Тайна Нереиды - Алферова Марианна Владимировна (читать книги полные txt) 📗
Юпитер вернул зеркало Юноне.
– Так что же мне делать? – спросила богиня.
– Вкушай больше амброзии.
– Я и так ем с утра до вечера! А что толку? Я лишь полнею! Мы стареем, Юпитер! Неужели ты не видишь?!
– Я – нет. Я сделался мудрым, – заявил повелитель богов не терпящим возражений тоном.
Юнона выскочила из комнаты, оставив позади себя запах дорогих галльских духов. Опять шлялась на землю, разгуливала по улочкам Лютеции, закутавшись в паллу, заглядывала в парфюмерные лавки и уютные уличные таверны под пестрыми тентами, кокетничала с белокурыми длинноволосыми галлами. В этом вся беда – боги слишком зачастили за землю. Нет, чтобы сидеть в Небесном дворце и… спать. Почему спать? Что за чушь? Юпитер громко зевнул и прикрыл рот ладонью. Может, он в самом деле много спит?
Юнона вернулась. И не одна. С нею пришла Минерва.
– Она тебе все объяснит, – сообщила Юнона.
Юпитер вздохнул. Ему опять мешают спать. Пусть бы лучше отправлялась Минерва в Александрию, да присматривала за обожаемыми академиями, только бы оставила старого отца в покое. Старого? Неужели он так и подумал – «старого»?
– Все дело в повышении уровня радиоактивности, – сообщила Минерва.
– Что? – не понял Юпитер, потому что в это мгновение провалился в сон.
«Морфей, проказник, шутит», – подумал Юпитер и вновь отчаянно зевнул, рискуя вывихнуть челюсть.
– Люди изучают радиоактивные элементы, не принимая мер предосторожности. Даже небольшой естественный фон заставляет нас метаморфировать. А самое распространенная метаморфоза – старение. Дополнительное Z-излучение ускоряет этот процесс. Z-излучение бывает трех видом – альфа, бета и гамма, по первым трем буквам греческого алфавита…
– Да, да, я что-то слышал, – отвечал Юпитер. Не ясно было, что он слышал – про греческий алфавит или про радиоактивность.
– Особенно опасно для нас гамма-излучение.
– Слышишь? – спросила Юнона тоном неподкупного судьи и топнула ножкой.
– А молодеть не может заставить? – переспросил Юпитер.
– Гамма-излучение может заставить нас кардинально переродиться. Но для этого нужны сильные дозы облучения. И никто не знает, чем кончится такая метаморфоза. Это большой риск.
– Большой риск, – повторил Юпитер, и глаза его вновь сами собой закрылись.
– Все дело в уране, – сказала Минерва.
Юпитер сделал отчаянное усилие и открыл глаза.
– Старик Уран? Уж он-то должен стареть быстрее всех…
Минерва раздраженно тряхнула головой:
– Элемент, который люди называют ураном. Вот нынешний бог земли. И он может погубить нас всех.
– Какой плохой, – покачал головой Юпитер. – Так скинь его подальше в Тартар. Чтобы людям было до него не добраться.
И Юпитер заснул.
– Скинуть все запасы урана в Тартар, – прошептала Минерва. – Хотела бы я знать, как это можно сделать. И не начнут ли души преступников, заключенных на дне Тартара, перерождаться точно так же, как и боги.
– А что с морщинами?! – воскликнула Юнона. – Их что, будет больше?… – она хотела еще что-то спросить и замолчала.
В золотых волосах Минервы она разглядела седой волос. Один, потом второй. Богиня мудрости тоже старела. А ведь Минерва была гораздо моложе Юноны.
Два кота сидели на крыше и смотрели на Вечный город. Один кот был сер, другой черен. У черного кота были голубые, как льдинки, глаза и белые усы. У серого глаза зеленые, как изумруды. Солнце всходило. Его лучи горели на золоченой черепице, вспыхивали на золотых крыльях бесчисленных Ник, венчающих колонны, горели на золоченых квадригах, которыми правили боги и богини, мчась в лазурное небо. Серый кот, глядя на это великолепие, тоскливо мяукал, черный смотрел молча.
– Жаль, что нам не удалось переделать этот мир, – сказал черный кот. – Потому что теперь нам придется в нем жить.
– Мне не особенно здесь нравится, – признался серый. – Я не ел три дня. Не знаешь, где можно перекусить?
– Лови мышей, – посоветовал черный.
– После того, как я питался амброзией, употреблять мышей неприлично.
– Говорят, в одном доме можно подкормиться, – ответил черный и зевнул. – Молоком.
– А нас там не убьют? – обеспокоился серый.
– Ты ценишь свою жизнь? – презрительно фыркнул черный. – А я, признаться, нет.
Поезд вынырнул из тоннеля. После тьмы солнце ударило в глаза, и Юний Вер зажмурился. На ощупь отыскал мягкую ткань занавески и прикрыл лицо. Когда он вновь распахнул глаза, то увидел зеленые и серебристые квадраты полей, аккуратные домики и синие холмы вдалеке. То там, то здесь в кронах мелькало золото. И при виде этого золота странная сосущая тоска наполняла сердце. Хотелось постичь смысл этого грандиозного увядания, сознавая, что постичь его невозможно. Все имеет душу. Дерево, дом, плодоносящее поле.
«Вернее, имело», – поправил себя Юний Вер.
Ныне души отделились от людей и природы. От всего. Дух стал материален и примитивен. Суть встала на одну ступеньку с формой. Никто еще не осознал происшедшей трагедии, никто не попытался ее постичь. Дом – пустой, и город – без души. Никто не поможет художнику написать картину, никто не подскажет поэту волшебные строки. Некому остановить руку убийцы. Некому спасти ребенка из-под колес авто. Некому просто шепнуть: «Надейся!» Некому затаиться в зарослях олеандров, чтобы старику было не так одиноко дремать на скамейке в саду. Все суетятся, пытаясь заглушить звенящую пустоту в душах, не замечая самой пустоты.
Да сознавали ли боги, что они совершили!?
Вопрос риторический – боги никогда не отвечают людям. Поток катится куда-то, но внутри него существует только статистическая вероятность, и ничего больше. Веру как бывшему исполнителю желаний это было хорошо известно. Да и что такое сам Дар исполнения желаний? Всего лишь математическая формула, в которой вероятность любого события пятьдесят на пятьдесят. Только и всего. Двоичная система счета, за которую так ратуют математики в Александрийской академии. Ноль или единица, и другого выбора нет.
Колеса поезда ровно стучали на перегонах. На столике перед Вером подпрыгивал в такт стакан со льдом. Рядом лежал красочный проспект. «Римские железные дороги – самые прямые, самые скоростные дороги в мире», – гласил заголовок. Кто спорит! Римские дороги – всегда самые лучшие.
Бок по-прежнему нестерпимо жгло. Опухоль так разрослась, что казалось, будто Вер прячет под туникой огромную тыкву. Приходилось прикрывать бок полою плаща. Каждый раз, касаясь опухоли, Вер поспешно отдергивал руку, будто боялся обжечься. Но в эти короткие мгновения он ощущал, как внутри опухоли что-то пульсирует. Вер выглядел ужасно. Глаза запали, губы потрескались и сделались серыми. Какая-то женщина хотела занять место напротив него, но глянула ему в лицо, и поспешно ушла.
Он должен что-то исправить в этом мире. Но он не знал – что. Решение существует, но где его искать? В голову приходили тысячи мыслей. Многие из них были хороши. Но все – не подходящи.
– Не то, не то, – шептал он вслух.
«Нереида… Нереида… Нереида…» – стучали колеса.
«Скорее, скорее, скорее», – умолял их Вер.
Юний Вер приближался к разгадке своей тайны.
В Кельн проезд прибыл уже в сумерках. Вер вышел и вагона, и рухнул на ближайшую скамью. Сидел, пытаясь прийти в себя. Сердце билось как сумасшедшее. И в такт ему пульсировала проклятая опухоль. Капли пота стекали по лицу, волосы слиплись и повисли прядями, напоминая перья больной птицы.
– Отвезти тебя в больницу, доминус? – спросил рыжий парень в кожаной куртке, отороченной мехом. – Денег не возьму.
– Нет, мне нужно в горы, а не в больницу. Знаешь, где находится Крепость Нереиды?
– Слышал, – кивнул парень. – Далековато. Только я тебя не повезу в ту крепость. Тебе в больницу надо.
– Никаких больниц. И это я тебе сейчас докажу. – Вер поднялся.
Он и сам не знал, откуда взялись силы. Вытащил меч из ножен. Поднял. Парень попятился. Удар. И часть подлокотника отлетела от скамьи: клинок срезал ее, будто брикет с маслом рассек.
