"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир (бесплатные версии книг .TXT, .FB2) 📗
– Проси.
Что ж, сейчас что-то узнаю. Судя по тому, что это МИД, известия будут касаться скорее вопроса внесения Вильсоном в Конгресс акта вступлении США в войну, ведь о катастрофе на Стоходе вряд ли будет докладывать министр иностранных дел.
Свербеев зашел очень быстро, чуть ли не забежал.
– Ваше императорское величество!
– Что там с Америкой? Внес Вильсон?
Сбитый с мысли Свербеев на секунду растерялся, но быстро уловил суть вопроса.
– Э-э… Нет, государь. Президент Вильсон отложил внесение в Конгресс документа об объявлении войны Германии, мотивировав это необходимостью дополнительных консультаций. Но я не об этом!
– Не об этом? Так, о чем же, черт возьми, если не об этом?! Что может быть важнее невступления США в войну?!
У меня на душе нехорошо похолодело. Свербеев же ответил коротко:
– Германия, государь! Германия объявила о присоединении к инициативе «Сто дней для мира». Немцы остановили войну, государь…
Глава III. Гроза над Москвой
Москва.
Ночь на 22 марта (4 апреля) 1917 года
Удар грома совпал с требовательным стуком во входную дверь. Растрепанная и перепуганная прислуга выскочила навстречу спешно вышедшему из спальни владельцу дома.
– Катя, кто там? – спросил взволнованный хозяин. – Что-то случилось на заводе?
Девушка лишь невнятно пискнула и с паникой в глазах указала в сторону входной двери. А оттуда по лестнице уже поднималось несколько незнакомцев, синие шинели которых заставили сердце Дмитрия Дмитриевича сжаться в нехорошем предчувствии.
– Чем обязан, господа? – осведомился он у гостей, стараясь не выдать дрогнувшим голосом свое беспокойство.
Старший из вошедших кивнул, очевидно, обозначая приветствие, а затем поинтересовался довольно холодно:
– Я имею честь говорить с Дмитрием Дмитриевичем Бондаревым?
Хозяин склонил голову, подтверждая.
– Точно так. Чем обязан? И, простите, с кем имею честь?
Главный вошедший спокойно отрекомендовался:
– Ротмистр Воскобойников, московский жандармский дивизион. Имею предписание сопроводить вас в Высочайший Следственный комитет для дачи пояснений.
Горничная испуганно ойкнула в сторонке.
– Каких пояснений? – растерялся Бондарев. – Ночью? В такую погоду?
– Дело совершенно срочное и не терпит отлагательств. Вопрос имперской безопасности. У дверей вас ждет машина. Благоволите одеваться…
– …Степан Андреевич Степанов?..
– …Артамонов?..
– …Михайлов?..
– …Розовский?..
– …Имею предписание…
– …предписание…
– …Вопрос имперской безопасности…
– …Благоволите одеваться…
Удары грома, удары кулаками в двери, испуганные растерянные лица, выхватываемые молниями из темноты.
– …Благоволите одеваться…
– …в Высочайший Следственный комитет…
Москва. Дом империи.
Ночь на 22 марта (4 апреля) 1917 года
Ослепительная вспышка осветила Екатерининский зал, ударил гром, задрожали оконные стекла. Первая весенняя гроза 1917 года бушевала над Москвой, сметая в своем вихре ветхие конструкции, обрушивая старые прогнившие деревья, смывая неудержимым ливнем все то, что скопилось в моей империи за столь долгую и столь бурную зиму. Весна открывала себе дорогу, весна громко и с размахом объявляла о своем прибытии.
Найденная среди завалов царского добра скрипка Страдивари пела в моих руках безумной мощью «Шторма» Вивальди, и аккомпанирующий ей гром небесный придавал музыке тот самый изначальный смысл, превращая ее в гимн буре перемен, которую я обрушил на мир сегодня.
Сегодня стало очевидно, что я все-таки изменил историю. Историю не только России, но и всего мира. Пусть пока это лишь заявления, но присоединение центральных держав к «Ста дням» создавало совершенно иной расклад в мире. Признаться, я не ожидал такого поворота событий, и я пока не знал, как реагировать на это. Но сейчас я не думал об этом. Сейчас я был во власти шторма, словно буревестник, лавируя между гигантскими волнами и бросаясь в самую гущу бури.
В Москве шли массовые аресты. Ночь Длинных Молний была в самом разгаре, и десятки человек проведут сегодняшнюю ночь вне своих теплых постелей, щурясь от света ярких ламп и давая пояснения следователям. И далеко не все, кто даст эти самые требуемые «пояснения», смогут в ближайшее время вернуться домой.
Что ж, не только я могу быть адресатом посланий и намеков. И мы еще посмотрим, у кого лучше получится…
Москва.
Ночь на 22 марта (4 апреля) 1917 года
Под ледяным взглядом серых глаз Дмитрий Дмитриевич невольно поежился. Дело явно приобретало очень нехороший оборот, если им заинтересовался один из высочайших следователей. Один из семи на всю империю, включая самого Батюшина. А эти господа ерундой не занимались и за мухами не охотились. Инквизиторы, как их называли в высшем свете, занимались только самыми крупными и значимыми делами, и в отличие от имперских комиссаров, которые занимались решением проблем императора, высочайшие следователи такие проблемы находили. Конечно, надо отдать им должное, они находили настоящие проблемы, а не придумывали их сами, но вот только в результате их расследований в последние пару недель головы и карьеры летели во все стороны, невзирая на лица, титулы и связи. Фактически подчиняясь лично государю и имея право доклада на Высочайшее имя, они не боялись никого и ничего, прекрасно понимая вместе с тем, что в случае смены императора им всем несдобровать, ибо слишком многим влиятельным людям они наступили на мозоли.
И вот теперь один из этих инквизиторов, носивший к тому же созвучную фамилию Царев, удостоил его скромную персону своего очень дорогого внимания. В общем, радоваться было совершенно нечему, и предчувствие, бывшее до этого нехорошим, обернулось вдруг пониманием грозящей и, вероятно, уже неминуемой личной катастрофы.
– Благоволите пояснить, господин Бондарев, не ставили ли своей целью ваши действия подрыв военной мощи Российской империи?
– Какие действия? О чем вы говорите?
Высочайший следователь затушил папиросу в переполненной пепельнице и взял в руки папку.
– Вот показания вашего управляющего, свидетельствующие о том, что именно вы распорядились не допустить к началу рабочей смены ваших рабочих, а вместо этого отправили их на демонстрацию.
У Дмитрия Дмитриевича на лбу выступила испарина. Вот черт! Черт попутал, как есть попутал, а ведь было предчувствие, что не стоило влезать в эти игры. И если сам Царев заинтересовался этим делом, то дело это совсем кисло, тут штрафом не отделаешься…
Бондарев попытался выиграть время, чтобы найти для себя наиболее безопасную линию поведения, и потому изобразил недопонимание.
– Но позвольте, это была стихийная демонстрация. Проявление, так сказать, верноподданнических чувств. И руководство завода к этому…
– …имеет самое прямое отношение. Вот показания целой цепочки лиц, участвовавших в подготовке этой, как вы изволили выразиться, стихийной демонстрации. Тут все, начиная от вашего управляющего и заканчивая пекарями, булочниками, курьерами, шоферами и всеми, кто так или иначе готовил эту «стихийную демонстрацию» еще с вечера третьего дня. Кроме того, есть свидетельства о том, что эти действия были согласованы со многими другими управляющими и директорами других московских предприятий. А это уже попахивает участием в заговоре, антигосударственной деятельностью, саботажем и прочим, чем, смею вас уверить, милостивый государь, наше ведомство так любит заниматься.
– В чем же вы находите акт саботажа?
– А в том, уважаемый Дмитрий Дмитриевич, что было остановлено исполнение заказа Главного военно-технического управления на поставку армии грузовиков FIAT 15 Ter образца 1915 года, вследствие чего русская армия недополучила вчера три грузовика. А это, знаете ли, прямой ущерб военной мощи империи в условиях войны.
