногами топать, а задом пред гостями крутить не позволю. А еще услышу, что о Княгине Киевской, как о подружке деревенской говоришь — язык сама укорочу, покуда голову твою глупую не укоротили!
Сильны бабы русские в гневе. Отчаянью придаваться сызмальства не приучены, упорство с молоком материнским впитывают. Непокорна Слада гневу материнскому, ставни выломав, через оконницу вылезает, да к поленнице убегает. Там, за частоколом спрятавшись, до одури на служивых тайком глядит, силе и стати, да выправке военной дивясь. Как после увиденного, за Симку, сына пекарского идти? А он еще зимой говорил, что по весне сватов к ней отправит. Тогда-то Слада глупой была, думала, что краше Симки нет, а ныне видит, какие молодцы бывают. И так тоскливо на душе делается. Ведь день к концу клонится, а завтра покинут их дом гости, и вновь жизнь как прежде потечет. Да только может ли, для сердца девичьего, все сызнова начаться, коли мечтами она себя уж Княгиней Великой представляет. Да только кто мечты ее лелеять будет? Сваты придут — отец согласие даст. Дочь со двора скинет, что б зимовать проще было. Голод он везде разруху приносит, а их трое по лавкам. От братьев хоть толк есть, они и на зверя и по рыбу ходят, а от Слады какой прок? Ток ест, да наряды новые просит. Ох, горька судьбина, отдадут за сына пекаря, красоту и молодость, мужней жизнью, погребя.
